Гордон Г. Эмиль Гилельс. За гранью мифа

Подождите немного. Документ загружается.

о том, что помню

Потирая руки,

— С

дороги!

—

он спросил:

— Где здесь можно позаниматься?

Я повел его в зал (выполнившая свою миссию Галина Ивановна

ушла), специально приготовленный для него, где стоял новый, очень

хороший «Блютнер».

Я уже собирался уходить, чтобы не мешать ему, но тут произош-

ло непредвиденное.

— У Вас есть сейчас время?

—

спросил он.

— Да, конечно, Эмиль Григорьевич.

— Я хотел бы сыграть Вам программу; я еще ни одному музыкан-

ту не играл ее.

Это было ошеломляюще. Я отлично понимаю: на моем месте мог

оказаться любой другой — Гилельсу нужно было, что называется,

обыграть концерт

—

неважно перед кем

—

нужно было лишний раз

проверить себя. Кем я был для него?

—

случайным встречным, имею-

щим отношение к музыке, затерянным где-то в брянских лесах...

Как же мне повезло!

Он был спокоен и нетороплив; можно было подумать, что вече-

ром и не предстояло концерта. Обосновавшись в первых рядах зала,

поинтересовался, где я учусь, у кого, что играю. Мне в скором време-

ни предстояло играть с оркестром.

— А кто дирижер?

Выслушал все внимательно. Постепенно разговор подошел к се-

годняшнему концерту; спросил, что за публика в городе, приезжа-

ет ли кто-нибудь из гастролеров. Я ответил, что не так давно был

Яков Зак.

— Что играл?

— Рапсодию на тему Паганини.

— С кем?

— С оркестром Северо-Осетинской филармонии, дирижировал

Павел Ядых.

Гилельс махнул рукой:

— Ну, это он и с Галиной Ивановной сыграет.

Программа сегодняшнего концерта в афишах объявлена не была,

и я с нетерпением ждал

—

что же он будет играть.

— Я буду играть,

—

наконец сказал он,

—

сонаты Скарлатти, Фи-

липпа Эмануэля Баха, Гайдна и Клементи.

И, по-видимому, опасаясь такой «невыигрышной» программы,

спросил:

— Как Вы думаете, можно это играть или лучше заменить?

285

о том, что помню

Я стал уверять его, что ничего заменять не надо, что будут слу-

шать и что здесь можно играть любую музыку.

— Как все изменилось,

—

сказал он.

—

Раньше подобную програм-

му можно было играть только в Москве.

Он встал и поднялся на сцену.

— А как лучше объявить? Ну: «Начинаем концерт такого-то».

А дальше? Может быть: «В программе "Классическая соната"»?

Он хотел как бы предупредить слушателей: мол, не ждите «Аппас-

сионаты» или Рапсодии Листа.

— А может,

—

спросил я,

—

«Старинная соната»

—

для большей яс-

ности?

Он как-то недоверчиво отнесся к этому и неопределенно сказал:

— Может быть...

И вот он сыграл всю программу целиком, от начала до конца.

Я сидел в нескольких метрах от него

—

все слышал и все видел. О впе-

чатлении, думаю, говорить излишне. На последних аккордах сонаты

Клементи я просто не мог усидеть, и когда он, закончив, посмотрел

в зал,

—

я уже стоял, словно меня сдуло со стула.

— Эмиль Григорьевич, я никогда этого не забуду!

Он только сделал жест рукой, говорящий приблизительно:

«...Да что там, о чем вообще речь...»

Мы вышли из училища и дошли до гостиницы; это было совсем

близко.

— Я должен обязательно днем поспать,

—

сказал он.

Перед гостиницей, на площади важно расхаживали голуби.

Он остановился. Посмотрел. Помолчал.

— Какой красавец, вон тот!

—

и показал пальцем.

У дверей осторожно спросил:

— Вы не могли бы подойти сюда за мной к шести часам? Мы бы

поехали вместе.

