Текст взят с психологического сайта http :// www . myword . ru
погибает как трагическая героиня.
45
Для Фауста весь драматизм ситуации при этом состоит в невозможности возврата к прошлому.
Если 1-я часть изображала судьбу Фауста в «малом мире» его личных переживаний, то во 2-й
части герой выходит в «большой мир», проходит через различные формы его бытия. Насколько
раньше в центре были субъективные страдания Фауста, настолько теперь содержание его жизни
определяется опытом в окружающем мире. Действие начинается с исцеления Фауста.
Благодетельные эльфы сумели унять «его души страдальческой разлад», смягчить угрызения его
совести. Вина перед Гретхен и ее гибель остаются на нем, но нет такой вины, которая могла бы
пресечь стремление человека к высшей правде. Только в этом духовном порыве — ее искупление.
Фауст уж не мнит себя, как некогда, ни «богом», ни «сверхчеловеком». Теперь он и в собственных
глазах — только человек, способный лишь на посильное приближение к конечной цели. Но эта
цель и в преходящих ее отражениях причастна к абсолютному, вернее же к бесконечному —
осуществлению всемирного блага, к решению загадок и заветов истории. Об этом достижении
героем новой, высшей ступени сознания мы узнаем из знаменитого монолога в терцинах. Здесь
образ «потока вечности» вырастает во всеобъемлющий символ — радугу, не меркнущую в
подвижных струях потока. Водный фон обновляется непрерывно. Ра-дута, отблеск «солнца
абсолютной правды», не покидает влажной стремнины: «все минется, одна только правда
останется» — залог высшей, грядущей правды, когда Человек — наконец-то! — «соберется
вместе», как выражался Достоевский.
Новый смысл, отныне влагаемый Фаустом в понятие правды как непрерывного приближения к
ней, по сути, делает невозможным желанный для Мефистофеля исход договора, заключенного им
с Фаустом. Но Мефистофель не отказывается от своих «завлекательных происков». Теперь он
сулит Фаусту блестящую служебную карьеру. И вот они уже при дворе императора, на высшей
ступени иерархической лестницы Священной Римской империи. Император требует от Фауста
новых неслыханных увеселений. Тот обещает государю вызвать из загробного мира легендарных
Елену и Париса. Для этого Фауст спускается в царство таинственных Матерей, где хранятся
прообразы всего сущего.
Для императора и всего двора все это не более как сеанс салонной магии. Не то для Фауста. Он
рвется всеми помыслами к прекраснейшей из женщин, ибо видит в ней совершенное порождение
природы и человеческой культуры:
Узнав ее, нельзя с ней разлучиться!
Фауст хочет отнять Елену у призрачного Париса. Но — громовой удар: Фауст падает без чувств, а
духи исчезают в тумане.
2-е действие переносит нас в знакомый кабинет Фауста, где теперь обитает преуспевший Вагнер.
Мефистофель приносит сюда бесчувственного Фауста в тот момент, когда Вагнер по
таинственным рецептам мастерит Гомункула, который вскоре укажет Фаусту путь к Фарсальским
полям, куда они полетят в поисках прекрасной Елены. Образ Гомункула трудно поддается
толкованию, это искусственно выведенный человечек (дитя из пробирки), который томится по
настоящему. У Гомункула — своя жизнь, почти трагическая, во всяком случае кончающаяся
гибелью. Если Фауст томится по безусловному, по бытию, не связанному законами пространства и
времени, то Гомункул, для которого нет ни оков, ни преград, томится по обусловленности, по
жизни, по плоти, по реальному существованию в реальном мире.
Гомункул знает то, что еще неясно Фаусту на данном этапе его духовного развития: что чисто
умственное, чисто духовное начало — как раз в силу своей (бесплотной) «абсолютности», то есть
необусловленности законами жизни, — способно лишь на ущербное существование. Гибель
Гомункула, разбившегося о трон Галатеи, понимаемая здесь как образ всепорождающей
космической силы, звучит предупреждением Фаусту в час, когда он мнит себя у цели своих
стремлений: приобщиться к абсолютному, к вечной красоте, воплощенной в образе Елены.
В «Классической Вальпургиевой ночи» перед нашим взором развертывается картина грандиозной
работы Природы и Духа, всевозможных созидающих сил — водных и подпочвенных, флоры и
фауны, а также отважных порывов разума — над созданием совершеннейшей из женщин —
Елены. На подмостках толпятся низшие стихийные силы греческих мифов: грифы, сфинксы,
сирены, все это истребляет и пожирает друг друга, живет в непрерывной вражде. Над темным
кишением стихийных сил возвышаются уже менее грубые порождения: кентавры, нимфы,
полубоги. Но они еще бесконечно далеки от искомого совершенства.
И вот предутренний сумрак мира прорезает человеческая мысль, противоречивая, подобно
Текст взят с психологического сайта http :// www . myword . ru