греческих эпических песнях, не дошедших до нас
126
. Разный подход обнаруживают
любовные сюжеты. На серебре видим "куртуазную" сцену в духе лирики трубадуров: герой,
попирающий львов, играет на кифаре избранной даме (Дигенис и Евдокия). На поливной
тарелке XII в. из раскопок в Коринфе изображен молодой человек с вьющимися волосами.
Сидя на низком стуле, он держит на коленях коронованную женщину, обнимая ее. Позади
дерево, похожее на финиковую пальму. Реалистическая сцена без налета рыцарской
идеализации напоминает один из эпизодов поэмы — встречу Дигениса с прекрасной дочерью
сирийского эмира Аплорравда, покинутой в пустыне (илл. 374)
127
. Отсутствуют на керамике
сцены полета Александра (эпизод книжный) и увеселений царских особ. Двенадцатое
столетие — время расцвета византийской звериной орнаментики. Фольклорные образы
зверей, распространенные па поливной посуде, усваиваются аристократическим искусством,
где частично сохраняют народно-поэтическую символику (мотив двух птиц) и
апотропсические функции. В феодальной среде звериный орнамент постепенно отрывается
от языческих корней, магическое переходит в геральдическое.
Образы сильных хищников служили для гиперболизации сверхчеловеческой силы,
ловкости, выносливости бойцов. Дигенис Акрит двенадцатилетним мальчиком душит двух
медведей, настигая в несколько прыжков газель, разрывает ее на две части, разрубает мечом
огромного льва. Он сражается против несметного множества бойцов, одним ударом меча
убивает трехглавого огнедышащего дракона. Эпические победители чудовищ сами
сравниваются со львами, леопардами, грифами, драконами, волками, орлами, ястребами,
соколами. Подобные "зоологические" сравнения по отношению к императорам-
военачальникам обычны в византийской литературе. Звери олицетворяли сильную власть и
доблесть феодальных владык.
Стремясь ограничить столичную и провинциальную аристократию, Комнины
опирались на сравнительно узкий слой знати из ближайших родственников — членов своего
"клана" и некоторых фамилий, связанных брачными узами с царствующим домом. Вводится
более аристократическая система титулов, которая распространяется только на самые
высшие слои наследственной феодальной знати. В XII в. место человека в обществе
определяла не столько занимаемая должность, сколько род или кровь, благородство
происхождения
128
. При Комнинах, когда понятие о генеалогии значительно укрепилось,
формируется свойственное родовитой знати "то зоологическое мировоззрение, для которого
соответствующей наукой является геральдика"
129
. Возможно, в XII в. под влиянием западной
геральдики
130
и эмблематики мусульманских князей из массы звериных мотивов
кристаллизуются устойчивые геральдические эмблемы — знаки сословного отличия.
Одной из эмблем последних Комнинов был двуглавый орел, фигуры которого
украшали облачения придворных и царя
131
. Процесс создания гербов, видимо, был
приостановлен в связи с политическим упадком Византии после латинского завоевания.
Только при Палеологах появились гербы в западном смысле слова.
Дальнейшая ориентализация императорского искусства
Ближневосточные элементы, заметные в орнаментации чаш, показательны для XII в.,
когда задачи императорского искусства Константинополя и мусульманскою придворного
искусства сближаются. Вместо вознесенных на недосягаемый пьедестал триумфальных
образов власти и побед начинают преобладать сцены пиршественного церемониала,
охотничьих потех и батальных подвигов, перенесенные на почву эпоса. Государь предстает
не мистически обожествленной персоной, а как идеальный рыцарь или эпический герой.
Влияние Востока стало крупным фактором, потому что в византийском обществе появилась
соответствующая социальная база — феодальное рыцарство с его светскими
умонастроениями, общими на Востоке и на Западе, со сходными формами быта и сословного
этикета: