Почепцов Г.Г. Теория коммуникации

Подождите немного. Документ загружается.

3) Антисоциальная личность.

4) Неадекватная личность.

586

Параноик имеет настолько расстроенную психику, что фактически он находится вне

контактов с реальностью. Он захватывает людей, чтобы осуществить какой-нибудь

выдающийся план. При этом он может получать от кого-нибудь приказы. Параноики, как

правило, имеют интеллект выше среднего. Поэтому не следует стараться обмануть их.

Лучше принимать их высказывания так, как будто они являются истинными и для вас.

В этом случае вводится такое правило: избегать споров с этим лицом по поводу его

представлений, поскольку невозможно рационально убедить его в неправильности его

фантазий. Вместо этого следует обсуждать с ним другие темы, чтобы наладить раппорт

(связь), и на базе этого искать альтернативное решение для удовлетворения его требований.

Например, в 1982 г. в Арканзасе автобус был захвачен людьми, которые считали, что именно

о них говорилось в Библии: пришел час смерти, а через три с половиной дня они воскреснут.

Заложники были освобождены, но убедить захватчиков сдаться не удалось. Они совершили

самоубийство.

Депрессивное лицо также может находиться вне контактов с реальностью. Здесь очень высок

потенциал самоубийства и убийства заложников, поскольку такое лицо может считать себя,

к примеру, ответственным за все прегрешения мира.

Заложниками часто являются члены семьи депрессивного человека, который может верить,

что убивая их, он освобождает их от этого ужасного мира. Этот тип террориста

разговаривает медленно, на 15-30 секунд задерживает ответ на вопрос, все его мысли

центрируются вокруг его ненужности. Поэтому здесь в процесс переговоров необходимо

вплетать доказательства его ценности. Это делается следующим образом. Если просто

сказать "дела не так плохи", он решит, что его не понимают. Вместо этого разговор

переводится в область его интересов, хобби, чего-то позитивного.

Неадекватная личность всегда проигрывает. Захват заложников становится для него

попыткой доказать кому-

587

то (жене, друзьям, родителям, подруге), что он может сделать что-то. Этот тип

символического мира можно дешифровать по фразам типа "Я покажу им, что я могу кое-что

сделать" или "Я докажу, что не козел отпущения".

Наиболее привычный для нас образ террориста — антисоциальная личность, у которой

полностью отсутствуют мораль и ценности общества, у которой нет чувства вины. Он очень

импульсивен, требует немедленной реакции. Следует помнить, что нельзя обещать ему

вещей, которые, как он знает, вы не выполните. С ним необходимо постоянно поддерживать

контакт, чтобы он не переключился на заложников.

В случае захвата заложников возникает так называемый стокгольмский синдром, когда

заложники начинают ощущать позитивные чувства к своим захватчикам и негативные по

отношению к властям. С точки зрения проблемы символической можно сказать, что они

переходят на систему мира террористов. Отсюда следует важное следствие: нельзя доверять

информации, исходящей от жертв. И более того, жертвы могут мешать проведению

операций по их же освобождению, не слушаться команд спасающих их людей.

Проблема коммуникативного контакта, установление необходимого уровня доверия

террористов требует достаточно сложной работы.

Для физического контакта предлагаются следующие правила:

1) Прежде договоритесь, что вам не причинят вреда.

2) Не говорите с ним, если он держит вас на мушке, настаивайте, чтобы он опустил пистолет.

3) Лицом к лицу можно говорить тогда, когда время прошло и установлен контакт и

достигнуто доверие.

4) Никогда не ведите беседы лицом к лицу больше, чем с одним террористом.

5) Всегда держитесь прямого контакта глазами.

6) Всегда имейте план по спасению.

7) Никогда не поворачивайтесь спиной.

8) Следите за пространством, от вашего приближения к собеседнику зависит уровень

психологического давления.

588

Установление контакта состоит в стремлении говорить с террористом на его же языке.

Вопросы должны строиться так, чтобы была возможность получать развернутые ответы, а не

только "да" или "нет". Следует избегать негативных ответов со своей стороны, делая, по

крайней мере, вид, что вы пытаетесь решить проблему именно так, как хочет этого

террорист. Не следует употреблять слов "захватчик", "заложник", чтобы не увеличивать

напряжение. Как и слова "сдаваться", что для него значит провал. Всегда следует

торговаться. Даже если его требование невелико, все равно за выполнение его в ответ

следует просить нечто от него самого.

