достаточно для того, чтобы возбудить преследование против нее. И вот по традиции этот
"диктатор" — я даже не помню, откуда это взялось, — выбирался обязательно из девочек,
обязательно девочка, обязательно младшая и обязательно чистюлька. Например, предлагают
такую-то, говорят: "Да что вы, ведь ей уже 17 лет". И никто не понимает, почему
семнадцатилетнюю нельзя выбрать в члены ДЧСК. "Да она прошлый раз выходила, у нее
чулок спустился — поэтому нельзя". Почему обязательно девочка? Говорят, что хлопец не
всегда сам может убрать как следует, а, во-вторых, логика говорит, что девчата злей. Уж
если девочка скажет, то она никому — ни другу, ни недругу не спустит. Я боролся против
этого: "Как не стыдно, почему вы лишаете мужчин такого права, что значит чистюлька она
или не чистюлька". Все равно, со мной согласны, но как выборы — выдвинешь кандидатуру
комсомолки, — нет — все против, давай пионерку. Пионерку выдвинут такую, что совсем
ребенок, куда ж ей доверять такую работы. "Нет, — говорят, — подходящая". И эти самые
ДЧСК были варварами, житья от них не было, от такой двенадцатилетней девочки не было
покоя в течение дня никому — и за обедом, и на работе, и в спальне, и везде. И ругабт ее:
"Жить невозможно. Ищет-ищет она пыль в спальне, никакой пыли нет, — так она перевернет
стул и говорит:
— А что это?
— Волосок прицепился".
И она пишет в рапорте, что в 15-й спальне грязь. И нельзя ничего сказать, потому что
это правда. А эта Нина — ребенок, она говорит: "Ты вот причесывался, волосы у тебя
летели, так что, я должна тебя прикрывать?"
Отчитывается такой ребенок, взрослые парни смотрят на нее. Она говорит, что было
столько-то обходов квартир, столько-то сообщений и т.д. "Хорошая работа?" — "Хорошая".
И опять ее выбирают, забыв, что сами от нее страдали.
Это традиция. Коллектив чувствовал, что именно таким маленьким девочкам,
наиболее педантичным, наиболее чистым, честным, не склонным ни к каким увлечениям —
ни сердечным, ни иным, — именно им надо поручать такую работу. И эта традиция была
такой глубокой, что и на комсомольском бюро говорили: "Нет, этот не подойдет; вот такую
Клаву давайте, она маленькая, чистенькая, будет работать".
И дети — удивительные мастера создавать такие традиции.
Надо признать, что в создании традиций нужно использовать какой-то маленький,
инстинктивный консерватизм, но консерватизм хорошего типа, т.е. доверие к вчерашнему
дню, к нашим товарищам, создавшим какую-то ценность и не желающим эту ценность
разрушать сегодняшним моим капризом.
Среди таких традиций особенно я ценю традицию военизации — игры. Меня в свое
время за это часто поносили, называли жандармом, Аракчеевым и другими генеральскими
фамилиями. И я в последнее время, настаивая на этом, всегда краснел и чувствовал, что я
совершаю безнравственный поступок. Но в прошлом году здесь, в Москве, была получена 2-
я часть 16-го тома Маркса и Энгельса, и я огромным наслаждением, после 16 лет мучений,
прочитал, что и Энгельс настаивал на такой военизации. У него есть прекрасная статья о
необходимости военизации в школе. Это не должно быть повторение закона военной части.
Ни в коем случае не должно быть подражания, копировки.
Я являюсь противником того, чем увлекаются некоторые молодые педагоги, — это
постоянным маршем: в столовую идут — маршируют, на работу идут — маршируют, всегда
маршируют. Это некрасиво и ненужно. Но в военном быту, особенно в быту Красной Армии,
есть много красивого, увлекающего людей, и в своей работе я все более и более убеждался в
полезности этой эстетики. Ребята умеют еще больше украсить эту "военизацию", сделать ее
более детской и более приятной. Мой коллектив был военизирован до некоторой степени.
Во-первых, терминология имеет важное значение. Я, например, не совсем согласен, что
можно школы называть неполной средней школой. Мне кажется, что об этом нужно
подумать. Что значит: ученик учится в школе, а его школа называется неполная средняя