занимала в столице. Все утро ей наносили визиты: слезы навещавших были красноречивее, нежели их уста;
все жалели ее, хвалили ее осторожность, столь великую, что ахи и охи принцев и принцесс не могли вызвать
ее слез на глазах или иных слов, кроме как: «Если мои поступки не понравились Королю, моему сыну, они
разонравились и мне самой; но однажды, я уверена, он [411] поймет, что они были направлены на его благо.
Что касается маршала д'Анкра, мне жаль его душу, я сожалею о том, что пришлось сделать Королю, дабы эту
душу освободить. Вы огорчаетесь из-за меня, судя обо мне по себе, но я уже давно просила Короля избавить
меня от участия в его делах».
После обеда Король пришел к ней попрощаться. Когда она увидела его, сердце ее, обычно далекое
от любых волнений, так сильно забилось, что слезы брызнули из ее глаз; затем она обратилась к Королю со
словами, прерывавшимися рыданиями: «Господин мой сын, нежная забота, которую я проявляла о Вас, пока
Вы были малы, трудности, которые я преодолевала, чтобы сохранить Ваше государство, перед Богом и
людьми оправдывают меня и свидетельствуют, что у меня не было иной цели, кроме соблюдения Ваших
собственных интересов. Я не раз просила Вас принять на себя заботу о государстве, но вы считали, что мои
усилия небесполезны, и просили меня продолжать править; я повиновалась из уважения к Вашей воле, а
также потому, что было бы низостью покинуть Вас в беде. Если Вы сочтете, что, оставив дела, я недостойна
места, куда могла бы с почетом удалиться, то Вы все равно увидите, что я всегда стремилась обрести покой
лишь в Вашем сердце и славе своих дел. Знаю, что мои враги превратно истолковали Вам мои намерения и
мысли; однако дай Бог, чтобы после того, как они воспользовались Вашим малолетством, чтобы изгнать
меня, они не постарались воспользоваться моим отсутствием, дабы причинить Вам зло. Лишь бы они не
тронули Вас, а я охотно забуду, что они сделали против меня».
Король, уведомленный Люинем о том, что может сказать Королева, и наученный, как отвечать,
только и ответил, что для него настал час править своим государством самостоятельно и что он всегда и
везде останется ее преданным сыном.
Он разрешил всем желающим попрощаться с Королевой перед ее отъездом; двери были открыты
для всех; [412] выражения лиц и манеры поведения у пришедших попрощаться с ней были различными. Кое-
кто вовсе не пришел. Всех, кто явился, она встречала ровно, оставаясь почти неподвижной, и выглядела так,
будто собралась на прогулку в один из своих отдаленных замков.
Она уехала четвертого числа, сопровождаемая дочерьми и всеми принцессами, провожавшими ее.
При прощании с ними она так и не заплакала Это объясняли по-разному, в зависимости от того, как к ней
относились: одни тем, что она была потрясена обрушившимся на нее ударом, иссушившим слезы; другие –
свойствами нации, к коей она принадлежала; те, кто хорошо к ней относился, – добродетелью и силой ума
Некоторые утверждали, будто она была сама бесчувственность; а Люинь счел, что пламя мести
сжигало ее сердце до такой степени, что вытеснило чувство жалости даже к самой себе; это утвердило его во
мнении, что она никогда не простит его, а потому он постарался приложить все усилия, дабы помешать ей
когда-нибудь вернуться к Его Величеству.
Она уезжала без внешних признаков сожаления, а большинство отнеслось к ее отъезду с радостью,
поскольку маршал д'Анкр вызывал такую неприязнь у народа, что никакие беды Королевы не могли
смягчить этой неприязни. Она вышла из Лувра, одетая просто, в сопровождении всех своих слуг с печатью
грусти на лицах; и не было никого, кого бы эта скорбь, сродни похоронной, не потрясла бы. Видеть
Государыню, незадолго до этого полновластно правившую большим королевством, оставившей трон и
следующей среди бела дня – а отнюдь не ночью, когда темнота могла бы скрыть ее несчастье, – через толпу,
на виду у всего народа, через сердце ее столицы, было поистине удивительно. Однако отвращение,
испытываемое народом к ее правлению, было столь стойким, что в толпе даже слышались непочтительные
слова, и это было солью для ее душевных ран.
Четырьмя днями ранее супругу маршала д'Анкра препроводили из Лувра в Бастилию, а некоторое
время спустя, [412] по решению парламента, – в Консьержери; парламент опирался на письма Короля,
адресованные двору, в которых он желал, чтобы ее, как и ее соучастников, судили в память о ее муже. Когда
она вошла ночью в Бастилию, ее прибытие наделало столько шуму, что Господин Принц проснулся и, узнав,
в чем дело, почувствовал облегчение от того, что избавился от такого врага, как она. Однако когда ее увезли,
чтобы предать суду, Господин Принц устрашился столь кровожадного начала нового царствования.
162