Разумеется, мы обо всем условились.

Концерт был назначен в Бежицком Дворце культуры. Когда-то

Бежица была самостоятельным городом, но со временем Брянск «по-

глотил» его, и он стал Бежицким районом Брянска

—

на машине это

приблизительно минут пятнадцать езды.

Напротив здания филармонии наготове стояли две автомаши-

ны; в одну из них села Галина Ивановна и он, настойчиво пригла-

шавший меня ехать с ними, — он долго держал дверцу открытой,

но я постеснялся и сел в другую машину

—

не помню уже с кем. Ког-

да мы подъехали к Дворцу культуры, машины Гилельса почему-то не

286

о том, что помню

было, хотя она шла впереди нас. Мы ждали порядочное время; на-

конец она появилась. Тут выяснилось, что шофер что-то напутал

и привез Гилельса в другое место. Но все хорошо, что хорошо кон-

чается.

Огромный зал Дворца культуры был уже переполнен. Мы все

прошли за кулисы, и Гилельса отвели в артистическую. Сквозь закры-

тый занавес шумел и аплодировал нетерпеливый зал; сцена же была

пуста

—

рояль стоял сбоку, в «кармане», и под ним, как шофер под ма-

шиной, лежал настройщик Г. Богино, который, оказывается, при-

ехал вместе с Гилельсом и с самого утра отправился во Дворец

—

це-

лый день, без отдыха, он приводил рояль в порядок, прекрасно зная,

конечно, каким его хочет видеть Гилельс.

Концерт нужно было начинать, и Богино торопился и нервни-

чал. Незаметно подошел Гилельс, во фраке уже, спокойно и тихо

спросил:

— Как дела?

Он показался мне усталым, осунувшимся, каким-то помятым; я да-

же испугался.

— Все,

—

наконец сказал с облегчением Богино, и несколько че-

ловек покатили рояль на сцену. Пора было идти в зал; уходя, я ог-

лянулся — Гилельс помахал мне рукой

—

и не поверил своим гла-

зам: передо мной был совершенно другой человек, мгновенно

преобразившийся — подтянутый, бодрый, элегантный. На сцену

вышел молодой Гилельс, весь как бы светившийся радостью от

встречи с публикой, которая восторженно приветствовала его. За-

таив дыхание, слушал зал «трудную» программу — мало кто умел

держать слушателей в своих руках так, как он. Успех был невообра-

зимый.

Через некоторое время я приехал по своим аспирантским делам

в Москву. Придя к Нейгаузу, застал его в возбужденном состоянии,

—

он сразу сказал:

— Как играл Гилельс сонаты! Как звучит рояль! Я не смог пой-

ти

—

скверно себя чувствовал

—

и слушал по приемнику. Я даже теле-

грамму ему послал!

Он все не мог успокоиться и повторял:

— Как играл, как звучит рояль! Соната Гайдна мне у него больше

нравится, чем у Рихтера; Рихтер играет уж слишком отрешенно.

На следующий год Гилельс опять приехал в Брянск. Уже на пра-

вах знакомых мы поехали его встречать на вокзал

—

Галина Иванов-

на, я и несколько моих учениц.

287

о том, что помню

Из вагона, в котором он должен был приехать, вышли все до еди-

ного человека, а его не было. Галина Ивановна побледнела:

— Не приехал!.. Ведь все продано!

Толпа на платформе уже начала редеть, когда в самом хвосте по-

езда, вдалеке от нас, обозначились две фигуры — Гилельс и сопро-

вождавший его администратор. Оказалось, Гилельс перешел к нему

в вагон (кажется, плацкартный) и ехал с ним всю ночь, потому что

не захотел быть один в лучших условиях. Вот он — «недоступный

Гилельс»!

— И охота Вам была

—

в такую рань!..

—

сказал он мне, но был яв-

но рад, что его встретила большая делегация.

