Иноземцев В.Л., Кузнецова Е.С. Дилеммы европейской интеграции

Подождите немного. Документ загружается.

живут около 2% населения стран ЕС

, а мобильность граждан остается весьма низкой. При этом

установление Европейским центральным банком единой процентной ставки в значительной мере

игнорирует неравномерность хозяйственного развития в странах Союза: во второй половине 90-х

годов, как свидетельствует статистика, разрыв в доходах граждан даже внутри отдельных стран

ЕС был в 1,5-2 раза выше, чем в целом в США

, а различия в экономическом потенциале

отдельных европейских регионов остаются еще более серьезными

. Однако опыт показывает,

что устойчивое функционирование единого эмиссионного банка может быть успешным только

там, где реально сложилась единая экономика, а в большинстве случаев даже там, где имеет

место высокая степень политической интеграции. Так, в Италии, где валютный союз был

объявлен в 1861 г., Центральный банк, наделенный всей полнотой присущих ему функций,

появился лишь в 1893 г., более чем через двадцать лет спустя политического объединения

страны

. На протяжении XIX века США дважды – в 1811 и 1861 гг. – были свидетелями коллапса

своего Центрального банка, а Федеральная резервная система в ее нынешнем виде была

создана в 1913 г. – через 137 лет после принятия Декларации независимости

. Таким образом,

создание на современном этапе экономической интеграции неподконтрольного правительствам

европейских стран Европейского центрального банка и делегирование ему масштабных

полномочий по определению единой для всех стран ЕС денежно-кредитной политики серьезно

выходят за рамки традиционных экономических представлений.

С другой стороны, существует и иной аспект проблемы, порождаемый экономическими

факторами, но имеющий в значительной мере политический характер. Переход к евро был

осуществлен в условиях отсутствия широкой общественной поддержки (известно, что в то время

как 23 апреля 1998 г. в германском бундестаге 575 депутатов против 35 проголосовали за

присоединение к зоне евро, опросы общественного мнения показывали, что 62% граждан

выступали за сохранение марки в качестве немецкой национальной валюты

), в силу чего

ответственность за него целиком и полностью лежит на правительствах и политических элитах

европейских стран. Ряд экспертов прямо указывает сегодня, что на протяжении по меньшей мере

ближайшего десятилетия будущее политических элит Германии и Франции находится в

непосредственной связи с успехом этого проекта

. Между тем различия в экономических

реалиях Португалии и Финляндии или Ирландии и Греции остаются гораздо большими, чем

различия между Бельгией и Люксембургом; поэтому любая из европейских стран может

столкнуться с хозяйственными трудностями, обусловленными внутренними причинами, которые

потребуют адекватных мер. При невозможности манипулировать процентной ставкой той или

иной стране может потребоваться адресная финансовая помощь других членов ЕС (так как

резкое увеличение внешних заимствований, которое может стать альтернативой подобной

поддержки, приведет к росту доходности обязательств данной страны, что по цепочке

дестабилизирует кредитную политику Европейского центрального банка). В отличие, например,

от США, чья экономика сегодня является единственно соизмеримой с европейской по своим

масштабам, в Европейском Союзе нет единой бюджетной системы (созданный в 1971 г. бюджет

ЕС был непропорционально мал и в основном использовался для финансирования единой

сельскохозяйственной политики). Несмотря на усилия Европейской комиссии под

председательством Ж.Делора, нынешний бюджет ЕС не превышает 1,27% суммарного валового

продукта стран-участниц Европейского Союза

, формируется из взносов отдельных государств

(что порождает постоянные споры

), направляет почти 86% всех расходов не на четко

определенные программы, а на поддержку отдельных регионов

, в силу чего, на наш взгляд, не

может считаться адекватной основой функционирования единой валюты. При этом в европейских

странах сохранялась нескоординированная налоговая политика: в граничащих между собой

Германии и Дании ставка налога на добавленную стоимость составляет, соответственно, 16 и

25%, а в Австрии и Германии максимальные налоги на прибыль корпораций достигают,

См.: McRae H. The World in 2020. Power, Culture, and Prosperity: A Vision of the Future, Lon-

don, 1994, p. 271.

См.: Eichengreen B. European Monetary Unification: Theory, Practice, and Analysis, p. 60.

См.: Tsoukalis L. The New European Economy Revisited, Oxford, New York, 1997, p. 196.

См.: Eichengreen B. European Monetary Unification, p. 257.

См.: Baron E. Europe at the Dawn of the Millennium, Houndmills, London, 1997, p. 113.

См.: Shore C. Building Europe. The Cultural Politics of European Integration, p. 223.

См.: Grudzinski P., van Ham P. A Critical Approach to European Security. Identity and Instituti-

ons, London, 1999, pp. 28-29.

