Кузнецова О.В. История повседневности на локальном уровне: подходы и трудности

Подождите немного. Документ загружается.

128

НАуЧНАЯ РЕФЛЕКСИЯ

О. В. Кузнецова

ИСтОРИЯ ПОВСЕДНЕВНОСтИ НА ЛОКАЛьНОм УРОВНЕ:

ПОДхОДЫ И тРУДНОСтИ

В статье предлагается анализ подходов в такой новой отрасли исторического

знания, как история повседневности, в том числе и на локальном уровне; выделение

основных методологических, источниковедческих и терминологических проблем и

иллюстрация их частными примерами.

Зародившись в середине �� в., история повседневности — новая отрасль

исторического знания — стала особенно популярной в последнее время. Связа-

но это, прежде всего, с достаточно нетрадиционным подходом с точки зрения

традиционной истории к изучению окружающей действительности человека в

прошлом.

В историографии, как зарубежной, так и отечественной, понятие истории по-

вседневности трактуется по-разному.

Современные авторы, например Н. Л. Пушкарева, вкладывают в понятие

истории повседневности следующее: это отрасль исторического знания, предмет

изучения которой — сфера человеческой обыденности в ее историко-культурных,

политико-событийных, этнических и конфессиональных контекстах. В центре

внимания истории повседневности — реальность, которая интерпретируется

людьми и имеет для них субъективную значимость в качестве цельного жизнен-

ного мира; комплексное исследование этой реальности людей разных социаль-

ных слоев, их поведения и эмоциональных реакций на события

Б. Т. Гатаева определяет историю повседневности как систему практических

знаний, которая включает в себя знание норм поведения и общепринятого в дан-

ной социокультуре порядка действий в той или иной ситуации, для достижения

той или иной цели

А. Хеллер повседневность объясняет как сферу «реальности в себе», которая

состоит: 1) из правил и норм обычного языка и его употребления; 2) правил и

предписаний для использования и манипуляции объектов, в первую очередь соз-

данных руками человека; 3) правил и норм человеческого общения, так называе-

мых обычаев. Эти правила и нормы взаимосвязаны, поскольку дают необходи-

мый смысл только в контексте друг друга

При столь широком круге определений «повседневности» можно утверждать

такую же широкую систему подходов к изучению истории повседневности. При

этом необходимо оговориться, что локальный уровень повседневности весьма

относителен, говоря о тех подходах, которые вырабатывались и использовались

исследователями. Доказательство этому есть взаимопроникновение макро- и ми-

кроподходов и их взаимодополнение, тем более, что макроуровень может преоб-

разоваться, в зависимости от подхода к истории повседневности, в микроуровень

и наоборот. Кроме того, при использовании разными исследователями специаль-

129

ной терминологии происходит некоторая замена понятий, так как каждый иссле-

дователь вкладывает свое определение в тот или иной термин.

Первые шаги были сделаны в опыте исторической реконструкции общих,

универсальных механизмов установок сознания (и бессознательного) определен-

ной эпохи. Это получило особое развитие в трудах представителей французской

школы «Анналов» или «Новой исторической науки» в лице Л. Февра, М. Блока,

Ж. Ле Гоффа, которые предложили видеть в реконструкции повседневного эле-

мент воссоздания истории в ее целостности.

Впоследствии история повседневности нашла свою собственную трактовку

в рамках различных школ и направлений. Одним из таких примеров может по-

служить германо-итальянская школа, в центре внимания которой стоит ми-

кроистория.

Определений микроистории, с которыми прежде всего ассоциируется ло-

кальная история, достаточно много. Почти каждый автор работ по микроисто-

рии дает свое, непохожее на другие, определение своего предмета. «Событийная

история» (как у Ф. Броделя), «локальная история» (Л. Гонсалес-и-Гонсалес), «ма-

лая история» (Ричард Кобб). «Наиболее распространенным является следующее:

микроистория — как историографическое направление, изучающее прошлую со-

циальную реальность на основе микроаналитических подходов, включая как вы-

бор объектов исследования, так и соответствующие им методы (теоретический и

эмпирический инструментарий)»

Важной чертой микроистории или в нашем случае локальной истории явля-

ется изменение масштаба изучения: исследователи прибегают к микроанализу,

чтобы разглядеть существенные особенности изучаемого явления как бы под

увеличительным стеклом. Микроанализ позволяет увидеть преломление общих

процессов «в определенной точке реальной жизни».

