Денисенко М.Б., Троицкая И.А. Историческая демография
Подождите немного. Документ загружается.
111
населения в переписи 1937 г. не превышает аналогичный показатель
в других советских переписях и составляет порядка 0,3%-0,4%
(Волков 1990; Лифшиц 1990; Тольц, 1988, 2003). В изучении
демографической истории СССР особняком стоят исследования
Е.М. Андреева, Л.Е. Дарского и Т.Л. Харьковой. Эти известные
российские демографы выполнили уникальную работу по коррекции
архивных данных и восстановлению динамики численности
населения, возрастного состава и основных демографических
показателей для СССР и России (Андреев, Дарский, Харькова,
1991,1993,1998). Позже, аналогичную работу применительно к
Украине проделала группа, включавшая в себя французских,
российских и украинских специалистов (Vallin, Mesle, Adamets,
Pyrozhkov, 2002).
Открывшиеся архивы позволили зарубежным ученым
уточнить свои собственные оценки потерь населения Советского
Союза и концепции о причинах возникновения демографического
кризиса в 1930-х гг., а также провести целый ряд новых
исследований. (Davies, Graziosi, Tauger, Wheatcroft и др.). Новые
исследования, прежде всего выполненные во Франции совместно
российскими и французскими демографами, были посвящены
оценке демографических последствий голода (Adamets, Blum,
Zakharov, 1994), распространению абортов в СССР в 1920-1950-е гг.
(Avdeev, Blum, Troitskaja, 1993) и др. Отдельно следует выделить
книгу по демографической истории Советского Союза «Родиться,
жить и умереть в СССР», написанную известным французским
историком и демографом А.Блюмом. Эта книга была издана во
Франции в 1994 году, а в 2005 году была переведена на русский
язык.
Исследования второго этапа позволили во многом
восстановить картину демографического развития страны и ее
регионов, очертить круг возможных причин демографического
кризиса 1930-х гг. и оценить масштабы его последствий. Но важно
отметить и другую сторону в изучении историко-демографических
процессов 1930-х гг. – политическую. Все исследования этого
периода и на первом, и на втором этапе были в той или иной мере
политизированы. Однако, если на первом этапе их характер имел
четкий антисоветский подтекст, то на втором этапе отношение к
рассматриваемому периоду стало менее однозначным, особенно в
112
бывших союзных республиках. Наивысшей ступени политизации
достигла проблема голода на Украине, где, начиная с конца 1980-х
гг., истолкование событий 1932–1933 годов оказало решающее
воздействие на размежевание сторонников демократизации и
поклонников старых порядков. «Голодомор» оказался в центре
политической и культурной жизни, стал предметом обсуждения и
краеугольным камнем в процессе построения нового государства и
создания новой национальной идентичности (Грациози, 2007).
В определенном смысле начало исследованиям подобного
рода было положено созданием при президенте Р.Рейгане в 1984
году специальной комиссии Конгресса США по изучению голода на
Украине, которую возглавил известный советолог Джеймс Мейс. В
итоговом документе Комиссии 1988 года голод 1932-1933 гг.
называется актом геноцида против украинского народа со стороны
руководства СССР. С начала 2000-х годов, еще при президенте
Кучме тема Голодомора стала основополагающей во внешней и
внутренней политике Украины. Основной целью украинского
руководства стало получение международного признания
Голодомора в качестве акта геноцида со стороны сталинского
руководства СССР. Научное обоснование этого акта было
обеспечено целым рядом исследований украинских и западных
ученых. Например, в 2003 году 28 участников конференции по
Голодомору в Виченце (Италия) обратились к Правительству
Италии и Европарламенту с предложением признать голод 1932-
1933 гг. актом геноцида против украинского народа (Mace, 2003). В
итоге 28 ноября 2006 года Верховная Рада Украины приняла Закон
Украины «О Голодоморе 1932-1933 годов в Украине». В преамбуле
Закона дано определение геноцида, которое соответствует
действующим международным правовым документам. Установлено,
что «публичное отрицание Голодомора 1932–1933 годов в Украине
признается надругательством над памятью миллионов жертв
Голодомора, унижением достоинства Украинского народа и
является противоправным». Президент Виктор Ющенко внёс
поправки к этому закону, позволяющие привлекать к уголовной
ответственности лиц, публично оспаривающих версию событий
1932-1933 гг., изложенную в законе. 25 государств – членов ООН, в
том числе Австралия, Азербайджан, Грузия, Италия, Канада,
113
Молдова, Польша, США, признали голод 1932-1933 годов актом
геноцида против украинского народа.
