Бейкер К. Теория семейных систем Мюррея Боуэна

Подождите немного. Документ загружается.

166

восприятия. Все живые существа очень рано научаются перерабатывать эти данные и использовать их в

своих отношениях с другими особями. Вдобавок человек обладает еще и средствами речевого общения,

которые столь же часто используются для отрицания автоматического эмоционального процесса, как и

для его подтверждения. Я считаю, что автоматический эмоциональный процесс более важен для

установления и поддержания отношений, чем речевые высказывания. Представление о треугольниках

дает возможность прочитывать эти автоматические эмоциональные реакции таким образом, что у

психотерапевта появляется возможность контролировать собственную автоматическую эмоциональную

вовлеченность в эмоциональный процесс. Этот контролирующий процесс я предложил назвать

детриангуляцией. Никому никогда не удавалось оставаться абсолютно сторонним надателем, но знание

о треугольниках позволяет психотерапевту выйти из ситуации по собственной инициативе, сохраняя

эмоциональный контакт с семьей. Более того, члены семьи могут обучиться наблюдению за собой и

своими семьями, чтобы контролировать свое положение внутри семьи, не уходя из нее. Член семьи,

желающий обучиться осуществлять контроль за собственными реакциями и его практически применять,

вполне сможет повлиять на отношения внутри всей семьи.

Сохранение самостоятельной позиции или хотя бы достаточного уровня объективности при погружении

в интенсивное эмоциональное поле семьи достойно затраченных усилий по многим причинам.

Семейные отношения изменяются при вхождении в систему постороннего. Нарушенная семья всегда

ищет уязвимого постороннего. Было бы лучше, если бы они разобрались внутри семьи, но

эмоциональный процесс всегда направлен на других. Четверть века среди исследователей семьи

продолжается спор о том, как получить объективные результаты наблюдения за семьей, которые были

бы свободны от внешних влияний. Известные исследователи Эрвинг Гоффман и Жюль Хенри

настаивают на том, что такие данные должны быть получены нейтральным наблюдателем в

естественной для семьи среде — в домашних условиях. Судя по моему опыту в области эмоциональных

систем, можно ожидать, что как

только такой наблюдатель переступит порог дома, он сам сольется с семьей; семья автоматически

станет другой, и вся его вера в собственную объективность будет полностью разрушена. Абсолютная

объективность невозможна. Наилучшим способом достижения объективности будет вхождение в семью

«значимого другого», вооруженного знаниями о треугольниках. Недавно был создан телефильм о семье.

Съемочная группа пришла в дом с намерением показать семью, как она есть «на самом деле». С точки

зрения автора, группа сразу стала «значимым другим» и, помимо всего прочего, подтолкнула родителей

к разводу. В той ситуации можно было найти и другой треугольник, в котором могла бы найти разрядку

та же триангуляционная сила.

РАЗВИТИЕ ТЕОРИИ СЕМЕЙНОЙ ПСИХОТЕРАПИИ

Начало «семейному движению» в психиатрии было положено в 1950-е годы несколькими психиатрами,

которые работали независимо несколько лет до того, как начали получать информацию друг о друге. В

нескольких статьях (Bowen, 1966; Bowen, 1971; Bowen, 1975) мне уже приходилось излагать

собственную версию того, что тогда происходило. Среди тех, кто начинал исследования семей, в

которых один из ее членов страдал шизофренией, были Лидс и его группа в Университете Джона

Хопкинса и в Йель-ском Университете (Lidz, Flek, Cornelison, 1965), Джексон с группой сотрудников в

Пало Альто (Bateson et al., 1956) и я с сотрудниками в Бетезде (Bowen, 1960; Bowen, 1961).

Психоаналитический принцип сохранения тайны взаимоотношений психотерапевта и пациента служит

объяснением тому, почему «семейное движение» в течение нескольких лет оставалось в «подполье».

Существовали строгие правила, согласно которым психотерапевт не должен «загрязнять» перенос

встречами с другими членами той же семьи. Первые исследования по семейной психотерапии

держались в секрете, чтобы не вызвать критики со стороны коллег, которые могли посчитать такие

шаги безответственными, пока они не получили признания со стороны научного сообщества.

