Гордон Г. Эмиль Гилельс. За гранью мифа

Подождите немного. Документ загружается.

'Г

РАО Н

ИЛЬ

г ИЛЕЛЬС

/ЗА ГРАНЬЮ МИФА/

г. rOPAOH

Г ИЛЕЛЬС

/ЗА ГРАНЬЮ МИФА/

^КЛАССИКА-ХХ1

МОСКВА 2007

УДК 78

ББК 85.313(2)

Г68

Гордон Г.

Г68 Эмиль Гилельс. За гранью мифа.

—

М.: Издательский дом «Классика-ХХ1», 2007.

—

352 е., ил.

ISBN 978-5-89817-194-0

Эта книга об одном из самых великих пианистов XX века

—

и не только XX:

его имя, легендарное уже при жизни, стоит в одном ряду с Листом, Антоном

Рубинштейном, Рахманиновым...

Автор неистово полемизирует с известными советскими критиками, создав-

шими, по его мнению, искаженный портрет Гилельса, знакомит с неизвестными

фактами из жизни пианиста, размышляет о гилельсовском искусстве и судьбе

художника в меняющемся мире.

Большая часть материалов публикуется впервые. В книге представлен уни-

кальный фоторяд.

Памяти великого артиста

• Время, столкнувшись с памятью,

узнает о своем бесправии».

Иосиф Бродский

Интродукция

Если книга, сходная по жанру с той, которую раскрыл сейчас чи-

татель, посвящена не вымышленному, а реально существовавшему ге-

рою,

—

ей полагается иметь предисловие. Если же его нет

—

вступи-

тельный раздел обозначается: «Вместо предисловия». Если и этого

нет

—

то «От автора»; вариантов много.

В подобных случаях автор, как правило, объясняет мотивы своего

обращения к данной теме, знакомит с целями, поставленными перед

собой, просит простить его, если не все удалось так, как было задума-

но, и, в заключение, сообщает, в каком случае он будет полностью

или отчасти удовлетворен. Главное же состоит в клятвенном обеща-

нии наконец-то представить имярек в точности таким, каким он был

в действительности: его образ впервые будет освобожден от накопив-

шихся со временем деформаций, наслоений, укоренившихся ошибоч-

ных представлений. Еще никогда и никто не уведомлял, что собирает-

ся создать заведомо искаженный портрет своего героя.

Однако о человеке, имя которого стоит на обложке книги, рас-

сказать совсем не просто. Прежде всего потому, что он знаменит. Бо-

лее полувека его имя появлялось в самых разных «ситуациях»: на ог-

ромных афишах чуть ли не на всех языках планеты, на маленьких

программках, сообщающих «содержание» концерта, в газетах и жур-

налах, на конвертах грампластинок, в буклетах, приложенных к ком-

пакт-дискам и кассетам, в титрах кино- и телефильмов. Триумфально

звучало оно в разных странах и континентах

—

Эмиль Гилельс!

Он был одним из самых прославленных пианистов своего време-

ни

—

и не только своего: человек-легенда уже при жизни, Гилельс по

праву занимает место в одном ряду с корифеями всей истории фор-

тепианного исполнительства

—

Листом, Антоном Рубинштейном, Бу-

зони, Гофманом, Рахманиновым.

О Гилельсе столько написано, что вряд ли удастся сказать что-то

принципиально новое. Но поскольку исполнительское искусство не

Интродукция

имеет окончательного «итога»

—

оно, как и любое другое искусство,

живет и «изменяется» во времени, постольку всегда есть возмож-

ность

—

в силу названной причины

—

посмотреть на многое с иной

«смотровой площадки». Так что решаюсь прибавить к книгам о Ги-

лельсе еще одну.

Казалось бы, у моего героя

—

счастливая судьба

—

звания, награ-

ды, почести... На самом деле

—

и во многих отношениях

—

все было

не так просто. Уже одно то обстоятельство, что ему суждено было ро-

диться в 1916 году, говорит о многом... Символично

—

а в его биогра-

фии разного рода совпадения играли большую роль,

—

что он окон-

чил свои дни в 1985 году, первом году начавшихся медленных

перемен того общественного уклада, при котором ему довелось про-

жить отпущенный ему земной срок.

Время диктовало свои законы: искусство Гилельса нередко отра-

жалось нашей критикой, как в «королевстве кривых зеркал». Отсюда

многие полемические страницы книги, направленные против устояв-

шихся «трактовок». Допускаю, это может быть воспринято как некий

памфлет. Что ж, не скрою своей радости, если хотя бы один человек

посмотрит другими глазами на «узаконенные» вещи,

—

тешу себя та-

кой надеждой.