Уильям Юри в принципе вводит многие похожие требования как основу проведения

стандартных переговоров. Так, он считает, что для установления доверия необходимо

признавать чувства вашего оппонента. "Не игнорируйте эмоции оппонента. Его нападки

часто вызваны гневом; "каменная стена" часто скрывает страх; пока вы не рассеете эти

эмоции, аргументы разума не будут услышаны" [407, с. 36]. Или такое правило: "В самом

конце проявите щедрость. Подавите естественное искушение сцепиться из-за последней

крошки. Профессиональный специалист по переговорам о заложниках говорит: "Мы

сохраняем проявление гибкости под конец, потому что любим проиграть им последний

раунд. В конце мы становимся покладистей, чем они ожидали, потому что хотим, чтобы они

считали себя молодцами" [407, с. 108]. Интересно, что все эти правила находятся четко в

эмоциональной сфере, преследуя цель успокоить оппонента. Как и воздействие на

террориста через его собственную семью или родственников, поскольку их он будет слушать

без того предубеждения, с каким он слушает чужого человека. Правда, Д. Фуссельер считает,

что нужно с большой осторожностью давать возможность для разговора террориста с

родственниками. Дело в том, что преступник может специально вытребовать кого-то, чтобы

на его глазах совершить убийство или самоубийство, поскольку он считает, что именно они

довели его до такого состояния.

589

У. Юри также приводит мнение специалиста по переговорам, который считает весьма

важным невыполнение первого требования, чтобы сбить террориста с чувства ав-

томатического подчинения всех ему.

Переговоры должны вести несколько человек, чтобы более объективно оценивать

происходящее. В команде обязателен психолог, который может использоваться только как

консультант, но не переговорщик. Требования к самому переговорщику, по Фусельеру,

следующие:

1) Он должен обладать эмоциональной зрелостью, никогда не срываясь в ответ на любые

выпады.

2) Он должен хорошо уметь слушать, обладать навыками интервьюера.

3) Он должен уметь легко устанавливать доверие к себе.

4) Он должен уметь убеждать других, что его точка зрения вполне рациональна и разумна.

5) Он должен уметь общаться с людьми как с низов, так и с самих верхов.

6) У него должна быть практическая сметка, здравый смысл, понимание уличного типа

поведения.

7) Он должен уметь работать в ситуации неопределенности, принимать на себя

ответственность, когда это потребуется.

8) Он должен полностью отдаваться профессии переговорщика.

9) Он должен понимать, что если переговоры окажутся безуспешными, ему придется оказать

помощь в планировании захвата, чтобы освободить заложников.

У. Юри достаточно подробно приводит реальный сценарий переговоров с целью

освобождения заложников, происшедший в 1982 г. в США. Приведем его, как пример

названного выше правила:

"Лауден задавал открыто сформулированные вопросы, чтобы выяснить, о чем думает Ван Дайк, чего

он хочет: "И как тебя угораздило попасть в такую передрягу? Как нам ее распутать?" Ван Дайк начал

жаловаться на коррупцию и злоупотребления в тюремной системе штата. Лауден сочувственно

слушал, приговаривая: "Я тебя понимаю", "Я и от других это слышал", и "Раз ты поднял

590

вопрос, нам удастся начать следствие по делу о коррупции". Он пытался установить контакт с Ван

Дайком, признавая его доводы и соглашаясь, где только возможно; по сути, Лауден перешел на

сторону Ван Дайка" [407, с. 112].

Обратите внимание на последнее предложение: чтобы установить контакт и завоевать

доверие террориста, переговорщик переходит на его символическую систему.

Целью переговоров является формирование у террориста чувства, что вы действительно

хотите помочь ему найти выход в его трудной ситуации.

Происходит столкновение двух символических миров. Переговорщик выступает как

переводчик, который пытается перевести террориста в новый символический мир. И уже в

рамках него искать альтернативные решения проблемы.

Преступники часто уменьшают охрану, когда ощущают, что они достигли успеха в

переговорах. При планировании захвата следует уступать по каким-то важным для

террориста требованиям. И это тоже планируемый перевод преступника в иное

эмоциональное состояние.