Официально я начал исследования

Теор

168

по этой тематике в 1954 г. после нескольких лет предварительной работы. В течение 1955 и 1956 гг.

стали поступать сведения о работе каждой из групп, и исследователи стали организовывать творческие

встречи. Аккерман (Ackerman, 1958) разрабатывал концепцию семьи для нужд социальной службы и

клиники. Белл, в течение нескольких лет державшийся особняком, начинал по-другому. Его первая

статья (Bell, 1961) была написана спустя семь или восемь лет после того, как он начал работать. Были и

другие, их имена упомянуты в предыдущих обзорах.

Для меня 1955 и 1956 гг. были временем энтузиазма и душевного подъема. Наблюдение за полными

семьями, проживающими совместно, давали клинические данные совершенно нового порядка, нигде до

этого в литературе не встречавшиеся. Только тот, кто сам работал в то время, может по достоинству

оценить влияние новых данных на психиатрию. Другие исследователи семьи наблюдали те же явления,

но использовали иные концептуальные модели для описания своих открытий. Почему же их находки,

ставшие теперь общеизвестными, ранее не были замечены? Я считаю, что подобная слепота

наблюдателей определялась двумя факторами. Первый — необходимость переноса фокуса внимания с

индивида на семью. Второй — человек не видит того, что находится прямо перед ним, если это не

соответствует его концептуальной установке. До Дарвина человек считал, что Земля была создана

такой, какой он ее видит. Веками он спотыкался о кости доисторических животных и не замечал их,

пока теория Дарвина не помогла ему увидеть то, что все это время находилось перед его глазами.

В течение многих лет я размышлял над несоответствиями внутри психоаналитической теории и не мог

найти ни одной подсказки. И вот — целая совокупность новых идей, которые должны были привести к

совершенно другой теории эмоциональных нарушений. Джексон был еще одним из группы первых

исследователей, кто обладал серьезным теоретическим потенциалом. Лидс в большей мере опирался на

психоаналитическую практику, чем Джексон и я, и больше интересовался точным описанием

полученных результатов, чем их теоретическим осмыслением.

Аккерман также был признанным авторитетом в психоаналитической практике и в подготовке

психоаналитиков, его интерес лежал в области развития психотерапевтической практики, но никак не

теории. Я попытался встроить метод индивидуальной терапии в работу по исследованию семьи. В

течение полугода накопились данные, свидетельствовавшие о необходимости разработки метода,

охватывавшего сразу всех членов семьи. До этого мне не приходилось слышать о семейной терапии.

Поступившись строгими теоретическими и клиническими правилами в пользу того, что диктовали

данные исследований, после тщательного планирования я приступил к использованию собственного

метода семейной психотерапии. Позже я узнал, что другие психотерапевты тоже прошли этот путь.

Джексон разрабатывал семейный подход на одном уровне, Аккерман — на другом. В 1956 г. я узнал,

что Белл также занят проблемами «семейной психотерапии», но лично встретиться с ним мне удалось

только в 1958 г.

Первую секцию по семейной психотерапии на общенациональном форуме организовал Шпигель: это

была Всеамериканская конференция ортопсихиатров, проходившая в Чикаго в марте 1957 г. Шпигель

был председателем Комитета по семье в составе группы содействия прогрессу психиатрии и только что

услышал о работах по семейной психотерапии. Это была маленькая и спокойная конференция.

Прозвучали доклады Шпигеля, Менделла, Лидса и Боуэна. В моем докладе говорилось о «семейной

психотерапии», освещаемой в моих работах с 1955 г.; кажется, этот термин был тогда впервые

произнесен на конференции общенационального ранга. Итак, датой официального рождения семейной

терапии следует считать март 1957 г. В мае того же года в Чикаго состоялась встреча американских

психиатров, на которой также была организована «семейная» секция. В течение двух месяцев,

прошедших со времени проведения предыдущей встречи, интерес к семейной психотерапии

стремительно нарастал. Аккерман был секретарем нашего собрания. Присутствовал также и Джексон.