При этом локальная история так же не имеет однозначного определения.

Н. Л. Репина утверждает, что локальная история пережила развитие от местной,

региональной, национальной к истории на уровне интеграции микро- и макропод-

ходов в изучении общества с обязательным анализом последствий и влияний ма-

кроизменений на локальную историю. При этом центральное место в «интеграль-

ной теоретической конструкции, охватывающей семью, локальную общность и

систему социальной дифференциации национального масштаба, занимает локаль-

ная община, которая включает в себя и микрогруппы, и элементы социальной ма-

кроструктуры и другие фрагменты целого и представляет собой не усредненно-

типичное, а конкретное пространственно-идентифицированное выражение обще-

ственных отношений, что дает реальную возможность представить весь диапазон

региональных вариаций в их специфической связи с национальным целым»

Подобной же точки зрения придерживается и другой современный автор исто-

рии повседневности И. В. Нарский. Он в истории повседневности видит развитие

социальной истории. Подобный подход «обосновывает необходимость изучения

и социальных структур, и их восприятия современниками во взаимодействии и

взаимовлиянии, она предполагает и сложную историческую аргументацию, и со-

вместимость описания с высоким уровнем теоретичности. Сама повседневность

рассматривается в таком случае как место пересечения “объективного” и “субъек-

130

тивного” и определяется как “культурно оформленное взаимодействие действий

и интерпретаций «действительности»”, специфичное для различных слоев, на ко-

торое решающее влияние все же оказывали и оказывают материальные условия

и их изменения»

В трактовке американской социальной науки 60-х гг. ХХ в. локализация ис-

следований расширяется до понятий «раса» и «нация» (макроуровень). Следует

добавить, что особое место в изучении локальной истории американские иссле-

дователи отводят истории пограничных областей, где присутствуют контактные

этносоциальные зоны, все более развивая компаративный подход и связывая его

с межнациональной и международной историей.

Сегодня историки признают, что один из основных путей изучения локальной

истории есть путь изучения культурного многообразия. Такие исследователи, как

Т. А. Булыгина и С. И. Маловичко, предполагают, что пристальное внимание на

то, что некогда считалось второстепенным и периферийным в профессиональной

гуманитарной и социальной сферах знания — региональные и локальные объ-

екты — становится необходимостью

. При этом мы придерживаемся мнения, что

локальная история есть история региона, а не нации или расы.

Изучение истории повседневности на локальном уровне таит в себе множество

проблем. Это связано с положительными и отрицательными сторонами в самом

процессе составления повседневности. Позитивные моменты в выведении кате-

гории «повседневность» на один из первых планов в интересе современной миро-

вой историографии — это перенесение акцента с институциональной и макро-

событийной истории на ее богатую конкретику, то есть переход от доминирова-

ния умозрительных схем и построений к «истории подробностей жизни». Второй

положительный момент — объединение в общий предмет широкой области ранее

отдельных сюжетов и тем исследований (быт, отдых, труд, гендерная история

и т. д.). То есть речь может идти (в совокупности) о новой парадигме историче-

ского знания, при которой факт реальной жизни приобретает качественно иное

научное значение. В контексте этой парадигмы вместо «аналитичности» домини-

рует «описательность» (которая правомерно реабилитируется в данной области).

Вместе с тем излишнее увлечение повседневностью, в том числе и на локальном

уровне, гипертрофия значимости этой темы таит угрозу «расщепления истори-

ческой реальности», «размазывания», бесконечного фрагментирования истории,

не избавляя от опасности схематизма, потому что повседневность тоже должна

быть структурирована, а здесь возможны как действительно научный подход, так

и субъективный произвол при выборе тем и ракурсов

Еще одной проблемой подходов к изучению истории повседневности становится

выработка и определение единой методологической и источниковедческой базы.

Методологические подходы также не однозначны. А. С. Сенявский, в частности,

предлагает изучать историю повседневности, с одной стороны, учитывая макро- и

микроподходы, а с другой — составлять «матрицу», основа которой уже задана

самим пространством повседневности. При этом историку необходимо наложение

друг на друга нескольких матриц: матрицы социально-экономических отношений,

матрицы ценностей, структуры материальной среды, социальной стратификации,

матрицы культуры, матрицы занятий и т. д.