См.: Laffan B. The Finances of the European Union, London, 1997, pр. 9-12.

См.: Зидентоп Л. Демократия в Европе / Перевод с английского под ред. В.Л.Иноземцева,

Москва, 2001, сс. 169-170.

См.: Harrop J. The Political Economy of Integration in the European Union, 3

ed., Cheltenham

(UK), Northampton (Ma.), 2000, pp. 178-179.

соответственно, 34,0 и 48,4%

; первые робкие попытки их унификации в общеевропейском

масштабе относятся только к 1997-1999 гг.

Граждане и корпорации европейских стран

непосредственно не вносят никаких платежей в бюджет Союза

, который не способен ни

перераспределять значительные финансовые трансферты в зависимости от хозяйственной

ситуации в том или ином регионе, ни гармонизировать налоги на отдельных территориях и

создавать обязательства граждан и корпораций перед общеевропейскими структурами

. Таким

образом, введение евро, ставшее впечатляющим финальным аккордом экономической

интеграции, настоятельно требует ускорения политической интеграции, которая одна только и

способна активизировать становление общеевропейского бюджетного процесса.

Итак, введение евро в его нынешнем виде воплотило в себе, причем в гораздо более

ясной и выпуклой форме, нежели декларирование общеевропейского гражданства, важнейшую

проблему европейской интеграции. Порожденная усилиями политических элит, эта интеграция

динамично и непротиворечиво развивалась лишь до тех пор, пока, с одной стороны, каждый шаг

на данном пути делал следующий шаг всего лишь возможным, но не необходимым, и, с другой

стороны, основные последствия политических решений носили экономический, а не

политический характер. Сегодня положение радикально изменилось. Как отмечают ведущие

эксперты, «валютная интеграция казалась необходимой для придания экономической интеграции

политической сбалансированности, но для придания этому валютному союзу политически

приемлемой формы оказывается жизненно необходимой дальнейшая политическая

интеграция»

, интеграция, к которой большинство европейских правительств сегодня явно не

готово.

Сегодня трудно судить, сколь оптимальным оказался выбранный европейскими лидерами

в начале 90-х годов сценарий валютного объединения. Вполне очевидно, что на нынешнем этапе

он укрепил единство Европейского Союза и значительно улучшил экономические условия

развития более отсталых стран за счет резкого снижения цены заимствований, ныне

осуществляющихся ими в евро, а не в национальных валютах, часть которых прежде была

подвержена серьезному инфляционному давлению. При этом, как мы отмечали выше, переходом

к евро, а в особенности – введением его в наличный оборот, создан прецедент практической

невозможности выхода из данной системы без возникновения последствий, близких по своим

масштабам к экономической катастрофе.

Можно ли было достичь целей, к которым стремились идеологи создания единой

европейской валюты, с меньшими издержками? Мы полагаем, что экономические задачи могли

быть решены менее рискованными мерами. Для унификации процентных ставок достаточно

было создать нечто типа комитета руководителей Центральных банков, подобного Совету

директоров ФРС, который на основе принятия решений большинством голосов устанавливал бы

единую для всех валют еврозоны процентную ставку. Маастрихтские бюджетные критерии

функционировали в 1998-2001 гг. в отсутствие наличного евро и могли бы выполнять свои

функции и впредь. Банки и торговые организации могли в законодательном порядке быть

обязаны принимать к оплате денежные знаки других государств-участников валютного союза по

фиксированным курсам или обменивать их на национальную валюту своих стран без комиссии.

Мы полагаем, что такие меры больше соответствовали бы нынешней политической структуре

самого Европейского Союза, высшим органом которого является Совет глав государств, и при

этом были бы более прозрачными и честными, ибо мало для кого является секретом, что банки,

которые не могут теперь получать комиссии за конвертацию валют, вполне компенсировали свои

потери, повысив расценки за ведение счетов частных лиц и фирм в собственных странах. Однако

политические и социопсихологические цели не могли быть достигнуты в результате

половинчатых преобразований. Ценность единой европейской валюты сегодня в значительной

мере заключается в более тесном единстве самой Европы, обеспечиваемой одним только

фактом ее обращения в двенадцати странах Европейского Союза. И в сфере ответственности

европейских элит находится задача не допустить непредсказуемых, деструктивных вариантов

развития зоны евро, задача, которая сегодня практически тождественна задаче обеспечения их

собственного стабильного политического будущего.

Разрешимы ли дилеммы европейской интеграции?

Европейская интеграция исподволь подготавливалась всем предшествующим развитием

Европы, однако осмысление ее возможности и желательности началось лишь в середине XIX

См.: Chabot C.N. Understanding the Euro, p. 108.

См.: Apel E. European Monetary Integration, р. 83.

См.: Shore C. Building Europe. The Cultural Politics of European Integration, p. 145.