Идеи, касающиеся терапии семьи, прозвучавшие на этой встрече, вдохновили Джексона на написание

книги «Этиология шизофрении», увидевшей свет в 1960 г. На многих

170

общенациональных конференциях, проходивших в 1958 г., были заявлены секции, посвященные

терапии семьи, и в них приняли участие десятки новых психотерапевтов, желавших поделиться своими

исследованиями семьи за истекший год. Это было началом семейной психотерапии, совершенно

отличной от исследований семьи прежних лет. Эти новые люди, привлеченные идеей семейной

психотерапии, развивали эмпирические методы и методики, основанные на психоаналитичской теории

индивидуальной и групповой терапии. Исследования, с которых, собственно, и началась «семейная

психотерапия», как и исходные теоретические построения, оказались в этой суете забытыми. В 1957-

1958 гг. многие стали сторонниками методов семейной психотерапии, что привело к появлению той

дикой разновидности терапии, которая и была названа мною «здоровым, неструктурированным

состоянием хаоса». Появилось почти столько же разных методов и методик, сколько и новых

психотерапевтов. Мне тогда эта тенденция представлялась вполне нормальной, поскольку казалось, что

психотерапевты вот-вот должны обнаружить несогласия внутри общепринятой теории и что

концептуальные противоречия, выявленные семейной психотерапией, приведут к формулировке новых

понятий и завершатся созданием абсолютно новой теории. Этого не случилось. Я не представлял себе

тогда, что терапевтическое рвение может достигать такого накала, при котором психиатру уже нет

никакого дела до теории. Семейная психотерапия стала терапевтическим методом, который привили к

стволу основных понятий психоанализа, прежде всего — к теории переноса. Новые психотерапевты

тяготели к терапевтической проповеди и воспитали целые поколения психотерапевтов, которые точно

так же склонялись к упрощенным взглядам на человека и на семейную терапию как на панацею от всех

психических расстройств. Семейная психотерапия не только унаследовала от обычной психиатрии

отсутствие теоретической ясности, но добавила еще и свои собственные проблемы. Общее число почти

ничем не различающихся направлений и школ в семейной психотерапии больше, чем в

индивидуальной. Теперь

171

в ней есть еще и собственная группа эклектиков, пытающаяся за счет своего эклектизма решить все

проблемы. Джексон и я были единственными из тех первых исследователей семьи, кто серьезно

интересовался теорией. Группа Джексона включала Бейтсона, Хейли и Уикленд. Они начинали с

простой коммуникационной модели человеческих взаимоотношений, но вскоре расширили это

представление, включив туда все взаимодействия между людьми. К моменту смерти Джексона в 1968 г.

они продвинулись к весьма изощренной системной модели. Я считаю, что моя модель имеет более

серьезную основу, общую с представлениями об инстинктивных движущих силах. Джексон же в

большей степени опирался на феноменологию, продвигаясь к теории совершенно иного типа. Можно

только догадываться, что получилось бы у него в конечном итоге, если бы Джексон не умер.

Понятия, относящие к теории систем, начали завоевывать популярность еще в середине 1960-х годов,

но в психиатрии представления о системе до сих пор пребывают в примитивном состоянии. На одном

уровне понимания (вернее, непонимания) — просто называние этого слова. На другом — это понятие

имеет тот же смысл, что, например, и в словосочетании «транспортная система», или «система

кровообращения». На более высоком уровне оно относится к системе взаимоотношений, каковой

является и система человеческого поведения. Чаще же всего люди считают, что слово «система» взято

из общей теории систем, описывающей систему мыслительных операций, связывающих между собой

имеющиеся знания. Я считаю, что попытка приложения общей теории систем к современной

психиатрии, не имеющей четко выстроенного понятийного строя, напоминает усилия по применению

научного метода к психоанализу. В долговременной перспективе она может оказаться весьма полезной,

если развитие психиатрии пойдет в правильном направлении. Однако медленное развитие в сторону

системности — это лишь одно из направлений эволюции современной семейной психотерапии.

