Лоуэнталь Дэвид. Прошлое

Подождите немного. Документ загружается.

образцов прошлого, видятся в современном ландшафте более значительными, нежели сами

оригинальные реликвии. Эмуляций не только значительно больше, чем сохранившихся

оригиналов, но многие из уцелевших реликвий дошли до нас в позднейших преломлениях:

осознание недавнего характера прошлого в большей степени исходит не из его собственных

следов, сколько из последующих копий и эмуляций. Например, наш образ «классики» в

большей степени зависит не от подлинных греческих и римских памятников, а от их

эллинистических и более поздних воссозданий. Современные представления о готике в

меньшей степени строятся на скудных средневековых остатках, нежели на последующих

дополнениях, воспроизводящих и перерабатывающих стиль или дух готики. Ностальгия

времен Елизаветы или Якова вела к появлению неосредневекового рыцарства, зубчатых стен

и башен, сводчатых залов и килевидных каминов в зданиях, которые лишь символически

обозначали готику. Декоративные фортификации XVIII в. более соответствовали веку пороха,

а не пики. Прототип сказочного замка, который сегодня обозначает «готику» — центральная

башня (кип) и прямоугольные бастионы с четырьмя башенками по углам — это живописная

амальгама палладианской планировки со «средневековым» силуэтом.

Однако «готика может

лишиться всех своих черт, — отмечает архитектор викторианской эпохи, — и в то же время

оставаться для нас готикой в самом подлинном смысле».

В самом деле, нео-

Crook J. M. Origin of the Gothic Revival. P. 50—53.

Jackson T. G. Modern Gothic Architecture. 1873. P. 113.

482

готика изменила облик готики, чтобы сохранить ее дух. В отличие от средневековой готики,

подобные воссоздания выглядят даже более готическими, чем сама готика. Средневековые

руины, тюдоровские замки, романтические готические причуды, церковная и муниципальная

готика, зубчатые стены Армии спасения образуют смешанный готический ландшафт, в

котором многие зрители затруднились бы отделить одно от другого. Лишь немногие

почитатели классики смогут отличить римские предметы от греческих, не говоря уже об

эллинистических. Довольно часто воссоздания принимают за оригиналы. Время сглаживает

различия между эмуляциями и оригиналами и усиливает их близость.

Пуристы часто обращают внимание на подобное смешение дериватов с оригиналами.

Проектировщики охранной территории Харроу предупреждали потенциальных застройщиков

против возведения построек в «историческом» стиле, поскольку такие здания «обесценят до-

стоинства сохранившихся подлинных строений».

Члены Георгианской группы отказывается

признавать неогеоргианский стиль, дабы неумеренности потомков не подорвали престиж

родителей.

Однако для большинства обычных людей подобные адаптации вполне уживаются

вместе с оригинальными прототипами и прочими дериватами. Лишь чет-

London Borough of Harrow. Conservation Areas. Advice on new buildings. 1983.

Muray Eleanor. Georgian Group. Interview 15 May 1978.

483

Примечательная и уместная коммемо- Коллективная и родовая коммеморация:

рация: шатер из бетона и камня, мавзо- монумент солдатам последующих войн,

лей Ричарда Ф. Бертона, британского Хартлэнд, шт. Вермонт.

ученого и путешественника, автора полного перевода сказок «Тысяча и одной ночи» на английский язык,

Мортлейк, Серей, 1890.

верть из тех, кто посетил Гилдфорд, обратили внимание на различия между оригинальной

архитектурой и производной.

Презервационисты в период Метролэнда

яростно сражались за

то, чтобы спасти эдварди-анские дома в стиле фахверк и соломенные крыши, как они делали

бы это по отношению к любому другому уцелевшему оригиналу. Но в 1930-х псевдо-тюдор

уже приобретает ту священную ауру старины, которую прежде лишь пытался копировать.

Копии и воссоздания часто исходят из коммеморативных намерений и целей. Следы античной

Греции настолько плотно обступают американцев, что «для того, чтобы полностью отделить

себя от их влияния, — отмечал Даниэль Вебстер в своем выступлении в Сенате в 1824 г., —

нам пришлось бы самим уйти из этих мест, от пейзажей и вещей, которые нас окружают».

Ратуя за признание Америкой Греции, он отмечает, что «даже то здание, в котором мы

собрались, эти гармо-

Bishop. Perception and Importance of Time in Architecture. P. 263.