В то же время целый ряд исследователей и общественных
деятелей из разных стран мира, в том числе Александр Солженицын
и Сергей Максудов, выступили с несогласием принятых в данном
Законе положений о геноциде. Сегодня, как справедливо заметил
Грациози, историки делятся на две категории: категория «А»
включает тех, кто изучает голодомор 1932-1933 гг. как
национальную (этническую) проблему; категория «Б» изучает
проблему демографического кризиса конца 1920–30-х гг. в
масштабах всего Советского Союза. В поиске истины нужен шаг,
чтобы принять самые убедительные тезисы гипотез каждой
категории «А» и «Б», а неудовлетворительные их элементы
отбросить (Грациози,1991).
Таким образом, вопросы о причинах демографического
кризиса 1930-х гг., его последствиях и потерях по-прежнему стоит
на повестке дня. Ответы на эти вопросы, по мнению ученых, может
дать переход к изучению демографических процессов на уровне
сельских районов, а также отдельных населенных пунктов. Такой
переход, как показывают работы ряда историков и архивистов
(Кондрашин, 1991; Голодомор1932-1933 рр. на Чернігівщині …,
2003; др.), уже начался, и он определит содержание третьего этапа
исследований демографического кризиса 1930-х гг., и его главной
составной части – голода.
Оценки потерь населения
На сайте Президента Украины размещены материалы
«Голодомор 1932-1933 років – геноцид в Україні» Института
истории национальной академии наук Украины, в которых в
следующей форме ставится вопрос о потерях: «Число прямых и
непрямых жертв Голодомора точно установить на сегодняшний день
трудно. Между историками идут дискуссии, сколько людей погибло:
5, 7, 9 или 10 миллионов? Но, так или иначе, речь идет о миллионах
безвинных жертв». Создается впечатление, что, действительно,
количественная оценка потерь – дело второстепенное. Какая,
собственно говоря, разница — погибло 2, 4, 10 миллионов человек?
Тем более что истинную цифру погибших установить невозможно.
Но разница за этими цифрами стоит огромная, многие из них далеки
114
от истины. Как справедливо отмечал С.Максудов, трагические
события тех лет требуют бережного, трепетного отношения, в
точности и аккуратности проявляется уважение к жертвам потерь, а
пренебрежительное публицистическое «не все ли равно» является
оскорблением их памяти (Бабенышев, 2007). К этому следует
добавить, что именно количественные оценки определяют масштабы
демографической катастрофы в целом, на отдельных территориях и
среди разных народов. Они являются главным аргументом в
обосновании тех или иных политических выводов, например, об
ответственности тех или иных групп за многочисленные жертвы, о
геноциде, о сравнении голода на Украине с нацистским холокостом
и т.д.
В Таблице 1 приведены наиболее авторитетные или/и
обоснованные, на наш взгляд, оценки демографических потерь
населения с конца 1920-х до конца 1930-х гг. в СССР, а также в
России, Украине и Казахстане, выполненные разными учеными на
протяжении прошедших 60 лет. При этом речь идет об оценках, как
общих демографических потерь, так и их отдельных составляющих,
связанных с ростом смертности сверх «нормального» уровня
(людские потери), резкого падения рождаемости ниже
«нормального» уровня (дефицит рождений) и миграционного оттока
населения. «Нормальный» уровень рождаемости и смертности, т.е.
тот, который бы наблюдался при отсутствии кризисных явлений в
демографической сфере, определяется на основе разного рода
гипотез. Иногда в людские потери включают и миграционный отток
населения.
115
Таблица 1
Оценки потерь населения в годы коллективизации и индустриализации (млн. человек)
Авторы
Год
публикации
Оцениваемый
интервал
Территория
Демографиче-
ские потери
Людские
потери
Дефицит
рождений
Миграцион-
ный отток
До открытия архивов (1989)
Лоример 1946 1927-1938 СССР 5-5,5
1930-1937 14,5
Конквест 1986
В т.ч. от
голода
СССР
8
Роузфильд 1981 1929-1938 СССР 17,9 11,5 5,4 1
Андерсон,
Сильвер
1985 1927-1938 СССР
12,6 (средний
вариант)
3,2-5,5*
Уиткрофт 1981 1932-1934 СССР 3-4
СССР 9,8±3
Максудов 1989 1927-1938
Украина 4,4 - 0,6
После открытия архивов (1989)
Уиткрофт,
Дэвис
2004 1931-1933 СССР 5,5-6,5
Исупов 1990 1927-1938 СССР 12-13 8-9 4
Цаплин 1991 1927-1936 СССР 6,6 2
116
Таблица 1 (продолжение)
Авторы
Год
публикации
Оцениваемый
интервал
Территория
Демографиче-
ские потери
Людские
потери
Дефицит
рождений
Миграцион-
ный отток
Андреев,
Дарский,
Харькова
1993 1927-1941 СССР 13,5 7,0 6,5
Андреев,
Дарский,
Харькова
1998 1933 Россия 2,4
Перковский
Пирожков
1990 1932-1933 Украина 4
Валлен,
Месле,
Адамец,
Пирожков
2002 1927-1938 Украина 4,6 2,6 1,1 0,9
Кульчицкий 2002 1932-1933 Украина 5,1 3,4 1,7
Абылхожин
Козыбаев
Татимов
1989 1927-1938 Казахстан 2
*) без смертей родившихся в исследуемый период.
