На Гаити, чтобы начать священнодействие, достаточно созвать людей н приготовить шест.
Потом вы начинает** бить в барабан, и боги в далекой Африке слышат ваш зов. Они
принимают решение явиться к вам,, но так как шаманство весьма практичная форма религии,
все понимают, что даже бог не может пересечь Атлантический океан в одну минуту.
Поэтому вы продолжаете бить в барабан, распевать гимны и пить ром. В этом заключается
подготовка к встрече. Проходит пять-шесть часов, и боги прилетают, они кружат над
головами людей, но никто и не думает смотреть на небо, так как боги, разумеется, невидимы.
Тогда главная роль переходит к шесту. Без него невозможно связать два мира — видимый и
невидимый. Он, как крест, является необходимым связующим звеном. По этому куску
дерева, вкопанному в землю, духи спускаются с небес, и теперь они уже готовы сделать
следующий шаг на пути, пути к перевоплощению. Чтобы общаться с людьми, бог должен
принять облик человека, и он избирает в качестве своего вместилища кого-нибудь из
участников церемонии. Удар, один-два стона, короткая судорога, и человек, лежащий на
земле, больше не принадлежит себе. Он поднимается, но это уже не он, в него вселился бог.
Бог обретает плоть. Он становится человеком и, следовательно, может отпустить шутку,
напиться пьяным, выслушать все жалобы. Когда бог прибывает на землю,
священнослужитель, хунген, прежде всего здоровается с ним за руку и расспрашивает, как
прошло его путешествие. Он беседует с самым настоящим богом, но богом осязаемым,
богом, который стоит рядом, на той же земле, что и он, а главное — доступен каждому.
Теперь с богом может поговорить любой мужчина и любая женщина, они могут потрясти его
за руку, поспорить с ним, обругать его, переспать с ним — так по ночам гаитяне общаются с
таинственными высшими силами, которые днем управляют их жизнью,
В театре на протяжении нескольких столетний сложилась традиция помещать актера на
некотором расстояния от зрителей, на специальной замкнутой с трех сторон площадке,
украшенной декорациями, освещать актера особым образом, раскрашивать ему лицо,
увеличивать его рост и все это для того, чтобы убедить невежественную публику а том, что
он избранник божий, и его искусство священно. Что это, форма выражении нашей
почтительности? Или мы просто боимся, что вблизи ПОЛЕТОМ свете публика увидит нечто,
чего она не должна видеть? Сегодня мы показываем на сцепе суррогаты. Но мы вновь
почувствовали, что Священный театр нам необходим. Так где же его искать? На небе или на
земле?
ГРУБЫЙ ТЕАТР
Во все времена положение спасал народный театр. Формы его менялись от века к веку, но их
неизменно объединяла грубость. Соль, пот, шум, запах: театр не в театре, театр в повозках,
вагонах, па помостах; публика, которая стоит, пьет, сидит за столиками, включается и
действие, подает реплики. Театр на задворках, в мансардах, в сараях; подмостки, сделанные
на один вечер, рваЕгая простыня, протянутая через весь зал, потрепанная ширма, за которой
наспех переодеваются,— все это объединено общим родовым понятием Театр. Но Театр —
это также и горящие люстры. Я вел многочисленные бесплодные дискуссии с
архитекторами, проектирующими новые театры. Тщетно пытался я найти нужные слова,
чтобы объяснить, что дело не в плохих или хороших зданиях. Великолепное помещение
может помешать вспышке жизненного огня, тогда как случайный зал становится
великолепным местом встречи. В этом-то и состоит загадка театра, но в разгадывании этой
загадки единственная возможность обратить ее в закономерность. Когда идет речь о других
архитектурных сооружениях, всегда существует связь между четко продуманным в чертежах
зданием и его удачным функционированием. Хорошо спроектированная больница будет
работать эффективнее, чем построенная кое-как. Когда доходит дело до театров, проект не
может быть логически обоснован. Недостаточно будет умозрительно выработать некие
требования, решая, как реализовать их до конца. Как правило, таким путем возникает