Метролэнд — один из наиболее удачных проектов развития пригородов Лондона в 1915г. — Примеч. пер.

Sounders. Metroland: Half-timbering and other souvenirs in the Outer London surburbs. P. 168, 172, 173; Aslet Clive.

Let's stop mocking the neo-Tudor // The Times. 11 June 1983. P. 8.

485

ничные колонны, украшающие их орнамент, — все напоминает нам о Греции, и мы, как и все

человечество в целом, в большом долгу перед ней».

Эклектичное или случайное смешение стилей при воссоздании также изменяет наше

восприятие более широкого прошлого, как «инфернальная амальгама необычных и

привлекательных фронтонов в ар-ну-во;... витые балки и покрытые свинцом оконные

переплеты Стокбро-керского Тюдора (Stockbrokers Tudor)», голландские терракотовые

таблички на Понт-стрит (Pont Street), «Уимблдонский транзитный портик» и отдаленно

напоминающие романский стиль гаражи из красного кирпича на бессмертном творении

Осберта Ланкастера (Osbert Lancaster), «Обходная дорога» (Bypass Variegated)

, — соединение

несоизмеримых компонентов заново определяет облик всего нашего архитектурного

наследия.

Коммеморации

Монументы и мемориалы украшают собой прошлое, напоминая нам о великолепии эпохи,

власти, гении какого-то человека или уникальном событии. Все эти коммеморации

объединяет то, что они появляются после поминаемого события. Они прославляют прошлое в

облике последующих времен. При этом их форма и черты могут не иметь никакого сходства с

тем, о чем они призваны напоминать.

И хотя памятные знаки часто берут начало в древности или символизируют ее, многие

памятники просто отражают иконографические предпочтения своих собственных дней. Так, в

XVII в. портретные изображения обычно располагают посреди херувимов, черепов, кос,

витых колонн и тому подобных символов смерти и бессмертия. А после повторного открытия

Египта в XVIII в. популярными чертами мемориалов становятся пирамиды, обелиски,

сфинксы и саркофаги.

Героев часто увековечивают в таких одеяниях, которые отражают ретроспективный идеал.

Римская тога, в которую одет Джордж Вашингтон на картинах и в скульптурных

изображениях, символизирует рес-

Webster D. Revolution in Greece, 5:61.

Lancaster Osbert. Here, Of All Places. P. 152.

Осберт Ланкастер (1908—1986), английский карикатурист, театральный постановщик и писатель, более известный

своими весьма умеренными карикатурами в газете «Daily Express», посвященными английскому среднему классу, а

также работами по архитектуре. Его первая книга — собрание рисунков Progress at Pelvis Bay (1936), представляла

собой острый архитектурный очерк английской деревушки на побережье, начиная от отдаленного прошлого и до

«планируемого» будущего. Последующие книги были посвящены остроумному исследованию английской

архитектурной истории (Pillar to Post (1938)) и истории английского интерьера (Homes, Sweet Homes (1939)). Эти и

другие материалы, а также материалы по истории американской архитектуры и дизайна составили следующую книгу

Here, of All Places (1958). — Примеч. пер.

Curl. Celebration of Dearth. P. 40, 363—365. Погребальные украшения в Англии конца XVI в. Были очищены от

традиционной католической символики (Phillips John. Reformation of Images. P. 118, 119).

486

публиканские добродетели. Основателя Пакистана Джинну (Jinnah),

который при жизни был

разборчивым сторонником западной моды в одежде, тем не менее везде изображают в

облегающем, застегнутом не все пуговицы национальном костюме ширвани.

В духе более

ранних призывов по поводу того, что монумент Вашингтону должен свидетельствовать о

«хорошем вкусе и суждении тех, кто его воздвиг», Эдвард Эверетт (Everett) искал такой образ

памятника битве при Бункер Хилл (Bunker Hill),

который одновременно наводил бы на мысль

о революционной борьбе и передавал бы потомкам то, «что это поколение жителей

Массачусетса» думало по сему поводу.

Монументы в Старом Свете более многочисленны и производят более сильное впечатление,

чем памятники Нового Света, а цели мемориалов остаются более назидательными. «В любой

маленькой заштатной третьеразрядной европейской стране повсюду полно монументов. На

каждом углу наталкиваешься на бронзового «Лебрюша, тискающего горничную в Вэйке и

разрабатывающего при этом план битвы при Бледзо», — делится своими наблюдениями

Дональд Бартелме. — Американцы же предпочтут поставить груду позеленевших пушечных

ядер рядом со сломанной мортирой и забыть об этом».