Здесь возникает еще одна проблема,

131

по мнению А. В. Старцева: «темпорально-пространственные характеристики по-

вседневности и с онтологической и, особенно, с аксиологической стороны, не яв-

ляются константными, они относительны и динамичны; структура и механизмы

человеческого сознания обусловлены и детерминированы конкретно-исторической

обстановкой. Очевидно, что одно и то же событие в традиционном и современном

обществах будет осознаваться и переживаться неодинаково»

Особую методологию выстраивает Н. Л. Пушкарева. Она ассоциирует ее с

работой с источниками особого рода, различных, даже не всегда приемлемых для

традиционной истории — эго-документы и интервью всех видов. Она считает,

что «исследовательский процесс изучения повседневности предполагает объеди-

нение отдельных элементов в единую систему. В собранном однородном мате-

риале источников (записях судебных процессов, автобиографиях, агитационных

брошюрах и т. п.) выделяются отрывки текста (т. н. секвенции), которые струк-

турируются по темам: факт, контекст, субъективная значимость для индивида, и

в дальнейшем формализованный материал подвергается новому анализу с точки

зрения повторяемости встреченной информации

Возьмем в качестве примера освоение целинных и залежных земель в Орен-

бургской области. Локализация происходит в определенных районах Оренбург-

ской области, куда одновременно приехало значительное число людей. Специ-

фичность изучения конкретного места характеризуется необычностью, особенно-

стью повседневной жизни первоцелинников первого десятилетия и, безусловно,

выделяется среди других целинных районов, в связи с особыми климатическими,

инфраструктурными и региональными условиями, в отличие, например, от цели-

ны на Алтае или Кавказе.

При применении уже исследуемых выше методик, можно выделить следу-

ющие проблемы. С одной стороны, казалось бы, что данный период (середина

50-х — середина 60-х гг.) — очень близкий, а значит, и полноценно обеспеченный

источниковой базой отрезок. С другой стороны, нам пришлось столкнуться с про-

блемой репрезентативности источников, когда разные источники в диаметрально

противоположных характеристиках дают оценку событиям тех дней. Для этого,

безусловно, есть свои причины, связанные со значительной идеологизацией совет-

ского общества, несмотря на период так называемой «оттепели» середина 50-х —

середина 60-х гг. ХХ в. и периодом социально-политических изменений, повлек-

шим за собой полную переоценку исторического опыта в начале 90-х гг. Мемуары,

изданные в сборниках, посвященных освоению целины, в советское время, рису-

ют парадную картину жизни целинников

, тогда как близкие к нам по времени

воспоминания и записки более объективно оценивают происшедшее, выделяя не

только позитив и стараясь назвать вещи своими именами

. В отдельный ряд стоит

поставить специфический источник для традиционной истории, но очень ценный

для истории повседневности — документальную повесть, в работе с которой сле-

дует очень внимательно относиться к содержанию информации и умело отличать

достоверные данные и художественные образы, созданные автором

Еще одна трудность — сбор интервью или записей личных воспоминаний

целинников, так как непосредственного учета не ведется ни в архивах, ни в би-

блиотеках, поэтому сделать это особенно сложно.

132

Но все-таки ведущую роль для конструирования истории повседневности це-

лины играют архивные данные. Именно они, объединяя макро- и микроуровень

исследования, позволяют создать представление о материально-бытовой основе

жизни целинников и сделать выводы, отчасти на фоне усредненного общего, о не-

которой индивидуальной спецификации их жизненных историй и эмоционально-

ментальной сфере. Под составляющими элементами макроуровня, к примеру,

можно определить прежде всего общеисторические условия развития социаль-

ных, политических и культурных приоритетов советского государства в период

«оттепели». Микроуровень — «субъективное» восприятие самих первоцелинни-

ков и их интерпретация окружающей действительности. При этом анализ дан-

ных на совмещении макро- и микроуровней будет основываться, в том числе и

на семиотической реконструкции, и определяться материальной составляющей

существования первоцелинников. Под семиотической реконструкцией, по мне-

нию Н. Лебиной, подразумевается бытовое сопровождение повседневной жизни

окружающими предметами (мебель, посуда, белье и т. д.)