Появились и некоторые новые привлекательные концепции на базе психоаналитической теории. Среди

них концепция Пола (Paul, 1975), которая укладывается

Теор

в базовые теоретические представления и учитывает базовый эмоциональный процесс. Одним из

исследователей-теоретиков в этой области является Бозормени-Надь (Bos-zormenyi-Nagy, Spark, 1973).

Он построил довольно полный набор теоретических абстракций, который когда-нибудь может стать

теоретическим мостом между психоанализом и отличной от него теорией семьи. Еще более

оригинальную концепцию предлагает Минухин (Minuchin, 1974). Он тщательно избегает сложных

теоретических понятий, но пользуется термином «структурная семейная терапия», обозначая так

терапевтический метод, предназначенный для изменения семьи через модификацию системы обратных

связей в системе взаимоотношений. Правда, его внимание больше привлекает клиническая терапия, чем

теория.

ТЕОРИЯ СЕМЕЙНЫХ СИСТЕМ

Эволюция моих собственных теоретических взглядов началась лет за десять до того, как я приступил к

исследованиям семьи. Без ответа оставалось много вопросов, касавшихся общепринятых объяснений

эмоциональных заболеваний. Усилия по поиску логически обоснованных ответов заканчивались

постановкой еще большего количества новых вопросов. Простым примером является представление о

психическом заболевании, возникшем в результате утраты матери. Такие заболевания неплохо

укладывались в общую картину клинических случаев определенного времени, но при этом

существовало гораздо больше здоровых людей, лишившихся матери при еще более сложных

обстоятельствах. Поднимался также и вопрос о шизофреногенных матерях. Существовали подробные

описания шизофреногенных родителей, но никто толком не мог объяснить, почему у тех же самых

родителей были и другие дети, которые не только были абсолютно здоровыми, но и проявляли

недюжинные способности. Не меньше неувязок было с популярными гипотезами, связывавшими

симптоматику расстройств с одним-единственным травматическим событием в прошлом. Это также

представлялось логичным в конкретных случаях, но не объясняло, почему у большого числа людей,

получивших психическую травму, симптомы болезни

173

не развивались. Появилась тенденция к выдвижению особой гипотезы для каждого конкретного случая.

Весь диагностический арсенал был основан на описании симптоматики, за исключением небольшого

числа случаев, когда симптомы можно было связать с действительной патологией. Психиатры делали

вид, что могут дать ответы на многие вопросы, но они оказалась даже не в состоянии поставить диагноз,

который бы соответствовал этиологии. Психоаналитическая теория в большей степени склонялась к

тому, чтобы считать эмоциональное расстройство результатом процесса, протекающего между

родителем и ребенком, что вовсе не объясняло возникновения таких проблем за короткий промежуток

времени — жизни одного поколения. Фундаментальные науки заняли критическую позицию по

отношению к объяснениям психиатров, так как, по их мнению, эти объяснения не поддавались

научному анализу. Если полученные знания имеют солидную фактическую основу, то почему их нельзя

представить более научным способом? Существовали предположения, что эмоциональные расстройства

являются продуктом воспитания, хотя известно, что основные расстройства такого рода одинаково

проявляются во всех культурах. Большинство допущений исходило из того, что психические

заболевания свойственны только людям, хотя существуют данные о расстройствах подобного типа и у

животных. Эти и многие другие вопросы привели меня к углубленному чтению литературы по

эволюции, биологии и естественным наукам, чтобы найти те путеводные нити, которые помогли бы

выходу на более широкий теоретический простор. Меня не покидала мысль, что эмоциональное

расстройство происходит из той части природы человека, которая роднит его с более низкими формами

жизни.