До недавнего времени большинство монументов воспринимались как призыв следовать

добродетелям предков. Они напоминали людям во что следует верить и как нужно поступать.

В Америке после Гражданской войны мемориалы, скорее, преследовали цели достижения

единства и сплоченности, нежели назидания. По мнению Дж. Б. Джексона (J. В. Jackson),

произошедшие перемены иллюстрируют контраст между «Геттисбергским адресом»

Линкольна

и последующим предназначением поля сражения. Линкольн призывал «нас,

живых... закончить дело, которое они — сражавшиеся здесь, — некогда столь славно начали»,

считая, что «об этом между нами был заключен договор, достигнуто соглашение, и монумент

призван напоминать нам об этом договоре; и подобно тому, как он дарует своего рода

бессмертие мертвым, он же определяет наши действия на многие годы вперед». После

Гражданской войны, поле битвы при Геттисбурге стало памятником

Джинна Али Мохаммед (1876—1948), индийский исламский политический деятель, основатель и первый генерал-

губернатор (1947—1948) Пакистана. — Примеч. пер.

Redressing history // The Times. 29 Mar. 1982. P. 6.

Битва при Бункер Хилл (17 июля 1775 г.) — одна из важнейших побед в начальном периоде войны за независимость в

США, приведшая к значительному росту революционных настроений. — Примеч. пер.

Tudor William (1816), and Everett (pre—1865). Цит. по: Harris Neil. Artist in American Society. P. 197. — Курсив автора.

Barthelme and Sorel. Monumental folly. P. 33.

Геттисбургский адрес — известная речь президента Линкольна 19 ноября 1863 г. на церемонии освящения

Национального кладбища в Геттисберге, на месте одного из самых значительных сражений Гражданской войны (1—3

июля 1863). Хотя основную речь на церемонии произнес Эдвард Эверетт, известный оратор своего времени, и длилась

она более часа, короткое выступление Линкольна тем не менее было замечено и получило широкую известность, в том

числе и как образец стиля. — Примеч. пер.

487

самому себе. Уже простое упоминание о нем само является памятником. «Оно уже более не

напоминает, оно уже более не говорит нам, что надо делать; оно просто поясняет ход битвы».

Параллельно с этими изменениями американцы увековечили Гражданскую войну, скорее, как

память обо всех ее участниках, нежели об отдельных лидерах. Памятники часто ставились в

буквальном смысле неизвестному солдату. Другие мемориалы все больше прославляли

простых людей и их образ жизни. Вслед за «Минитменом» (Minute Man) Даниэля Честера

Френча

в Конкорде в 1876 г. появились памятники прототипическим американцам —

безымянным ковбоям, разносчикам газет, глостерским рыбакам, и даже долгоносикам.

По

другую сторону Атлантики национальное или коллективное прошлое также оказалось

достойным памяти. В конце XVIII в. появились монументы павшим солдатам, послужившие

прототипами для массового производства французских «марианн» и английских «томми».

И,

восстанавливая реликвии или инсценируя исторические события, мы все больше стремимся не

только следовать примерам прошлого, но и просто вспоминать, какой была тогда обычная

жизнь.

Памятники могут отходить от своих прототипов как в пространстве, так и в оформлении. По

мере того, как коммеративные цели начали превалировать над напоминанием о Страшном

Суде, с гробниц исчезали погребальные статуи, и они становились важным элементом город-

ского пейзажа. Националистское прославление прошлого в конце XIX в., по словам Марвина

Трахтенберга (Trachtenberg), отражал «густеющий лес монументов,... грозящий задушить

городские площади и живописные виды Европы».

Многие мемориалы сделали известными те

места, которые, собственно, не имеют никакого отношения к прославляемым персонам или

событиям, как, например, Уголок поэтов в Вестминстерском аббатстве или Колонна Нельсона

на Трафальгарской площади. Статуи прежних правителей украшают различные местопо-

ложения, находящиеся зачастую на другом конце мира по отношению к действительному

месту событий. Так, Цезаря поминают далеко за пределами бывшей Римской империи,

Вашингтон восседает на коне на бесчисленных городских площадях, а королева Виктория

наблюдает за уличным движением даже в Бенаресе и Бербисе (Berbice).

Jackson. Necessity for Ruins. P. 93; Gettysburg Address. 1983.