Опираясь на точку зрения А. С. Сенявского о том, что в истории повседнев-

ности будет оправданно доминировать «описательность», мы из текстов архив-

ных материалов, мемуаров, записей личных бесед вычленяем действительную

цепочку событий, впечатлений, жизненных миров и составляем некие матрицы

социально-экономических отношений, ценностей, структуры материальной сре-

ды, вновь возвращаясь к макроуровню, чтобы впоследствии передать истинную

повседневную историю.

В заключение следует сказать, что выделение многовариантности подходов

в изучении истории повседневности на локальном уровне говорит о неоднознач-

ности решений в этой новой отрасли исторического знания. Связано это, с одной

стороны, с обилием трактовок и методов в конструировании исторической реаль-

ности в рамках повседневности, что вызывает значительную трудность в опреде-

лении единой методологии и делает унификацию, стандартизацию и обобщение

всех подходов почти невозможным на данном этапе. С другой стороны, это дает

возможность вычленить наиболее удачные, на наш взгляд, варианты и применить

их в своем исследовании.

Примечания

См.: Пушкарева Н. Л. Предмет и методы изучения истории повседневности.//Интернет-

проект «Родословное древо» [Электронный ресурс] Режим доступа: //http://www.

tambovdem.ru/thesises.php?id=gender1.pushkareva#fn1.

См.: Гатаева Б. Т. Концепции повседневности в зарубежной культурологии // Россия —

Запад — Восток: компаративные проблемы современной философии: Сб. ст. / Науч. ред.

А. С. Колесников. 2004. [Электронный ресурс] Режим доступа: // http://anthropology.ru/ru/

texts/gataeva/russia_09.html.

См.: Heller A. Can Everydey Life be Endangered? // Heller A. Can Modernity Survive. T. J. Press

Ltd, Padstow, Cornwall, 1990. Р. 46.

Мамонтова М. А. Историческая наука на рубеже веков. Новые методологические на-

правления. [Электронный ресурс] Режим доступа: //http://modernhistory.omskreg.ru/page.

php?id=795.

См.: Репина Л. П. Новая локальная история.//Горизонты локальной истории Восточной Ев-

133

ропы в XIX–XX веках: Сб. ст. / Под ред. И. В. Нарского. Челябинск: Ка менный пояс, 2003.

С. 14–15.

Нарский И. В. Жизнь в катастрофе: Будни Урала в 1917–1922 гг. М.: Рос. полит. энцикл.

(РОССПЭН), 2001. С. 22.

См.: Булыгина Т. А., Маловичко С. И. Культура берегов и некоторые тенденции современ-

ной историографической культуры // Новая локальная история. Вып. 2. Ставрополь, 2004.

С. 18.

См.: Сенявский А. С. Повседневность как методологическая проблема микро- и макрои-

сторических исследований (на материалах российской истории ХХ века) // История в ХХI

веке: историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человече-

ства: Материалы науч. интернет-конф., 1-5 дек. 2001 г. [Электронный ресурс] Режим до-

ступа: // http://www.auditorium.ru/v/index.php?a=vconf&c=getForm&r=thesisDesc&CounterT

hesis=1&id_thesis=9.

См.: Старцев А. В. Грани повседневности // Города Сибири ��II — начала �� в. Вып. 2.

История повседневности. Барнаул, 2004. С. 5.

См.: Подвиг на целине: Летопись освоения целинных земель Оренбургской области.

Оренбург: Кн. изд-во, 1961. 272 с.; Покорители целины: Сб. ст. Челябинск: Юж.-Урал. кн.

изд-во, 1980. 207 с.; Коваленко А. В. Гвардии земледельцы: Записки секретаря обкома пар-

тии. М.: Политиздат, 1980. 288 с.

См.: Планета-целина. Оренбург: Оренбург. край, 2004. 288 с.; Гостиный двор: Альманах.

2004. № 6; Романов А. П. На Оренбургском хлебном фронте. Оренбург: Печ. дом «ДИ-

МУР», 1998. 112 с.

См.: Горбачев А. М. Запах спелого хлеба: Док. повесть. Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во,

1976. 96 с.; Большаков Л. Н. Легкого хлеба не бывает: Док. повесть. Челябинск: Юж.-Урал.

кн. изд-во, 1986. 144 с.

См.: Лебина Н. Б. Энциклопедия банальностей: Советская повседневность: Контуры, сим-

волы, знаки. СПб.: Дмитрий Булавин, 2006. С. 13.