На этот раз концерт был во Дворце пионеров, в центре Брянска;

афиши были «глухие»

—

без программы. Занимался Гилельс в здании

филармонии,

—

он недолго поучил отдельные места из Сонаты Лис-

та и днем пошел смотреть рояль. Мы поднялись на сцену, и он сразу

сыграл глиссандо из «Альборады» Равеля

—

но как! Я спросил, будет

ли он играть это сегодня.

— Нет; три сонаты

—

Шопена b-moll, Шумана fis-moll и Листа.

Какой это был концерт

—

нечего и пытаться рассказывать!

Целой гурьбой провожали мы Гилельса до гостиницы по темной

и тихой улице. Вдруг из окон большого дома раздались звуки Третье-

го концерта Рахманинова. Там жила моя ученица, которая, быстро

вернувшись с концерта, ждала момента, когда он пройдет под ее ок-

нами,

—

и включила запись

—

громко, на всю улицу!

— Это в Вашу честь, Эмиль Григорьевич!

—

сказал я ему.

Он задумался, будто вспоминая что-то, и вскользь заметил:

— А ведь я играл и Четвертый концерт...

— Я знаю.

Потом речь коснулась Шумана, в связи с только что сыгранною

сонатой.

— Я играл и Вторую сонату,

—

невзначай сказал он.

— Я знаю, Эмиль Григорьевич.

— И с обоими финалами,

—

добавил он, имея в виду Presto pas-

sionato.

— И это знаю.

Он, по-моему, был удивлен этими невероятными познаниями.

Прошло недели две. Я в очередной раз приехал в Москву, и

—

ка-

кое совпадение!

—

в Большом зале

—

его концерт. Но получилось так,

что на концерт я попасть не сумел, несмотря на все предпринятые

шаги. Проболтавшись весь концерт в раздевалке, пошел прямо за ку-

288

о том, что помню

лисы; очутившись в конце длиннейшей очереди, наконец, добрался

до него.

—

Вы в Москве?

—

удивился он.

Я протянул ему взятую с собой книгу о нем Хентовой

—

первое,

очень эффектно выглядевшее издание. Открыв ее, он быстро напи-

сал под портретом: «В память о наших встречах милому Грише Гор-

дон на память, с наилучшими пожеланиями.

18/Х 61. Эмиль Гилельс».

Потом спросил:

— У Вас есть мой телефон?

Мне показалось неудобным при таком количестве народа возить-

ся с записыванием номера, и я сказал, что могу легко узнать его.

— Позвоните мне, когда будете играть; я хочу знать, как Вы иг-

раете.

Это было сказано тоном, не терпящим возражений; это был поч-

ти приказ. Я пришел в ужас. Оставалась одна надежда: может, он ска-

зал, что называется, для красного словца

—

и забудет... Но он на-

стойчиво повторял мне это каждый раз, когда я приходил к нему

в артистическую.

...Что было делать? Отступать некуда,

—

и однажды, за несколь-

ко дней до своего концерта, я позвонил ему. Легко сказать

—

позво-

нил! Прежде всего, необходимо было раздобыть номер телефона,

что непредвиденно оказалось делом почти безнадежным. Мои рас-

четы не оправдались: те, у кого я спрашивал, телефона не знали.

Но кто-то надоумил: имея адрес

—

а я его узнал

—

в справочной мож-

но получить телефон

—

так называется: телефон по адресу. Звоню

в справочную:

— Скажите, пожалуйста, можно по адресу узнать телефон?

— Какой адрес?

—

привычно спросил женский голос.

Я назвал.

— Одну минуту, — обнадеживающе прозвучало на другом конце

провода.

Через порядочную паузу голос произнес:

— Такие телефоны мы не даем,

—

и трубка повешена.

Как быть?! Благо, пришел в голову еще один вариант, который

сработал.

Но мучения на этом не кончились

—

предстояло самое трудное:

полдня ходил вокруг телефона — и, наконец, решился... Все-таки

в глубине души я не верил, что он придет, да и, скорее всего, он был

где-нибудь на гастролях...