Первоначально моя работа по изучению семьи основывалась на расширительном понимании симбиоза

мать - дитя. Рассматривалась гипотеза, согласно которой эмоциональное расстройство у ребенка

является продуктом менее выраженного аналогичного расстройства у его матери. Данная гипотеза

касалась баланса сил, поддерживающих отношения матери и ребенка в состоянии равновесия. Это был

хороший пример того, что сегодня называется

174

системой. Очень скоро стало ясно, что отношение мать — дитя является зависимым фрагментом более

широкой единицы — семьи. Схема исследования была модифицирована и стала включать, кроме

матерей пациентов, больных шизофренией, еще и их отцов и здоровых родных братьев и сестер.

Результатом стали наблюдения совершенно иного порядка. Многие исследователи видели то же самое,

но использовали множество других моделей для описания своих результатов, в числе которых были

психоаналитические, психологические, мифологические, химические и математические модели.

Появилось множество сходных терминов, таких, как совместность, связи, связки и сцепки членов семьи

друг с другом. Предлагались другие понятия для описания уравновешивающих сил, например,

дополнительность, обратимость, магнитные поля, гидравлические и электрические силы. Каждое такое

понятие может быть описано достаточно точно, но в целом это привело к тому, что исследователи стали

пользоваться не согласующимися между собой моделями.

В начале своих исследований я принял некоторые решения, основанные на предварительных

размышлениях относительно теории. Исследования семьи выводили наблюдения на принципиально

новый уровень и давали множество подсказок по их теоретическому осмыслению. Исходя из того, что

психиатрия когда-нибудь — может, через одно-два поколения — станет признанной наукой, и отдавая

себе отчет в прошлых концептуальных проблемах психоанализа, я решил использовать только такие

понятия, которые могут быть приняты наукой. Это было сделано в надежде на то, что новые поколения

ученых будут с меньшим трудом, чем это удается нам сейчас, находить связи между исследованиями

человеческого поведения и признанными науками. Для этого я выбрал понятия, приемлемые для

биологии и естественных наук. Было бы проще размышлять в привычных терминах химии, физики и

математики, но после серьезного анализа литературы я принял решение исключить все понятия,

относящиеся к неодушевленным предметам, и использовать для описания человеческого поведения

только биологические термины. Понятие «симбиоз», пришедшее из психиатрии, должно

175

было быть исключено, поскольку в биологии оно имеет строго конкретный смысл. Понятие

«дифференциация» было выбрано из-за его конкретного смысла в биологических науках. Когда мы

говорим о «дифференциации Я», мы имеем в виду процесс, весьма схожий с процессом

дифференциации клеток. То же относится и к термину «слияние». Термин «инстинктивный»

используется точно так же, как в биологии, а не в том узком, специальном смысле, в котором его

использует психоанализ. Существовало и несколько небольших отклонений от этого плана, о которых

речь пойдет ниже. Кстати, в период, когда я читал книги по биологии, мой близкий друг-психоаналитик

посоветовал мне отказаться от «холистического» мышления, пока я не зашел «слишком далеко».

Другой долговременный план был нацелен на подготовку исследовательского персонала. Он

основывался на представлении, что подсказки, ведущие к важным открытиям, всегда находятся у нас

перед глазами и надо лишь развить в себе способность видеть то, на что никогда ранее не обращал

внимание. Исследователи, использующие метод наблюдения, могут воспринимать только то, на что их

ориентирует теоретическая подготовка. Они имели подготовку психоаналитиков, поэтому все явления

трактовали с точки зрения этой теории. Мой план как раз и был разработан для того, чтобы устранить

теоретические шоры и открыть глаза для новых впечатлений. В ходе одного упражнения

исследователям предлагалось в течение длительного времени не использовать принятую в психиатрии

терминологию, заменив ее простыми описательными словами. Было совсем непросто употреблять

простые слова вместо привычных: «обсессивно-компуль-сивный», «депрессивный», «истеричный»,

«пациент-шизофреник». Конечная цель заключалась в следующем: помочь наблюдателям выкинуть из

головы засевшие там теоретические шаблоны и посмотреть на вещи по-новому. Хотя на многое из того,

что мы тогда делали, можно было смотреть как на семантическую игру, это внесло определенный вклад

в расширение нашего горизонта. Исследовательская группа выработала новый язык. Потом, правда,

были осложнения при общении с коллегами: возникала