Кое о чем хочу предупредить читателя.

Решаюсь говорить от своего имени, руководствуясь мыслями за-

мечательного русского критика Георгия Адамовича по поводу место-

имения «я»: «Им, разумеется, не следует злоупотреблять, однако без

него в литературной критике

—

да и не только в ней!

—

невозможно

и обойтись. ... Самого себя нельзя со своей дороги убрать, иначе как

сквозь призму личных суждений ничего в критике нельзя высказать,

и будем поэтому говорить "я" там, где оно необходимо, в уверенно-

сти, что естественный оборот речи по самой своей природе скром-

нее и проще всякого словесного жеманства». Лучше и не скажешь.

В книге приводится множество цитат

—

публичная деятельность

моего героя к этому обязывает. Потому сознательно буду давать воз-

можность говорить другим, а не только себе; может быть даже —

прежде всего другим, а затем уж себе. Притом обхожусь без ссылок

на источники, коих — источников — огромное количество; ссылки

утяжелили бы чтение, а ведь это именно книга, а не академическое

исследование. (В цитатах ручаюсь, разумеется, за каждое слово и для

любознательных прилагаю список использованной литературы. Кур-

сив здесь мой, а не авторский, кроме специально оговоренных случа-

ев. Восклицательный знак в скобках

—

тоже мой.)

в начале жизни... Несколько слов о критике

И последнее. Нет надобности придерживаться твердого плана

—

скажем, во что бы то ни стало двигаться по биографической канве,

не нарушая временного хода событий. Буду чувствовать себя, по воз-

можности, раскованно (и читателю так легче дышать): когда нужно

—

забегая вперед, возвращаясь назад или отклоняясь в сторону...

Остроумно заметил Иосиф Бродский: «Время, истраченное на

предисловие, есть время, украденное у чтения...» Поэтому не буду

злоупотреблять терпением читателя.

В начале жизни... Несколько слов о критике

Как волнующе-притягателен сюжет: рождается человек, его имя

и судьба никому не ведомы,

—

а со временем... Как это происходит?

Кому это дается? Что должно произойти, чтобы «превращение» со-

стоялось?

Именно такой путь был предназначен мальчику из «незаметной»

еврейской семьи, с превеликим трудом еле сводившей концы с кон-

цами. Гилельс увидел свет 19 октября 1916 года в Одессе. Нет смыс-

ла перечислять имена знаменитых людей

—

тех, кого этот город по-

дарил стране и миру, и тех, кто так или иначе соприкасались с ним:

список слишком длинен, да и хорошо известен каждому культурному

человеку. В своей автобиографии Леонид Утесов написал: «Я родил-

ся в Одессе. Вы думаете, я хвастаюсь?»

Пожалуй, стоит «обозначить» здесь некоторых пианистов, чей

родной город

—

Одесса. Когда перечисляешь длинный ряд имен под-

ряд,

—

а в данном случае именно в этом моя задача

—

неизбежно каж-

дое из них теряет «индивидуальность», как бы нивелируется. Поэто-

му взвесьте значимость каждого имени «в отдельности». Итак, это:

Владимир Пахман, Бенно Моисеевич, Шура Черкасский, Самуил Фейн-

берг, Яков Зак, Мария Гринберг... Вряд ли какой-либо город может

сравниться с Одессой по числу выросших там великих музыкантов

(говорю только о них), разве что Будапешт, где родились

—

и это не

может не произвести впечатления

—

Юджин Орманди, Фриц Райнер,

Джордж Сэлл, Георг Шолти, Эуген Сенкар, Антал Дорати! С каждым

из них, замечу, Гилельс впоследствии играл.

Одесса удивительно красива: стройность ее архитектуры, регу-

лярность застройки, прямизна улиц заставляют вспомнить Петер-

бург

—

в уменьшенном варианте, разумеется. Если позволено будет

поделиться своими личными впечатлениями, то это, прежде всего,

—

в начале жизни... Несколько слов о критике

разительное несоответствие облика города сложившимся представ-

лениям, почерпнутым, главным образом, из бабелевско-жванецких

источников.

Вспомним Пушкина; он рассказывает в письме: «...Я насилу уло-

мал Инзова (кишиневский начальник Пушкина.

—

Г. Г.), чтоб он от-

пустил меня в Одессу

—

я оставил свою Молдавию и явился в Европу.