117
Первая оценка была сделана еще в середине 1940-х гг.
выдающимся американским демографом Франком Лоримером
(Lorimer, 1946). Как видно, оценки потерь варьируют в
значительных пределах. Расхождения в оценках, очевидно, были
наибольшими в период до открытия архивов в 1989 году. Отсутствие
данных ученым-историкам здесь заменяли гипотезы. Хотя, надо
заметить, что оценки демографов того периода хорошо вписываются
в палитру оценок, выполненных после архивной революции. Здесь
следует отметить, что методологии получения оценок у историков и
демографов различались. Первые оперировали главным образом
оценками численности населения, числами родившихся и умерших
или общими коэффициентами рождаемости и смертности из
опубликованных статистических данных и результатов переписей, а
позже – из архивов. На основе этих данных и гипотез
рассчитывались параметры «нормальных» демографических
изменений в кризисные годы. Полученные результаты сравнивались
с имеющимися в распоряжении историков данными. Анализ
возрастных структур и изменения численности поколений, который
можно провести по данным переписей населения, историками, как
правило, не проводился. В основе оценок потерь населения,
сделанных демографами, лежит анализ половозрастных структур.
Поскольку в этом они опирались на одни данные - переписей
населения и использовали один метод - демографического
прогнозирования, оценки, выполненные демографами, находятся в
более узких пределах, чем у историков. Сравните, например, оценки
для СССР Лоримера, Андерсон и Сильвера, Андреева, Дарского и
Харьковой, с одной стороны, и Коквеста, Роузфильда, Уиткрофта, с
другой.
После открытия доступа к информации, хранившейся в
архивах и, прежде всего, к материалам переписи 1937 года, различия
между оценками специалистов для СССР уменьшились. Однако, они
продолжают оставаться существенными, когда речь идет об
отдельных компонентах демографических потерь (людских потерь,
дефицита рождений или миграционного оттока), или о потерях
отдельных территорий или этнических групп.
1
Так, известный
украинский историк-демограф С.Кульчицкий определяет общие
демографические потери Украины от голода в 1932-1933 г. без
1
В данном случае речь не идет о спекулятивных цифрах типа 10 млн.
умерших от голода на Украине.
118
миграции в 5,1 млн. человек, из которых людские потери, вызванные
повышением уровня смертности, составляют 3,4 млн. человек
(Кульчицкий, 2002; Кульчицький С., Єфiменко, 2003). В то же время
французско-российско-украинская группа исследователей
определяет общие потери Украины за период с 1927 по 1938 гг. в 4,6
млн. человек, из которых людские потери составляют 2,6 млн.
человек, дефицит рождений – 1,1 млн., а вынужденные переселения
– 900 тыс. человек (Vallin, Mesle, Adamets, Pyrozhkov, 2002).
Интересно, что оценка людских потерь от голода для России – 2,4
млн., полученная российскими демографами (Андреев, Дарский и
Харькова, 1998), почти совпадает с вышеприведенной оценкой для
Украины – 2,6 млн.
В чем причины расхождений в современных оценках потерь
населения от голода, общего ухудшения условий жизни в конце
1920-х – первой половине 1930-х гг., массовых репрессий, которые
не прекращались вплоть до смерти Сталина? Во-первых, они
кроются в том, как ученые работают с имеющимися
статистическими данными: например, делают ли поправки на
недоучет смертей или рождений, корректируют ли результаты
переписей населения на недоучет или возрастную аккумуляцию. Во-
вторых, многое зависит от различий в исследовательских гипотезах
об изменениях в рождаемости, смертности и миграции в течение
изучаемого периода. Эти гипотезы разрабатываются на основе не
только демографической статистики, но и с привлечением других,
недемографические данных. В следующей части статьи мы
остановимся на трех проблемах в изучении 1930-х гг.:
статистических данных, изменениях в рождаемости и миграции. В
литературе перечисленным проблемам уделяется чуть меньше
внимания по сравнению с такими вопросами, как, например,
причины демографического кризиса, динамика и уровень
смертности и заболеваемости, уровень жизни населения, масштабы
вынужденных переселений и репрессий.
Состояние демографической статистики в 1930-х гг.
