На суде присутствовали многие молодые «ученики» Сократа, его слушатели
Аполлодор, Критобул, Платон, Эпиген, Эсхин со своими взрослыми
родственниками, и Сократ в своей защитительной речи резонно обратил внимание
судей на то, что его обвинителю Мелету «всего нужнее было бы сослаться на кого-
нибудь из них как на свидетеля; если тогда он забыл это сделать, пусть сделает
теперь, я не возражаю,— пусть скажет, если ему есть что сказать по этому поводу»
(Платон. Апология Сократа, 34). Обвинители, однако, не воспользовались
предложением Сократа, а судьи, по сохранившимся сведениям, не дали слова
юному Платону, выразившему желание выступить в качестве свидетеля защиты.
Против обвинения в «развращении молодежи» Сократ защищался несколько
иначе, чем против тех пунктов, которые касались его «безбожия». Там он, как мы
видели, во-первых, указал на злостную передержку обвинителя, приписавшего ему
натурфилософские воззрения Анаксагора, а, во-вторых, обратил внимание судей на
внутреннюю противоречивость и несогласованность различных моментов
обвинения его в преступлениях против богов. Защищаясь же против обвинения в
«развращении молодежи», Сократ развивает ту принципиально важную для всей его
философской и жизненной позиции мысль, что он вообще не был чьим-либо
учителем мудрости, но лишь собеседником в поисках истины. Ведь действительно
мудр только бог, а человеческая мудрость немногого стоит. Поэтому, в частности,
ему была столь чужда роль софиста — профессионального учителя мудрости,
бравшего к тому же плату с учеников. С точки зрения Сократа, эта продажа знания
была недостойным и низким занятием.
Ни своих слушателей Сократ не считал «учениками», ни себя их «учителем».
Он лишь вел беседы со всеми, кто задавал ему вопросы, кому правилось вместе с
ним разбирать различные вопросы или было просто забавно присутствовать на его
испытаниях чужой мудрости и т. п. За этих слушателей-собеседников, подчеркнул
Сократ в своей защитительной речи, он отказывается нести ответственность: он
ведь и не брался их улучшать, не обещал им никакой мудрости. «И если кто из них,
— говорит Сократ о своих собеседниках,— становится честнее или хуже, я по
справедливости не могу за это держать ответ, потому что никого никогда не обещал
учить и не учил» (Там же, 33 b).
Сам он в беседах стремился к истине и добродетели. Но его отношения с
собеседниками не таковы, чтобы отвечать за них. «...Никогда и ни с кем,—
подчеркивает он,— я не соглашался вопреки справедливости — ни с теми, кого
клеветники мои называют моими учениками, пи еще с кем-нибудь» (Там же).
Обычно вопрос об ответственности «учителя» за практически-политические
дела его «учеников» возникает с некоторым запозданием, когда уже нет
фактической возможности привлечь его к посюстороннему суду. И вопрос этот, за
редким исключением, обсуждается теоретически, а не уголовно-процессуально.
Случай с Сократом относится к такому редкому исключению, когда «учитель» был
привлечен к реальному суду. В этом деле афиняне проявили большую
оперативность, если не сказать спешку. К сожалению, к моменту сократовского
процесса уже не было в живых именно тех «учеников», за кого приходилось
держать ответ. Видимо, сеть какая-то внутренняя необходимость, чтобы в такого
рода делах кто-то из основных действующих лиц — «учитель» или «ученики» —
отсутствовал. Но и то, что было, весьма поучительно. Уйди Сократ из жизни без
помощи суда, Алкивиад и Критий были бы, пожалуй, зачислены потомками в ряды
сократствующих политиков.