М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1998. — 192 с. (Чтения по истории
и теории культуры. Вып. 20) — ISBN 5-7281-0094-5
Описание: Вниманию читателя предлагаются четыре больших тематически смысловых блока из текста, посвященного «странному» (или, метафорически выражаясь, «темному» и даже «ночному») Тургеневу. Это «странное», для многих читателей Тургенева вообще скрытое или лишь слабо подозреваемое и уж во всяком случае, как правило, недооцениваемое (впрочем, не только читателями, но и многими исследователями), особенно отчетливо, даже резко, воспринимается на фоне «нестранного», «привычного» Тургенева — «светлого», «дневного».
Одна из задач предлежащего текста— в том, чтобы очертить (поневоле неполно) объем этого «странного», обозреть формы его проявления как в жизни писателя, так и в его произведениях (особенно в персонажах, которым Тургенев ссужал свои «странности»), понять характер (если угодно, структуру) этого «странного» и мотивы, которые его вызывают. «Странность» (кстати, слова странный, странно, странное дело образуют, как и у Достоевского, отмеченный элемент его языка, встречающийся достаточно часто, нередко в ключевых местах текста, и, похоже, претендуют на роль своего рода «оценочного» квантора), о которой далее пойдет речь, существенным образом характеризует Тургенева и как человека, и, что в данном случае важнее, как писателя. «Странное» оставляет свой не всеми замечаемый или всерьез принимаемый след на общем портрете Тургенева, и в этом смысле оно, противостоя «нестранному» в том же портрете, входит с ним во взаимодействие, без которого невозможно представить полно и подлинно целое образа человека и писателя.
Описание: Вниманию читателя предлагаются четыре больших тематически смысловых блока из текста, посвященного «странному» (или, метафорически выражаясь, «темному» и даже «ночному») Тургеневу. Это «странное», для многих читателей Тургенева вообще скрытое или лишь слабо подозреваемое и уж во всяком случае, как правило, недооцениваемое (впрочем, не только читателями, но и многими исследователями), особенно отчетливо, даже резко, воспринимается на фоне «нестранного», «привычного» Тургенева — «светлого», «дневного».
Одна из задач предлежащего текста— в том, чтобы очертить (поневоле неполно) объем этого «странного», обозреть формы его проявления как в жизни писателя, так и в его произведениях (особенно в персонажах, которым Тургенев ссужал свои «странности»), понять характер (если угодно, структуру) этого «странного» и мотивы, которые его вызывают. «Странность» (кстати, слова странный, странно, странное дело образуют, как и у Достоевского, отмеченный элемент его языка, встречающийся достаточно часто, нередко в ключевых местах текста, и, похоже, претендуют на роль своего рода «оценочного» квантора), о которой далее пойдет речь, существенным образом характеризует Тургенева и как человека, и, что в данном случае важнее, как писателя. «Странное» оставляет свой не всеми замечаемый или всерьез принимаемый след на общем портрете Тургенева, и в этом смысле оно, противостоя «нестранному» в том же портрете, входит с ним во взаимодействие, без которого невозможно представить полно и подлинно целое образа человека и писателя.