Для изучения демографических процессов в годы первых
пятилеток сегодня в распоряжении ученых имеются:
− данные переписей населения 1926, 1937 и 1939 гг.;
− данные местных переписей населения;
119
− данные текущего учета естественного и миграционного
движения, причем на низовом административно-
территориальном уровне;
− другие недемографические данные, например, о
переселениях, движении населения в местах заключения,
статистика заболеваемости острозаразными болезнями,
снабженческого учета и др.
Однако эти данные пока используются не в полной мере. Так,
как уже отмечалось выше, до настоящего времени анализ ведется
преимущественно на уровне республик, краев и областей.
Следует отметить, что исследователи с разной степенью
критичности подходят к анализу имеющихся данных. Как известно,
качество учета естественного движения населения на территории
СССР до начала кризиса было неравномерным. Оно было
относительно высоким в европейской части СССР, где население
достаточно быстро адаптировалось к гражданской системе
регистрации, введенной в 1917 году взамен церковного учета, а
система ЗАГСов охватывала все население. По мере продвижения на
восток и юг качество учета ухудшалось, что было связано с
наличием территорий, где отсутствовали ЗАГСы, а население не
привыкло к регистрации рождений, смертей или браков.
В 1920-х гг. демографическая информация регулярно
публиковалась в разных статистических сборниках. Однако, с конца
1920-х гг. качество учета населения ухудшается, а количество
публикуемой статистической информации о нем резко сокращаются.
И в литературе того времени, и в некоторых современных работах
отмечается, что вся система учета населения в начале 1930-х гг.
находилась в плачевном состоянии. Текущий учет был
дезорганизован, в частности, из-за неполного учета миграций
(включая спецпереселенцев), которые со второй половины 20-х гг.
приобрели массовый характер, наличия территорий, где он по-
прежнему не охватывал значительную часть населения (в первую
очередь в Средней Азии, Казахстане, на Кавказе и отдельных
регионах Сибири и Дальнего Востока, к которым, вероятно, в
голодные годы добавились территории, в которых значительная
часть населения была выселена или умерла). Так, в РГАЭ хранятся
оценки того времени, показывающие, что в 1933 г. 17% населения
СССР проживало на территориях, где отсутствовала
систематическая регистрация рождений и смертей. Среди
городского населения систематической регистрацией не было
120
охвачено 6%, а среди сельского - 30%. В определенной мере
дезорганизации статистики населения способствовали и репрессии
против инженерно-технической интеллигенции и грамотного
крестьянства, что обостряло проблему кадров в организации учета, и
административно-территориальные преобразования, а также
реформы центрального статистического аппарата. В 1930 г. ЦСУ
(Центральное статистическое управление) было передано в
ведомство Госплана, при котором было создано ЦУНХУ
(Центральное управление народно-хозяйственным учетом) с
сопутствующими кадровыми перестановками.
По мнению Андреева, Дарского и Харьковой, в начале 1930-х
гг. значительная часть демографических событий не была
зарегистрирована. Для СССР в 1930-1933 гг. их поправка на
неполноту учета составила 49,9% от всех зарегистрированных
смертей и 10% от всех зарегистрированных рождений, а с учетом
территорий, не охваченных систематической регистрацией, общий
процент недоучета составлял 41,5% для рождений и 93,5% – для
смертей. По их оценкам, выполненным для России, с 1929 по 1933 г.
процент недоучета рождений вырос с 11% до 18% , а умерших – с
25% до 44,5%. Для Украины величина недоучета смертей в 1933 г.
оценивается гораздо меньшей величиной – 22% (Vallin, Mesle,
Adamets, Pyrozhkov, 2002).
Имеющиеся в РГАЭ документы показывают, что в районах,
охваченных голодом, недоучет смертей был значительным. Так, в
рапорте М.Курмана начальнику сектора населения и
здравоохранения тов. Каплуну «О результатах проверки состояния
учета естественного движения населения в б. Северо-Кавказском
крае», проведенной в сентябре и ноябре 1933 года, недоучет смертей
по краю оценивался в 62,5%. В сельсоветах, охваченных голодом,
недоучет мог превышать число зарегистрированных смертей в 2 и
более раз.
1
Очевидно, что в 1933 г. качество учета, например, в
Москве, на Кавказе или в Западной области было различным. Этот
момент должен учитываться в анализе демографической ситуации
тех лет и при расчетах потерь населения. Завышение уровня
недоучета ведет к завышению потерь населения.
Кроме того, на наш взгляд, развернувшаяся кампания против
якобы неудовлетворительной работы статистиков на местах в
значительной степени представляет собой попытку власти уйти от
1
РГАЭ, ф. 1562, оп. 328, д.131.