Френч Дэниел Честер (1850—1931), американский скульптор, известный широкой аудитории своими работами

патриотического содержания. Помимо статуи «Минитме-на», среди его работ мраморная статуя сидящего Линкольна в

Мемориале Линкольна в Вашингтоне, конные статуи генералов Улисса Гранта в Филадельфии и Джорджа Вашингтона в

Париже, статуя Ральфа У. Эмерсона в публичной библиотеке в Конкорде (Массачусетс) и др. — Примеч. пер.

Jackson. Necessity for Ruins. P. 94, 95; Schwartz. Social context of commemoration. P. 390—395.

Aries. Hour of Our Dearth. P. 547—549; Hobsbawm. Mass-producing traditions. P. 271, 272.

Aries. Hour of Our Dearth. P. 215, 230, 235; Trachtenberg. Statue of Liberty. P. 100.

488

Наиболее подходящие места для коммеморации знаменитых фигур прошлого — те, которые

оказали жизненно важное воздействие, или которые сами испытали подобное же воздействие

с их стороны. «В список исторических достопримечательностей следует включать те места

или здания, где автор проживал в течение длительного времени или где написал свои

важнейшие произведения», — наставляет Британский департамент окружающей среды.

Однако наибольший интерес неизменно вызывают места, связанные с рождением и смертью.

То, где именно тот или иной знаменитый человек родился или умер, может иметь весьма

небольшое значение для его исторической роли, однако публика ожидает появления

монумента именно в этих местах.

Причины ясны: мемориальный акт означает некое завершение. Мы редко возводим

монументы еще длящимся событиям или ныне живущим людям. Отсюда наша щепетильность

в тех случаях, когда вспоминают о нас. Во время приездов домой протагонист романа

Апдайка «С фермы» (Of the Farm) с удивлением обнаруживал, что память о нем все больше и

больше лелеют в старых фотографиях, школьных медалях, сертификатах, «обретших

бессмертие в пластике». «Память обо мне была представлена вокруг столь обильно, что

казалось, будто я уже умер». Впоследствии автор пал жертвой собственного вымышленного

мемориала: в 1982 г. ББС показала в одной из программ Апдайка, читающего свой роман «С

фермы» в той самой комнате, которая упоминается в книге. Причем камера выхватывала один

за другим те памятные вещицы, о которых шла речь.

Основную массу мемориалов составляют гробницы. Однако сегодня кладбища — это, скорее,

поля памяти для живых, нежели вместилище мертвых, чье место успокоения становится все

менее значимым, коль скоро они гниют в земле или же их извлекают оттуда, чтобы осво-

бодить место для других покойников. На одних кладбищах доминируют персональные

памятники, на других — мемориальное чувство носит коллективный характер. Множество

одинаковых крестов и анонимные могилы на военных кладбищах напоминают нам не об

отдельных солдатах, но об общей кровавой бойне Великой войны.

Однако старые кладбища

все больше и больше пропитывает дух коллективности: по мере того, как погребенные

утрачивают личную значимость для живущих, их памятники из напоминания о конкретных

прародителях становятся местом общей памяти предков.

Длительно существующие монументы сами обретают статус древности и заслуживают

самостоятельного признания. По словам Краббе

Цит. по: Sanders. Protection of property. P. 30.

Barker Ashley. Greater London Council, Historic ^Buildings Division. Interview 4 May 1978.

Updike. Of the Farm. P. 17; Cunningham Valentine. Authenticating the poet // TLS. 5 Feb. 1982. P. 134.

Zelinsky. Unearthly delights:... the changing American afterworld; Stamp. Silent Cities; Aries. Hour of Our Dearth. P. 550.

Warner. The Living and the Dead. P. 319.

489

(Crabbe), «монументам самим нужны мемориалы».

Их покрытые патиной формы, архаичное

содержание и каллиграфия гравированных надписей добавляют новые слои памяти к тем,

ради которых они сооружались.

Аромат древности в конце концов накладывался на

коммеморативный ландшафт, добавляя к прошлому новые пласты. Действительно, мемо-

риалы часто ставят рядом с другими реликтами. Монументы, датирующиеся 1876 г.,

украшают реконструированный Олд Норт Бридж (Old North Bridge) через Конкорд, которым

любовался Готорн в своей новелле «Легенды старой усадьбы».

