Сарматские всадники Северного Причерноморья
20
Общую схему генезиса раннесармат-
ских клинков предложил М. И. Ростовцев:
от клинков скифского времени с сердце-
видным перекрестьем и антенновидным
навершием через «переходную» форму —
с брусковидным, дугообразно изогнутым
или «сломанным» под тупым углом пере-
крестьем и прямым либо коротким угло-
видным навершием — к клинкам с тонким
прямым перекрестьем и плавно изогну-
тым серповидным навершием (Ростовцев,
1918, с. 59–60). Эта эволюция, поддержан-
ная и развитая в работах Б. Н. Гракова,
К. Ф. Смирнова и М. Г. Мошковой, и сей-
час представляется единственно верной
сторонникам «вызревания» прохоровской
культуры в савроматской, хотя, как спра-
ведливо заметил В. Ю. Зуев, «ни один из
перечисленных исследователей не привел
каких-либо убедительных доказательств
в ее пользу» (Зуев, 1998, с. 144).
Соглашаясь с ним, рискну подлить мас-
ла в огонь дискуссии. Прежде всего фор-
ма навершия и перекрестья, на мой взгляд,
не обязательно является продуктом эво-
люции этих деталей во времени. Для такой
эволюции нет причин: и навершие, и пе-
рекрестье любой формы равно функцио-
нальны и не нуждаются в улучшении. Об-
ратитесь к рукоятям холодного оружия
Средневековья и Нового времени — и вы
увидите многообразие синхронных форм
при сохранении общего принципа. Нельзя
исключать, что разница в оформлении ран-
несарматских рукоятей отражает различ-
ные производственные, этнические или
культурные традиции, а то и сочетание
всех трех
4
. Подтвердить или опровергнуть
это может хронология памятников с таким
оружием. Однако именно здесь и разго-
раются основные споры, т. к. датирующие
4
Например, у серии кинжалов из Тулхарского
могильника последней трети II в. до н. э. — начала
I в. н. э. (Мандельштам, 1966, с. 158, табл. XXXIX;
XL) — короткие угловидные навершия, характерные
для приуральского оружия IV–III вв. до н. э.
возможности материала из приуральских
и заволжских памятников (а именно там,
по мысли сторонников эволюционной тео-
рии, и проходил генезис прохоровской
культуры) весьма ограничены.
Прямое перекрестье считается некоей
границей, отделяющей «сарматскую» ору-
жейную традицию от «скифской» IV–III вв.
до н. э. не только в хронологическом, но и
этнокультурном плане. По распространен-
ному мнению (Смирнов, 1961, с. 27; Мош-
кова, 1963, с. 34; Васильев, 2001, с. 172),
прохоровские клинки с серповидным на-
вершием и прямым перекрестьем возник-
ли из оружия «переходного типа» в IV в.
до н. э. В. М. Клепиков справедливо заме-
тил, что это мнение базируется на дати-
ровке всего двух экземпляров (Алебастро-
ва гора, к. 3; Рычковка, к. 2), и подчеркнул,
что в это время такое оружие единично
даже в области его формирования — Юж-
ном Приуралье (Клепиков, 2002, с. 29).
Посмотрим, однако, что же это за ком-
плексы с наиболее ранними прохоровски-
ми мечами
5
. В кургане 3 группы Алебаст-
рова гора, по словам Б. Н. Гракова, было
найдено два меча — «с антеннами» и поч-
ковидным перекрестьем (Смирнов, Пет-
ренко, 1963, табл. 11, 33; Мошкова, 1963,
табл. 18,
1)
6
и «серповидным навершием
и прямым перекрестьем». Последний был
найден в обломках (Мошкова, 1963, с. 33),
не зафиксирован и нигде не воспроизведен.
Таким образом, прямых доказательств на-
ходки этих двух мечей в одном комплексе
нет, и позиция сторонников ранней даты
появления прохоровских клинков с пря
-
мым перекрестьем и серповидным навер-
шием (Мошкова, 1963, с. 34; Клепиков,
2002, с. 29) базируется только на фразе
5
Их детально исследовал В. Ю. Зуев (Зуев, 2004,
с. 211–214).
6
Не стоило бы, за давностью лет, обращать вни-
мание на то, что в первой работе этот памятник
считается савроматским, а во второй — раннесар-
матским, однако это весьма показательно.
