Направленность исторического познания к условиям жизни масс и к экономическим фактам связана в
основном с характерными чертами современной цивилизации и с системой принятых сегодня
ценностей. Как в просоветских, так и в западных странах официальная идеология прокламирует право
всех на достойные условия жизни, на возможность и необходимость постоянного повышения ее
уровня. Когда современные историки воссоздают повседневную жизнь Афин или Рима, то они
действительными субъектами истории делают массы, тогда как прошлые историки такими субъектами
делали своих властителей: они искали первопричину и предшественников.
Но это смещение интереса тоже ведет к прогрессу знания в той мере, в какой историков обязывают не
пренебрегать количественными данными, орудиями, способом трудовой деятельности и
собственностью, сотрудничающими или находящимися в состоянии соперничества социальными
59
группами. Само собой разумеется, что все эти явления были известны вчерашним историкам. Но
практика общественных наук, непосредственный опыт демографических и экономических потрясений
в течение прошлого века обострили восприимчивость историков и привели к постановке вопросов и
поиску фактов, если даже тексты о них молчали.
Только в нашу эпоху со всей очевидностью были признаны явления демографического регулирования,
которое осознали демографы и историки, систематически стремившиеся восстановить то, что
происходило на протяжении веков, когда только сверкание тронов, слава военного дела или богов
полиса, казалось, заслуживали внимания. Современные же историки неустанно ищут всеми способами
и во всех следах, оставленных прошлым, орудия, которыми пользовались рабочие каждой эпохи,
отношения сотрудничества, субординации или враждебности, которые проявлялись в процессе
совместной деятельности, отношения между собственностью и властью, экономическую и социальную
иерархию. Поскольку эти явления отныне находятся в центре наших проблем, историки в них ищут
предысторию, которую пережили наши предки во тьме привычек или безразличия.
Непрерывность и обновление исторического познания. Не только общественные науки, которых мы
вскользь коснулись, — демография, экономика, социология — способствовали расширению
исторического познания. Этнология, лингвистика, сравнительное религиоведение углубили понимание
так называемых исторических периодов, причин возникновения Рима и греческих или римских
верований в течение первых веков античной цивилизации. Вообще этнологи, археологи, специалисты
по археоцивилизации дали нам почувствовать присутствие вплоть до нашей эпохи мифов и
религиозных обрядов, которые восходят к заре неолита, к тому времени, когда развитие техники и
урбанизация ускоряют вытеснение традиций и устранение архаизмов.
Существенно ли изменилось историческое познание в своих методах, в своем объекте и своих
результатах, поскольку оно стремится открыть относительно умерших обществ то, что общественные
науки изучают в современных обществах? Я не думаю. Количество людей, статус собственности,
природа орудий, отношения между группами, - все эти феномены ныне являются интегративной
частью жизни Афин, республиканского или имперского Рима, которую мы хотели воссоздать. Никакой
историк, если он не хочет опозорить себя, не будет их игнорировать. Но тот, кто интересовался бы
только способом эксплуатации серебряных рудников или коммерческой системой Афин, или считал бы
их более интересными, чем искусство Фидия или стратегия Перикла, тот впал бы в догматизм
противоположного рода. Выражаясь словами Ницше, монументальная история оберегает законность и
установленный порядок в веке, где господствует забота о массах, труде и повседневной жизни.
Общественные науки, т. е. дисциплины, которые стремятся понять природу и структуру обществ и
объяснить их функционирование, сами защищают свою правомерность, как и все науки, которые, имея
в виду общее, дают знания и иногда средства действия. Историческое познание, интересующееся
индивидами, личностями и общностями в их единичном бытии, рождается из любознательности,
оправдание которой имеет не только чисто
60
интеллектуальный, но и человеческий, теоретический и экзистенциальный характер. В каждую эпоху, в
каждом полисе историк стремится снова найти то, что заслуживает не погибнуть.
В некоторых отношениях метод был обновлен этим расширением любознательности. Конечно,
воссоздание прошлого, как и прежде, зависит от источников. Историческое познание имеет научную
ценность только при условии обновления своих утверждений новыми данными. Пережитого прошлого
больше нет, и никогда больше не будет; остаются следы, проявления или памятники навсегда
исчезнувших жизней. Сегодняшний историк, как и вчерашний, не может полностью уклониться от
этой зависимости. Но когда речь идет о недалеком прошлом, то источники оказываются
многочисленными и иной раз больше мешает их изобилие, чем пробелы в них. Даже относительно
отдаленного прошлого понятие источника, так сказать, расширяется. Письменные источники постепен-
но потеряли свое преимущество. Историческое познание состоит не в изложении того, что произошло,
согласно письменным источникам, сохранившимся случайно для нас, но в том, чтобы, зная то, что мы