См.: Chabot C.N. Understanding the Euro, pp. 56-57.

Eichengreen B. European Monetary Unification: Theory, Practice, and Analysis, p. 265.

века и вплоть до самого последнего времени шло в рамках традиционной политической теории.

Еще в 1848 г. В.Гюго говорил, что в будущем люди станут свидетелями того как «два гигантских

объединения, Соединенные Штаты Америки и Соединенные Штаты Европы, с двух берегов

океана пронянут руки навстречу друг другу»

; с этого момента, рассуждая об объединении

Европы, теоретики в большинстве случаев предполагали формирование некоей гигантской

политической структуры, причем чаще всего подразумевали Соединенные Штаты в качестве

либо образца для подражания, либо, напротив, примера неудачного опыта копирования

европейских образцов. В определенной мере подобное восприятие сохраняется и по сей день;

иначе почему эксперты и журналисты, оценивающие собравшуюся в конце февраля этого года в

Брюсселе ассамблею по выработке европейского конституционного проекта, неизменно

сравнивают ее с Конвентом, принявшим конституцию США

, оценивая вдобавок, кто был старше

в соответствующие годы – Бенджамин Франклин или Валери Жискар д'Эстен

? Между тем мы

попытались показать, что основные проблемы, с которыми сталкивается европейский

интеграционный процесс, возникают именно там, где его естественное течение, порожденное в

первую очередь потребностями экономического развития и основанное на культурной близости

европейцев, встречает политические препятствия или требует политического оформления. Сам

этот факт свидетельствует, на наш взгляд, о двух обстоятельствах.

Первое представляется достаточно очевидным. Будучи начатой непосредственно по

завершении Второй мировой войны, европейская интеграция имела своей целью использовать

культурную, социальную и экономическую близость государств и народов Западной Европы для

предотвращения потенциальных конфликтов между ними и ускорения их хозяйственного

развития. В 50-е годы имел место явный диссонанс между общностью исторических судеб

Европы и расчлененностью ее населения, относившегося к разным нациям и государствам. К

концу 90-х годов такой диссонанс перестал существовать; сегодня гражданин Европейского

Союза имеет гораздо больше прав и возможностей, осуществляемых в пределах всего Союза,

чем то их количество, которым он может или хочет воспользоваться. Поэтому можно утверждать,

что за последние полвека степень экономической и политической интеграции пришла

практически в полное соответствие с существующей в настоящий момент степенью культурного

единства европейских народов. По сути дела, призывы к демократизации ЕС путем создания

единой политической целостности, которые нередко звучат в высказываниях таких сторонников

европейского федерализма, как Р.Проди и Й.Фишер, вряд ли найдут отклик среди европейцев до

тех пор, пока, с одной стороны, управление институтами Европейского Союза не станет более

привлекательной сферой самовыражения и самореализации политических элит, чем

национальная политика, а с другой – пока европейская самобытность, уже сегодня очевидная

«внешнему» миру, не трансформируется во внутриевропейское согласие, которое, по выражению

Фомы Аквинского, рождается не из общих мыслей, а из общей воли. Мы полагаем, что возни-

кающие на этом пути противоречия свидетельствуют лишь о том, что отныне политическая

интеграция должна, скорее, следовать за культурным и социальным сближением европейских

народов, а не предвосхищать его; разумеется, это предполагает долгий процесс, но, как

отмечал еще Р.Шуман, «Европа не будет создана быстро или согласно единому плану; она будет

построена через те последовательные достижения, которые заложат основы реальной

солидарности»

Второе обстоятельство менее очевидно, хотя и более важно со всех точек зрения. В рам-

ках Европейского Союза складываются качественно новые, не известные традиционной поли-

тической теории формы сосуществования народов и государств в условиях распыления

суверенных прав и неопределенности обязанностей индивидов, формы, которые базируются не

на принципах гражданского общества в классическом его понимании, а скорее на возрождении

некоей исторической памяти о прошлом континента, разумеется, обогащенной достижениями

последних столетий. И хотя многие аналитики полагают, что добровольное ограничение

суверенитета европейских стран, начавшееся с образования Европейского Сообщества угля и

стали, будет продолжаться и не имеет альтернативы

, мы считаем, что предел этого

Цит. по: McCormick J. Understanding the European Union. A Concise Introduction, Basingstock,

New York, 1999, p. 37.

См., напр.: Hughes K. ‘Is This Europe's Philadelphia?’ in The Wall Street Journal Europe, 2002,

February 28, p. A7; Fuller T ‘Forging a ‘Constitution’ for Europe’ in International Herald Tribune, 2002,

February 27, pp. 1, 4, и др.