289

о том, что помню

К телефону подошел он сам. Я что-то пролепетал и в ответ услы-

шал: к сожалению, его не будет в Москве, он уезжает с концертами

в Горький. На том разговор закончился. Должен сказать, что такого

облегчения я не испытывал никогда.

Гилельс приезжал в Брянск еще, но меня там уже не было.

В Москве же, приходя к нему в артистическую, я испытывал настоя-

щее счастье, видя его рядом... Он бывал очень разным: вниматель-

ным и рассеянным, дружелюбным и отчужденным; это зависело,

конечно, от того, был ли он доволен концертом,

—

только что отзву-

чавшая музыка еще долго не отпускала его...

Но вот однажды я пропустил концерт: лишние билеты спраши-

вали чуть ли не от Никитских ворот, и все мои ухищрения ни к че-

му не привели. Я был в отчаянии и, вернувшись домой, написал

ему письмо — какое можно написать только в молодости... От-

правил.

Прошло месяца два — получаю глянцевую цветную открытку

с внутренним видом какого-то собора; на почтовом штемпеле

—

«Па-

риж». Читаю и не верю сам себе:

21/VI1969

Дорогой Гриша!

Спасибо Вам за теплые слова. Шлю сердечный привет и по-

желания успехов и счастья.

Ваш Эмиль Гилельс

С тех пор почти к каждому Новому году

—

не будучи в Москве

—

он присылал поздравительные открытки, а когда я женился

—

то нам

обоим.

Осенью этого же года в Москву приехал лейпцигский «Гевандха-

узюркестр», дирижер

—

Курт Мазур. 20 сентября в Зале им. Чайков-

ского они играли, помимо пьесы современного немецкого компози-

тора, Первую симфонию Брамса и Пятый концерт Бетховена; солист

Гюнтер Кооц.

Я пошел.

Вдруг в антракте сталкиваюсь лицом к лицу с Гилельсом. Мы вме-

сте выходим из зала в фойе.

— У Вас есть проигрыватель?

—

осторожно спрашивает он.

— Есть, Эмиль Григорьевич.

Замерев, я ждал, что будет дальше.

— Я хочу дать Вам кое-какие свои пластинки.

290

о том, что помню

— Они будут в полной сохранности!

—

заверил я.

— Нет, я хочу подарить их Вам,

—

с какой-то укоризной за мою

недогадливость сказал он.

Мы стояли как раз под большим его портретом. Он говорил об

А5-с1иг'ной Сонате Вебера, о том, как любит ее

— Она сыграла очень большую роль в истории музыки.

Узнавая его, люди почтительно обходили на значительном рас-

стоянии нашу «группу».

На скорую передачу пластинок рассчитывать не приходилось

—

слишком он был загружен; но все-таки обещал же...

Неожиданно

—

это было всегда неожиданно!

—

зимой были объ-

явлены два его концерта: 3-го января

—

Первый концерт Чайковско-

го с Евгением Светлановым и 5-го января

—

сольный: Моцарт, Шуман,

Прокофьев. В последний момент

—

редчайший случай!

—

Гилельс из-

менил программу, и на афишах значилось лишь одно имя

—

Моцарт.

Загадочность такой перемены только подогрела и без того огромный

ажиотаж вокруг этого концерта.

На симфонический я кое-как проник; на сольный же никакой на-

дежды не было,

—

и за кулисами, после концерта Чайковского, я вы-

нужден был сказать ему:

— Эмиль Григорьевич, у меня нет билета на послезавтра.

Народу было битком: люди подходили к нему, обнимали, висли

на нем, с кем-то он отошел в сторону,

—

и на мои слова не обратил

ни малейшего внимания.

В день моцартовского концерта я с утра ждал каких-нибудь изве-

стий: все-таки, бывало иногда

—

кто-то звонил, предлагая случайно

«возникший» билет, мало ли что...