Однако возможен вариант, когда несовпадающие варианты миров приводят к негативным

последствиям. Джейн Дохерти анализирует в этом плане закончившиеся неудачей более чем

пятидесятидневные переговоры по освобождению заложников в секте Давидианцев в Техасе.

Ошибкой процесса переговоров она считает неправильную модель мира, с помощью которой

агенты ФБР подошли к этой проблеме. Основная причина заключалась в том, что там не

было классических заложников, как это представлялось агентам ФБР. В рамках этой секты

люди жили все вместе, потому стандартное требование отпустить женщин и детей для них не

было естественным. Далее, секта не могла принять на себя ярлык "преступников", который

пытались навязывать ей в своих планах по освобождению представители ФБР. Символ

"преступника" в свою очередь разрешает применение силы. Эксперты также не смогли

проанализировать ситуацию глазами

591

самой секты, то есть оценить их поведение с точки зрения апокалиптического религиозного

движения, а смотрели на него в стандартной манере захвата заложников или

псевдозаложников. Последнее представляется важным параметром и носит название

"групповой солидарности" [314, с. 101].

Основной вывод Джейн Дохерти состоит в попытке применить более гибкие модели анализа

и разработки сценариев, поскольку неудача в Техасе, по ее мнению, связана с применением к

совершенно новой ситуации старого сценария. На возражение автора данной книги, что для

армейской структуры гибкость может стать губительной, Джейн Дохерти отвечала (личное

сообщение), что структура ФБР не является армейской структурой и достаточно обучаема и

гибка. Она привела в качестве примера то, что после появления ее статьи ей позвонил

руководитель операции ФБР и полчаса выяснял доводы и результаты исследования.

В целом столкновение символических миров происходит не только в такой жесткой

ситуации, как захват заложников. Это также может быть более привычная для нас ситуация

политического конфликта. И конфликтологи заняты процессами разрешения конфликтов в

разнообразных контекстах. Ситуация переговоров с заложниками считается успешной, когда

проходит выполнение следующих стадий:

1) Никого не убили со времени начала переговоров.

2) Уменьшилось число эмоциональных инцидентов (к примеру, вербальных угроз по

отношению к заложникам).

3) Длительность каждого разговора с захватчиком увеличивается, его напряжение, скорость

речи уменьшаются.

4) Заложники освобождаются.

5) Сроки ультимативных требований проходят.

Серьезной проблемой также является другой символический аспект терроризма —

воздействие показа СМИ актов насилия на потенциальных террористов. Коммуникативное

внимание служит катализатором последующего поведения:

592

"Жуткие кадры о многочисленных жертвах действуют на зрителей возбуждающе, особенно на тех, кто

склонен к жестокости и преступлениям, по сути подталкивая их на определенные шаги. Человеку с

гипертрофированным чувством самомнения после просмотра аналогичного сюжета непременно захочется

стать героем журнальной статьи или телерепортажа. Не случайно все террористы в первую очередь

требуют приглашения журналистов и представителей властей".

И далее военный российский аналитик Владимир Васильев предлагает изменить форму

подачи информации о террористах в эфире:

"Сообщение об инциденте должно быть кратким и сухим. Достаточно несколько фраз: самоубийцу

разнесло в куски, есть убитые и раненные. А в кадре показать лишь отдельные фрагменты: кого-то из

пострадавших и то, что осталось от негодяя. Незачем смаковать жуткие подробности... Садист или группа

захватили заложников. Требуют представителей средств массовой информации, чтобы сделать заявление,

и телевизор для контроля. Предоставив им такую возможность после выхода в эфир, добавим еще свой

комментарий, в котором пусть выступят люди, "знавшие" террористов ранее, и расскажут о них: мол, один

пытался как-то изнасиловать 60-летнюю женщину, другой развратничал с малолетними и т.п.

Использовать другие варианты, вызывающие физиологическое отвращение к террористам, через

некоторые подробности из их интимной жизни" ("Правда-5", 1996, № 28).

К сожалению, это возможно как предложение, но его трудно осуществить, поскольку

СМИ как раз тяготеют к подаче информации в виде, против которого и выступает В.