Ресторация и итальянская опера напомнили мне старину и, ей-богу,

обновили мне душу... В Одессе... все еще не могу привыкнуть к евро-

пейскому образу жизни». Одесса, конечно же, прежде всего европей-

ский город, и его культурная аура не может не повлиять

—

самым бла-

готворным образом — на выросшего там человека (как и районы

типовой застройки тоже, к сожалению, не могут не повлиять...)

Одесса столько раз описана и воспета, что повторяться нет на-

добности. «Всласть наотражалась бессмертная Одесса,

—

свидетельст-

вует Даниил Данин,

—

в фольклоре, литературе, кино. И стала узна-

ваемой на всех широтах. А уж дома у себя

—

в очаровании оригинала

затверженных штампов».

Стоит сказать, пожалуй, о том, что именно Одессу нежно любил

Иван Бунин. Уже в эмиграции он вспомнил одесскую весну

—

«всю ее

совершенно особенную прелесть

—

это смешение уже горячего солн-

ца и морской, еще зимней свежести, яркого неба и весенних морских

облаков». Так говорит

—

устами Бунина

—

один из героев его расска-

за, а другой ему вторит: «...Одесская весна действительно нечто осо-

бенное. Только я вспоминаю как-то нераздельно парижские весны

и одесские...»

Культурная история города наполнена значительными события-

ми. Лишь один пример. Петр Ильич Чайковский

—

шел последний

год его жизни

—

писал брату, Модесту Ильичу: «Жаль, что ты не мо-

жешь иметь под рукой одесских газет,

—

ты бы узнал, до чего преуве-

личено Одесса относилась к моим заслугам... Если б когда-нибудь

хоть десятой доли того, что было в Одессе, я бы мог удостоиться

в столицах!» (Напомню в скобках, что портрет Чайковского, кото-

рый он сам считал лучшим, написан художником Кузнецовым имен-

но в Одессе.)

И в другом письме, ему же: «Никогда я еще не испытывал ничего

подобного тому, что испытываю теперь. Меня чествуют здесь как ка-

кого-то великого человека, чуть ли не спасителя отечества». Приво-

дя эти слова в книге «Жизнь Петра Ильича Чайковского», Модест

Ильич замечает: «...В течение почти двух недель он [П. И. Чайков-

ский] был предметом такого восторженного отношения одесситов.

в начале жизни... Несколько слов о критике

что даже пражские торжества 1888 года бледнеют при сравнении».

А ведь в Праге поклонение Чайковскому достигло, казалось, апогея:

«Минута абсолютного счастья»,

—

записал он в дневнике после кон-

церта. Но Одесса «превзошла» Прагу...

Ее нередко называли «третьей столицей» Российской империи

—

вслед за Петербургом и Москвой. Леопольд Ауэр, исколесивший мно-

жество стран, оставил в своих мемуарах выразительное описание

Одессы, имея в виду, прежде всего, ее «культурную составляющую»

(он впервые увидел город спустя год после Чайковского): «Одесса

в те времена (не знаю, как теперь) была одним из прекраснейших

городов Европы и скорее напоминала Геную, чем русский город,

на который она была совсем непохожа. Она расположена на южном

берегу одной из бухт Черного моря, на крутом плоскогорье, возвы-

шающемся над "шестью гаванями" ее обширного порта, в котором

развевались флаги всех государств. Собственно город, расположен-

ный на высоте 1000-1500 футов над морем, имел широкие улицы. Об-

рамленный красивыми новыми домами и обсаженный деревьями

бульвар, по которому все городское население города гуляло, любу-

ясь на воды и на кажущийся безграничным горизонт Черного моря.

Имелись также "Пале-Рояль" с цветниками и фонтанчиками и боль-

шой городской сад...

Только что построенный Городской театр в архитектуре своей

отображал влияние больших театров Вены и Милана и был снабжен

всеми новейшими усовершенствованиями. Кроме Городского и Опер-

ного театров этот город имел хороший оркестр с большим оперным

репертуаром».

В таком городе Гилельс родился, познавал жизнь, учился, прожил

многие годы.

Но его детство пришлось на тяжкое время. В Одессе бушевала

гражданская война; город переходил из рук в руки, и обе стороны

—

советская и белогвардейская

—

не щадили друг друга. Страшная кар-

тина беспощадного террора встает со страниц книги Бунина «Окаян-

ные дни». В городе

—

расстрелы, грабежи, разбой...

Уроженец Одессы выдающийся поэт Семен Липкин в стихотво-

рении «1919» писал:

Еще прекрасен этот город,

И нежно светится собор,

Но будет холод, будет голод,

И ангелам наперекор

Мир детства будет перемолот.