Старый мемориальный камень

напоминает о мертвых англичанах в строках Лоувелла (Lowell), направленных против

тирании традиции:

Они пришли за три сотни миль и погибли, Чтобы сохранить Прошлому его трон.

Когда погибнут все прочие реликты, мемориалы и прочие коммемо-ративные творения

останутся единственным физическим напоминанием о прошлом. Их специально делают

прочными, способными выдержать удары времени, чтобы они удерживали драгоценные черты

как можно дольше. Изображения строений в ранне-ирландском стиле — часовни, высокого

креста, круглой башни — украшают проект гробницы Даниэля О'Коннелла (D. O'Connell)

работы Джорджа Петри (G. Pet-rie), так что даже если «распад времен и мерзость невежества»

обесценит все другие ныне существующие образы, их формы и черты сохранит мемориал.

Однако мемориалы — это нечто значительно большее, чем простое отражение тех, кого они

прославляют, поскольку они добавляют к ландшафту новое сочетание погребальной и

назидательной символики. Они не только напоминают нам о прошлом, но и производят

впечатление своей значимостью и нашими потерями, вынуждая признать, что все это

утрачено навеки.

Мы изменяем прошлое не только изменяя сами предметы старины, но также используем их

как стимулы для последующего творчества.

Crabbe. The Borough. Letter 2. P. 18. Эта строка Краббе представляет собой глоссу на фразу Ювенала о том, что «у

гробниц также есть своя предначертанная судьба» (Сатира 10, строка 146, с. 210).

Как заметил один из ранних викторианцев по поводу древних надписей, люди «видели под мрамором собственные

хроники». «Эти строки читали отцы, их дети и внуки, и по прошествии времени поросшие мхом персонажи добавляли

волшебству руин самые сильные чары» (Civil Engineer and Architect's Journal, 1839. Цит. по: Frank Ellen. Literary

Architecture. P. 248).

См.: Готорн. Легенды старой усадьбы // Новеллы. М.: Худож. лит., 1965.

Lines suggested by the graves of the English soldiers on Concord battle-ground, 9:272.

О'Копнем Дэниел (1775—1847), по прозвищу Освободитель, первый член Палаты Общин британского парламента

среди ирландских католических политических деятелей. Его успешная политическая деятельность в немалой степени

способствовала принятию Акта Эмансипации (Emancipation Act) 1829 г., открывшего для ирландцев-католиков доступ в

официальные политические структуры. — Примеч. пер.

Petrie. Report to the Committee of the O'Connell Monument (1851) // Strokes. George Petrie. P. 434.

490

Бесчисленные акты имитации и эмуляции, инсценирования и коммемо-рации, воображения и

репродукции, — все это накладывается на восприятие того, что мы считаем прошлым, и

трансформирует воздействие его сохранившихся реликтов. Появляющееся в результате

прошлое представляет собой сочетание оригинальных фрагментов, в значительной мере

измененных эрозией и почитанием, с мириадами более поздних наслоений и добавлений.

Новые технологии и растущее историческое сознание поощряют подобные включения. На

фоне подобного распространения нового и измененного прошлого все труднее становится

выделить действительно изначальные реликты.

Почему мы изменяем прошлое?

Я собираюсь все сделать таким, каким оно было прежде.

Ф. Скотт Фитцджеральд. Великий Гетсби

Мифический инстинкт вскоре начинает делать вещи, скорее, такими, какими они должны были быть, нежели такими, какими

они в действительности были.

Джеймс Расселл Лоувелл. Восстание: его причины и последствия

Настоящее взирает на какого-нибудь великого деятеля прошлого и пытается понять, был ли он на его стороне? «Хороший» ли

он? О каком недостатке уверенности в себе это говорит: настоящее хочет и покровительствовать прошлому тем, что судит о его

политической приемлемости, и одновременно хочет, чтобы прошлое ему льстило, чтобы его хлопали по сине и говорили, что

все прекрасно.

Джулиан Варне. Попугай Флобера

Почему мы изменяем прошлое? Что заставляет нас изменять и перерабатывать наше наследие

рассмотренными выше способами? И не только ими, поскольку мы трансформируем не

только осязаемые реликвии, но и исторические записи и частные мемуары, как это было по-

казано в главе 5. Конечно, мы не можем вовсе избежать изменения наследия. Современные

взгляды неизбежно ведут к тому, что реликвии и воспоминания понимаются по-новому.