Раздался звонок. Незнакомый мужской голос:

— Можно попросить Григория Борисовича?

— Да, я слушаю.

— Здравствуйте, Гришенька! Это говорит Эмиль Григорьевич.

— !!!

Оценив, кажется, мое замешательство, он продолжал:

— Я Вам оставил пропуск на два лица на правом контроле, знае-

те

—

на лестнице, в правом углу, на Ваше имя. Так что, приходите.

Кроме «спасибо» я не мог ничего выдавить из себя, а нужно бы-

ло быстро заканчивать разговор

—

вечером ему играть...

Меня осенило в последний момент:

— Ни пуха, ни пера, Эмиль Григорьевич!

Он будто только этого и ждал:

291

о том, что помню

— Наплевать!

—

с удовольствием ответил он вместо традиционно-

го «к черту».

Концерт был из тех, которые помнишь потом всю жизнь. В арти-

стической он сказал мне:

— Эту программу я готовлю (!) для Зальцбурга.

В следующем, 1971 году, после его концерта я, как всегда, подо-

шел к нему в артистической; в этот момент кто-то подал ему целую

пачку фотографий, на которых он был снят во время репетиции с ор-

кестром. Фотографии были великолепны, я только позавидовал. Бег-

ло взглянув на них, он разложил их на столе (затруднявшем доступ

к нему поздравляющих):

— Выбирайте, какие Вам больше нравятся....

Я вытянул ту, где хорошо видны руки, и Гилельс быстро надпи-

сал ее.

— Это в Гамбурге, — пояснил он. — Я там циклился. (Он имел

в виду цикл всех концертов Бетховена).

Прощаясь, сказал:

— Надо бы встретиться, поговорить...

Он стал звонить часто. Первое время я не узнавал его голоса

—

все не верилось, что он мне звонит; я даже сказал ему, что мне все

кажется, будто меня кто-то разыгрывает.

— На этот раз

—

нет,

—

ответил он

Однажды позвонил:

— Что Вы делаете сегодня вечером, Гришенька? Если можете,

приходите ко мне с Инночкой,

—

я буду один дома,

—

повидаемся, по-

сидим, поговорим...

Спросил, как я «учитываю» свои пластинки, и, узнав, что у меня есть

специальная тетрадь, попросил захватить ее с собой. Это, конечно, был

более чем прозрачный намек

—

наконец-то! Народная мудрость гласит:

«Обещанного три года ждут». И точно

—

прошло ровно три года!

Наскоро собравшись, мы отправились, предварительно заскочив

в нотный магазин на Неглинной, где купили ему в подарок факси-

мильное издание рукописной партитуры Шестой симфонии Чайков-

ского. Если у него этого нет, то все подходило к случаю

—

ведь он не-

давно сыграл все три концерта Чайковского. И действительно: он

бережно взял в руки большущий том, полистал его немного и отло-

жил

—

видимо, до более удобного времени.

Тут же сказал о Третьем концерте:

— У меня к нему совершенно особое отношение

—

ведь это по-

следнее сочинение Чайковского!

292

о том, что помню

На кухне усадил нас за стол, сам колдовал над кофе и держался

так, будто был нашим старым, хорошим знакомым; мы совсем успо-

коились.

Я сказал ему, что обязательно нужно записать все концерты Чай-

ковского.

— Ну, нельзя же все записывать,

—

наставительно произнес он,

делая акцент на слове «все».

Потом вдруг спросил:

— Вы знаете такого художника

—

Дали?

И узнав, что знаем, принес показать рисунок, подаренный Саль-

вадором Дали.

Постепенно мы двигались в направлении кабинета. Там глаза

у меня разбежались: на стене, помимо всего другого,

—

большая рабо-

та Фалька, на рояле — редчайшие фотографии Рахманинова, пода-

ренные его дочерью, фотография Тосканини с дарственной надпи-

сью, цветные снимки

—

Гилельс на аудиенции у папы римского...