См., напр.: Norman P. ‘The Elder Stateman's Brief’ in Financial Times, 2002, February 25, p. 12;

Graff J. ‘How to Biuld a More Perfect Union’ in Time, 2002, March 11, pp. 30-31, и др.

Schuman R. ‘The Schuman Declaration’ in: Nelsen B.F., Stubb A.C.-G. (eds.) The European Un-

ion. Readings on the Theory and Practice of European Integration, 2

ed., Boulder (Co.), London,

1998, p. 14.

См.: Wallace W. Regional Integration: The West European Experience, Washington (DC), 1994,

ограничения будет обусловлен не потребностями гипотетического наднационального

федеративного государства, а скорее тем «оптимальным сочетанием единства и

многообразия»

, которое делает Европейский Союз «наиболее комплексным политическим

образованием из всех, которые когда-либо были созданы человеческими усилиями»

, и которое,

как представляется, уже достигнуто. Отсюда следует, что предпринятые в последние годы

экономические и политические меры не только соответствуют насущным потребностям

стран континента во взаимном сближении, но в ряде случаев значительно превосходят их; на

наш взгляд, проблемы, с которыми столкнулась ныне европейская интеграция, требуют не

столько своего немедленного разрешения, сколько пересмотра ориентиров, на пути к

достижению которых они возникли.

В данной статье мы рассмотрели две наиболее заметные, на наш взгляд, дилеммы

европейской интеграции, дилеммы, объединенные прежде всего тем, что они проявились при

осуществлении на практике наиболее амбициозного, но в то же время и, по всеобщему мнению,

насущно необходимого элемента интеграционной программы 90-х годов – воплощении в жизнь

первой из трех «опор» Договора о Европейском Союзе 1992 г.

Возвращаясь к сказанному выше и подводя некоторые итоги, следует отметить, что

первая из указанных нами дилемм, касающаяся общеевропейского гражданства, представляется

гораздо более сложной в идейном и теоретическом аспектах; именно ее анализ приводит к

выводу о необходимости (и возможности) формирования в Европе тех «постгосударственной»

политической общности и «постнационального» гражданства, которые сегодня мало кем

оцениваются в качестве возможных вариантов дальнейшего развития Европейского Союза.

Сегодня трудно прогнозировать конкретные формы, которые может принять подобное развитие

политических институтов, но отчасти эти формы угадываются в принципиально новом

позиционировании ЕС на международной арене, в разработке качественно новых механизмов

политической экспансии, в ходе которой на основе справедливых принципов представительства

происходит добровольное присоединение к Союзу государств, и, наконец, в медленном,

эволюционном формировании иерархии суверенитетов. В то же время сложность этой дилеммы

обусловлена введением в действие соответствующих юридических норм, которые пока еще не

оказали драматического воздействия на практику политических и экономических решений и

которые (по крайней мере в принципе) могут быть изменены и пересмотрены без каких-либо

катастрофических последствий.

Напротив, дилемма, связанная с введением евро и обусловленная формированием

единой европейской финансовой системы, представляется более сложной в экономическом и

практическом отношениях, в то время как серьезных теоретических проблем за ней не стоит.

Введение евро в очередной раз показало, что степень хозяйственного единения Европы весьма

высока, а возможности контроля общеевропейских институтов превосходят самые смелые

предположения всего лишь десятилетней давности. Однако переход к евро порождает проблемы,

с какими прежде не сталкивалась финансовая система ни в одной стране мира. На наш взгляд,

сегодня нет ничего важнее, чем избежать соблазна сохранить тот темп экономических реформ на

уровне Европейского Союза в целом, каким они шли при подготовке к введению евро. Запуск ев-

ро в наличный оборот преследовал в первую очередь далеко идущие политические цели, и

теперь следует дождаться момента, когда станут явными результаты этого фантастического

эксперимента. Несмотря на то, что использование единой валюты в условиях отсутствия

фискальной и бюджетной систем представляется нонсенсом, он не в большей мере ломает

традиционные представления в экономике, чем европейские эксперименты с гражданством

ломают традиции в области политической теории. Учитывая, что, в отличие от провозглашения

общеевропейского гражданства, введение евро ощутимо для каждого европейца, что неудача

этого проекта имела бы катастрофические последствия, не следует, как мы полагаем, спешить с

созданием наднациональных бюджетных институтов, насколько бы это ни казалось разумным и

оправданным.

Европа начинает XXI век, шествуя собственным путем, не похожим ни на чей другой. Ей

не с кого сегодня брать пример; но нельзя забывать, что она всегда была способна идти своей

дорогой, открывая миру новые горизонты. Мы надеемся, что так будет и впредь.

p. XXIV.

Rosamond B. Theories of European Integration, New York, 2000, p. 24.

Schmitter P.C. How to Democratize the European Union… and Why Bother? Lanham (NC),

Boulder (Co.), 2000, p. 75.