Смотря на прошлое с нашей собственной позиции, мы неизбежно подвергаем ревизии то, что

предшествующим истолкователям виделось с их позиций, и соответственно изменяем

артефакты и воспоминания. Однако за невольными изменениями стоят и сознательные

намерения, заставляющие нас заменять или добавлять нечто к неадекватному прошлому.

FitzgeraldF. Scott. The Great Gatsby (1925). P. 102. См.: Steinbrink. «Boats against the current»; Stallman. Gatsby and the

hole in time. P. 4.

Lowell James Russell. The Rebellion: its causes and consequences (1864), 6:145.

Barnes Julian. Flaubert's Parrot (1984). P. 130.

491

Всем нам хочется больше или же чего-то иного, нежели то, что нам в действительности

досталось. Мы выкапываем останки древности из почвы, раскрываем их в текстах, и наши

воспоминания редко отвечают потребностям, рассмотренным в главе 2, за исключением разве

что мечтаний, обсуждавшихся в главе 1. «Критяне, — утверждает персонаж Саки, — к

несчастью, производят больше истории, чем сами могут потребить».

Но такая ситуация

встречается не столь часто. В большинстве стран потребности значительно превосходят

возможности. Если Уильяма Джеймса в Страдфорде привело в ужас «полное уничтожение и

забвение любых письменных свидетельств о Шекспире, за исключением некоторых

подробностей сомнительного свойства»,

его брат Генри высмеивал развернувшееся в этом

городе промышленное производство сувениров для изголодавшихся по истории паломников.

«Разве они не захотят видеть, где Он обедал и где пил чай?» «Они хотят всего сразу... Они

хотят видеть, где Он вешал шляпу и куда ставил ботинки, и даже где Его мать возилась со

своими горшками».

Среди тех, кого томит голод по истории, одним из самых распространенных занятий является

антиквариат. Копии численно превосходят и зачастую затмевают подлинные остатки

прошлого. Свежесозданные виды воспроизводят ностальгически представляемые пейзажи.

Посреди старомодно изящного среднеземноморского города посетителю, задающему вопрос о

его прошлом, отвечают: «Синьор, у этого города нет истории. Его построили с нуля три года

тому назад специально для туристов».

Что же касается памяти, мы интерпретируем реликвии или письменные свидетельства с той

целью, чтобы сделать их более понятными, оправдать нынешние подходы и действия,

подчеркнуть изменения убеждений. Неизмененное прошлое редко бывает в достаточной мере

древним и славным, но помимо того, большинству исторических наследий также не достает

древности и масштаба. Индивидуальным или коллективным образом мы пересматриваем

унаследованное прошлое для того, чтобы поднять самооценку, преувеличить благосостояние,

подтвердить свою силу и мощь. А потому генеалогии фабрикуют для того, чтобы они

подкрепляли собой наши титулы и звания, декреты подделывают для того, чтобы оправдать

владения Папы, а реликвии насаждают, чтобы продемонстрировать открытия доколумбовой

эпохи.

Saki. Jesting of Arlington Stringham (1910), 135. См.: Langguth. Saki. P. 110. За исключением слов «к несчастью»,

все сказанное Саки было использовано в рекламе туристической компании для того, чтобы привлечь туристов на

Крит. В объявлении только было добавлено: «Сегодня их потомки бережно хранят свидетельства прошлого и

предлагают нам любоваться ими» (Sunday Times. 23 Apr. 1978. P. 67).

James William. Letter to Charles Eliot Norton. 4 may 1902 // James William. Letters, 2:166.

James Henry. Birthplsce, 11:437. См.: Conn. Divided Mind. P. 25; Edel. Henry James, 2:464, 473, 475, 476, 478, 479.

Stevenson cartoon // New Yorker. 8 may 1965. P. 120.

492

Однако, называя все эти мотивы, я далек от мысли, что все подобные изменения носят

сознательный и преднамеренный характер. Зачастую мы непроизвольно изменяем то, что

собирались только лишь сохранить или прославить. Причины, заставлявшие наших предков

изменять прошлое — пристрастия историков прошлого, реставраторов, кураторов, —

становятся понятными только при ретроспективном взгляде. Сегодня мы можем наблюдать,

как педагогические и патриотические соображения определяют облик Гринфилда Генри

Форда и Вильямсбурга Джона Д. Рокфеллера.