— Хотите что-нибудь послушать?

—

и стал долго «общаться» с про-

игрывателем: что-то не клеилось, — он начал заметно нервничать.

Но все наладилось; поставил запись Горовица

—

я почему-то начисто

забыл, какую: наверное, потому, что был целиком поглощен им са-

мим и наблюдал за его реакцией... В одном месте, где Горовиц сде-

лал какой-то «бантик», он, показав пальцем на пластинку, сказал:

— Не стесняется!

Потом сам сел за рояль

—

речь зашла о Бетховене

—

и показал то

место в первой части «Лунной сонаты», где триоли восьмых (умень-

шенный септаккорд) остаются «одни», без мелодического голоса,

сказав, что первоначально это было изложено иначе,

—

он сыграл ко-

роткие арпеджио

—

и только потом Бетховен пришел к окончатель-

ному варианту (ломаные арпеджио). Не помню точно, но вроде бы

Гилельс сам видел рукопись Бетховена.

— Это очень повлияло на меня,

—

заключил он.

Мы разместились на широком диване.

— Ну, давайте Вашу тетрадку.

Внимательно прочитав длинный перечень моих собственных за-

писей, сказал:

— Я дам Вам то, чего у Вас нет.

Высокая стопа пластинок на рояле была, оказывается, предназна-

чена мне; я получал их по одной, с необходимыми комментариями.

Но этого ему показалось недостаточно, и он стал наугад вынимать

пластинки из шкафа

—

или передавал мне, или ставил обратно.

293

о том, что помню

— Вот Вам Первый концерт Бетховена, такого у Вас нет,

—

про-

тянул мне пластинку, но передумал, и поставил назад.

— Нет, я лучше дам Вам другую, где Первый и Второй

—

на одной

пластинке.

Долго искал ее, наконец нашел.

Все, что я держал в руках, было у нас тогда неизвестно (впослед-

ствии некоторые из этих записей переизданы фирмой «Мелодия»),

Вот полный перечень:

«Гилельс в Моцартеуме»

«Гилельс в Карнеги-холле» (2 пластинки)

Чайковский

—

Концерт № 1 (дирижер Ф. Рейнер)

Брамс

—

Квартет соль минор ор. 25 (Амадеус-квартет)

Шуберт

—

Соната Ре мажор

Шуман

—

«Ночные пьесы»; Шуберт

—

«Музыкальные моменты»

Сен-Санс

—

Концерт № 2 (дирижер А. Клюитенс)

Моцарт

—

Соната B-dur (№ 16)

Бетховен

—

Концерты №1,2 (дирижер А. Вандерноот).

Бетховен

—

Концерт № 4 (дирижер Л. Людвиг)

Бетховен

—

Концерт № 5 (дирижер Л. Людвиг)

Бетховен

—

Концерт № 5 (дирижер Дж. Сэлл)

Если иметь в виду, что каждая новая его пластинка

—

не так уж ча-

сто они выходили

—

была для меня (говорю только о себе!) первосте-

пенным событием, то нетрудно догадаться, что я чувствовал, став

в один вечер обладателем такого богатства!

Кроме того, была и «чужая» запись: Клаудио Аббадо с Бостон-

ским оркестром

—

«Ромео и Джульетта» Чайковского и «Поэма экста-

за» Скрябина.

Чем я заслужил все это?

Я немного «оправдался», сказав, что несколько дней назад у меня

был день рождения.

— Ну вот, очень кстати,

—

обрадовался он.

Было уже поздно и пора уходить; вот и закончился тот день, ко-

торый навсегда останется для меня «в настоящем времени»,

—

19 фев-

раля 1972 года...

Шло время. Все было по-прежнему: на всех его концертах мы ви-

делись за кулисами; обменивались поздравлениями к Новому году

(я всегда поздравлял его и с днем рождения); а его звонки, на радость

мне, не «остывали»: судя по всему, они были для него некой пере-

294