Б. Н. Гракова. Не нужно обвинять нас с
В. Ю. Зуевым в кощунственном недоверии
великому ученому — homini est errare, и,
изучая в пыли раскопа рассыпающиеся
фрагменты, он мог просто ошибиться. Не
исключено также, что на более древнюю
могилу «село» позднепрохоровское впуск-
ное погребение (памятник исследовался
раскопом, а не по контурам могильных ям).
В. Ю. Зуев справедливо обратил внимание
на то, что только гипотетический прохо-
ровский кинжал диссонирует с остальным
инвентарем кургана 3, который можно да-
тировать концом VI в. до н. э. (Зуев, 1998,
с. 145), и это настораживает. Так или ина-
че, использовать этот недостоверный ком-
плекс для решения вопросов генезиса ис-
следуемого оружия нельзя.
Что касается комплекса из Рычковки
(Васильев, 2001, с. 172), то и здесь есть
о чем поговорить. В. Ю. Зуев уже анали-
зировал исследование этого комплекса
В. Н. Васильевым и В. К. Федоровым (Зуев,
2004, с. 213–214), но я поучаствую в дис-
куссии с несколько иных позиций.
Статья В. Н. Васильева, где обосновы
-
вается дата оружия из Рычковки, помимо
плохой организации (все эти неудобочи-
таемые ППСН, ПППН, КГН, ссылки на
неопубликованные, но якобы весьма пока-
зательные находки, личные выпады в адрес
оппонентов) страдает и некорректностью
системы доказательств. Автор датировал
погребение второй половиной (?!) IV в.
до н. э. по лепному горшку (Васильев, 2001,
с. 172). Пусть меня простят, но эта катего-
рия вещей не может служить надежным
хроноиндикатором — пока нет твердых
доказательств того, что лепные керамиче-
ские формы, типичные для IV в. до н. э.,
прекратили свое существование в III (я уж
не говорю о нереальности сузить дату таких
вещей до половины столетия).
Более того, В. Н. Васильев обосновал
дату рычковского сосуда (а значит, и ме
-
ча) аналогиями из так же шатко датиро-
ванных могил с мечами переходного типа.
А вот дату последних он вывел из наход-
ки такого меча в Ново-Мусино вместе с
гераклейской амфорой последней четвер-
ти IV в. до н. э. по И. Б. Брашинскому.
На основании единственной (!) находки
амфоры в регионе, куда они попадали эпи-
зодически, из третьих рук и неизвестно,
сколь долго бытовали (что значительно
снижает их датирующие возможности),
последовал вывод: «Таким образом, опре-
деляется твердая (! — А. С.) дата не только
мечей ПТ, но и всего (!! — А. С.) встречаю-
щегося с ними инвентаря (41 погребение
и 44 экземпляра мечей ПТ), маркирующе-
го весь (!!! — А. С.) раннепрохоровский
комплекс» (Васильев, 2001, с. 169).
Датировке амфоры из Ново-Мусино и
самого погребения посвящена недавно вы-
шедшая статья С. Ю. Монахова, одного из
наиболее авторитетных экспертов по гре-
ческим амфорам. Он датировал погребение
первыми десятилетиями ІІІ в. до н. э., не
исключая, как и я, некоторое «запаздыва-
ние» этой амфоры у кочевников (Монахов,
2006, с. 92). У меня нет оснований не до-
верять опыту и знаниям С. Ю. Монахова,
и тогда «твердая», по мнению В. Н. Ва-
сильева, дата мечей переходного типа и
«всего раннепрохоровского комплекса»
определяется не последней четвертью IV,
а первыми десятилетиями ІІІ в. до н. э.
И хотя твердость даже этой даты для меня
относительна, к ней нужно отнестись с
уважением, ибо она базируется на подроб-
но разработанной хронологии античных
амфор, а не сомнительных датировках леп-
ных кочевнических горшков.
Таким образом, верхняя дата мечей пе-
реходного типа сдвигается до первой чет-
верти ІІІ в. до н. э. Соответственно, если
они предшествовали оружию с серповид-
ным навершием и прямым перекрестьем
(что и следует называть мечами прохоров-
ского типа), то появление последних следует
датировать временем не ранее второй чет-
Глава 1. Мечи и кинжалы