Однако мы не в состоянии уловить

собственные предубеждения, искажающие прошлое не в меньшей степени, чем это сделали

Форд или Рокфеллер. Отдавать себе отчет в собственных склонностях и пристрастиях — это

выше наших возможностей: мы не можем понять не только почему изменяем историю, но

зачастую даже не в состоянии уловить, что такие изменения вообще имеют место. А потому

мы совершенно неверно представляем себе прошлое как застывшую истину, о которой все

забыли и которую утратили остальные, но которой мы можем и должны хранить

неколебимую верность.

Хотя прошлое и податливо, оно не всегда так уж легко уступает изменениям: упрямая тяжесть

его останков сопротивляется преднамеренному пересмотру. Если реликты и письменные

свидетельства упорно противостоят желаемой интерпретации, приходится, скорее, менять

наше мышление, нежели имеющиеся исторические свидетельства. В действительности же мы

обычно делаем и то, и другое одновременно: согласованное прошлое — это непрерывное

движение между устоявшимися взглядами, с которыми мы расстаемся с неохотой, и

историческим наследием, которое постоянно трансформируется.

В следующем разделе я постараюсь исследовать в какой степени изменение прошлого

является осознанным и преднамеренным, а также последствия подобного осознания для

истории и ее следов. Затем я постараюсь обсудить те свойства и характеристики, которыми

мы обычно наделяем прошлое, а также преследуемые при этом цели. Наконец, я рассмотрю

воздействие подобных изменений на наше окружение и на нас самих как на участников

нескончаемого диалога между вечно модернизируемым прошлым и неизменно уходящим на-

стоящим.

Рокфеллер ясно выразил свою цель — очистить Вильямсбург «полностью от всех чуждых и негармоничных

окружающих предметов» и «сохранить красоту и очарование старины». Он гордился тем, что проведенная реставрация

«учит патриотизму, высоким устремлениям и бескорыстной преданности наших предков идее всеобщего блага» (Roc-

kefeller John D. Jr. The genesis of the Williamsburg restoration // National Georgaphic. 1937. 71:4, 401). Джон Канди считает,

что Олд Стербридж Виллидж (Old Sturbridge Village) начинал свою историю как таможенная застава, и что Рокфеллер

выбрал Вильямсбург для реставрации затем, чтобы связать свое имя с именами Вашингтона, Джефферсона и Патрика

Генри, и никак не меньше (American preservation movement: a reassessment. Lecture at Historic Preservation symposium.

Boston University. 2 Dec. 1978).

493

Осознание изменений

Мы можем осознавать то, что заставляет нас изменять прошлое, полностью, осознавать его

частично, либо же не осознавать вовсе. Большинство из этих перемен происходит

непреднамеренно, другие предпринимаются для того, чтобы сделать соответствующее наследие

более правдоподобным, и сравнительно немногие изменения совершаются специально. Чем более

энергично мы выстраиваем желаемое прошлое, тем более убеждаем сами себя, что все так оно

действительно и было, происходит то, что и должно было случиться. Если мы претендуем на то,

что всего лишь поправляем предрассудки и ошибки предшественников и восстанавливаем

существовавшие прежде условия, то неизбежно не замечаем, что сегодняшнее прошлое — в такой

же степени произведение настоящего, как и прошлого. Для того, чтобы отстоять веру в то, что

прошлое изначально существовало именно в той форме, в какой мы его теперь себе представляем,

мы минимизируем или упускаем из виду наши собственные изменения.

Исходя из этих убеждений, Джордж Гилберт Скотт (G. G. Scott),' создавший свой собственный

«готический» стиль для того, чтобы способствовать сохранению норманнского и других стилей,

впоследствии дезавуировал все произведенные им изменения, утверждая, что всегда считал, что

«оригинальные детали,... пусть даже разрушенные и обезображенные временем, бесконечно более

ценны, чем самые умелые попытки их реставрации». Он стремился к «по возможности наимень-

шим заменам старых камней», заменяя лишь те из них, чьи «черты были действительно

изуродованы современными искажениями». Когда его все же уговорили «отреставрировать»

полуразвалившуюся часовню XV века на мосту Уэйкфилд, впоследствии он сам удивлялся тому,

«как [его] вообще убедили заниматься таким делом, поскольку это идет вразрез со всеми моими

принципами... Я неизменно думаю об этом со стыдом и досадой».

Архитектор Джордж Эдмунд Стрит (G. E. Street)

— еще один пример подобного расхождения

между сознательными принципами и бессознательной практикой: он подверг критике

реконструкцию кафедрального собора в Бургосе и собора Св. Марка в Венеции за такое же от-

Скотт Дж. Г. (1811—1878), английский архитектор, один из наиболее удачных и плодотворных представителей

стиля готического возрождения викторианского периода. — Примеч. пер.

Scott G. G. Plea for the Faithful Restoration of Our Ancient Churches. 1850. Цит. по: Pevsner. Some Architectural Writers. P.

172; Recollections. Цит. по: Briggs. Goths and Vandals. P. 176, 173.

Стрит Эдмунд Джордж (1824—1881), английский архитектор, известен своими реконструкциями церквей в стиле

готического возрождения. В течение 5 лет был ассистентом Дж. Г. Скотта. Впоследствии за свою профессиональную

карьеру создал около 260 зданий. Большинство из них представляют собой оригинальные адаптации традиций

французской и английской готической архитектуры XIII в. Стрит был близким другом многих прерафаэлитов (У.

Морриса, Ф. Уэбба, Р. Н. Шоу) и оказал значительное воздействие на их художественное развитие. — Примеч. пер.

494

сутствие исторического чутья, какое привело самого Стрита к замене восточного крыла хоров

в дублинском соборе Церкви Христовой (Christ Church Cathedral) на пастиш

«оригинальных»

хоров. При всем том, Стрита нельзя назвать ни вандалом, ни лицемером.

Подобно ору-

элловскому Министерству Правды, которое постоянно переписывало прошлое для того,

чтобы показать, что Партия всегда права, мы сами промываем себе мозги, свято веря в то, что

всего лишь раскрываем прошлое — то прошлое, которое неизбежно, хотя и лишь отчасти, яв-

ляется рукотворным.

В устных обществах отсутствие постоянно ведущихся летописей препятствует осознание

производимых изменений. Однако и в письменных культурах подобные изменения

признаются весьма неохотно. И лишь незыблемость печати, как показал Эйнштейн, в конце

концов вынуждает ученых осознать, сколь серьезно копиисты исказили такие воплощения

традиции, как Ветхий Завет.

Однако, даже те народы, у которых письменность отсутствует,

могут сознавать производимые ими изменения прошлого. Для того, чтобы сохранить

социальные институты, некоторым африканским хроникерам приходилось придавать

унаследованной истории новые формы. Как показал Вансина, именно социальными

функциями определяется, как далеко может зайти сознательное искажение прошлого в устных

сообщениях: рассказчики преднамеренно изменяют свидетельства прошлого в своих

собственных целях и непреднамеренно — в пользу коллективной традиции. Таким образом,

коллективные цели провоцируют нас искажать сообщения о прошлом, тогда как личные цели

способствуют намеренным искажениям. Традиция обычно опускает или запрещает

упоминание о тех фактах прошлого, которые могут оказаться опасными для правящих

институтов. Так, бушонго заявляют, что их правящая династия — это первая династия в

стране, хотя они прекрасно знают, что это неправда, а в официальной истории Акан (Akan)

утверждается, что правящий класс имеет местное происхождение, хотя членам королевского

клана прекрасно известно, что они иммигранты.

Сложности осознания того, насколько глубоко мы влияем на восприятие собственного

прошлого, отчасти происходят из ощущения, что

Пастиш (от фр., итал. pasticcio) — художественная работа, имитирующая стиль предшествующей работы,

стилистическая имитация; художественная композиция, составленная из фрагментов и цитат из других работ.

Интересно, что этимология этого популярного ныне в постмодернистской литературе термина уходит в явление вполне

прозаическое: пастиш — это пирог с разнообразной начинкой, немного одного, другого, третьего... — Примеч. пер.

Street G. M. Some Account of Gothic Architecture in Spain. 1:29n: «Имея дело со старинными зданиями, совершенно

невозможно быть слишком консервативным,... когда мы сталкиваемся со старинной работой, но самое лучшее — это

оставить все как есть». См.: Harvey John. Conservation in Building. P. 02-3.

Printing Press. P. 114—116, 289, 290, 319—326. См.: Peel. Making history. P. 128, 129.

Vansina. Oral Tradition. P. 76—85. Peel ( Making history. P. 124—127) показывает, что сельские жители йоруба

манипулируют письменными свидетельствами для того, чтобы изменить или избежать следствий жестко фиксированной

традиции.

495

Лоуэнталь Дэвид. Прошлое - чужая страна

Подождите немного. Документ загружается.