Васильев. В событии для его новостного характера обязательно должна присутствовать

драматичность. К примеру похищение Альдо Моро в 1978 г. и последующую

двухмесячную активность прессы исследователям удалось проанализировать в терминах

социальной драмы: нарушение, кризис, восстановление и примирение. При этом любая

социальная драма еще больше драматизирует ос-

593

новные параметры данного общества [440, р. 66]. Робин Вагнер-Пацифиси говорит о том,

что "социальная драма манифестируется всегда, когда люди, включенные в политику,

действуют так, чтобы привлечь аудиторию, сначала и прежде всего решающим

разовым действием (например, похищением), а затем с помощью продления исходного

действия в последовательность ситуаций, которые структурированы и поставлены так,

чтобы удержать внимание аудитории. Масс-медиа являются местами постановки,

сценами, куда направляет свое внимание аудитория; и именно с помощью точного

определения сюжета (срежиссированности ситуаций) и сцены (канала), аудитория, а

через нее и социальная (или политическая) драма, находятся в состоянии включенности"

[440, р. 67]. Отсюда вновь возникает проблема переноса одного символизма в другую

сферу: символизм новостной становится законом для планирования и проведения

террористических актов. Формат новости тем самым становится определяющим не

только для политики, но и для криминального действия.

Как видим, все время приходится сталкиваться с чисто коммуникативной стороной

процесса переговоров. Сложность экстремальной ситуации (в отличие от стандартного

коммуникативного процесса) состоит в том, что:

1) Действует прессинг времени.

2) Неверный шаг может привести к человеческим жертвам.

3) Ситуация может оцениваться неоднозначно.

Последняя характеристика имеет и чисто вербальную составляющую — необходимость

наращивания доверия в ситуации, когда этого доверия может и не быть. Для описания ее

можно ввести понятие зон исчезновения доверия. Если в стандартной коммуникативной

ситуации есть презумпция доверия, поскольку [484] предполагается, что мы говорим с

максимальным приближением к действительности, то в ситуации с заложниками

постоянно происходит "выветривание" доверия. Между переговорщиком и террористом,

между террористом и заложниками и даже между переговорщиком и заложниками (и не

только в

594

случае стокгольмского синдрома, иногда заложники преувеличивают опасность действий

террористов, чтобы принудить полицию уничтожить их). Такая коммуникация получает

прикладную задачу установления доверия. Дуайн Фусельер устанавливает следующие

параметры, которые с истечением времени начинают действовать в пользу освобождения

заложников:

1) Увеличиваются нужда в основных человеческих потребностях — еде, воде, сне и т.п.

2) Напряженность падает.

3) Люди, остыв, начинают думать более рационально и менее эмоционально.

4) Формируется "стокгольмский синдром".

5) У заложников возрастают возможности для побега.

6) Собранная информация позволяет принимать решения на более качественном уровне.

7) Увеличивается связь и доверие между переговорщиком и террористом.

8) Ожидания и требования террориста могут уменьшаться.

9) Инцидент может исчезнуть сам по себе, поскольку иногда террористы отпускают

заложников, ничего не требуя взамен.

Как видим, профессиональные коммуникаторы обладают возможностями успешной

работы даже с такими трудными собеседниками, как террористы. И подобные

специализированные переговорщики, как пишет У. Юри, могут, например, летать из

Америки в Мюнхен, чтобы вступить в переговоры при захвате там крупного бизнесмена.

При этом одной из задач становится проникновение в символический мир другого

человека, чтобы чисто коммуникативно заставить его отпустить заложников.

595

ПРИНУДИТЕЛЬНАЯ ДИПЛОМАТИЯ

Принудительная дипломатия также является примером международной коммуникации.

Мы встречаемся с ней довольно часто. Принудительная дипломатия - это тоже одна из

разновидностей разрешения международного конфликта. Последний пример - война в

Персидском заливе. В подобной ситуации США могут опираться на исследования А.

Джорджа, начатые им в 1965 году в РЕНД-корпорации [482]. А. Джордж

проанализировал использование стратегии принудительной дипломатии в таких

ситуациях, как Кубинский кризис, Вьетнам, Лаос, Никарагуа, Персидский залив и

некоторых других. Все эти ситуации, кажущиеся абсолютно несхожими, иллюс-

трирующие случайное стечение событий, на самом деле оказались профессионально

четкими и соответствовали заранее разработанным процедурам.

Принудительная дипломатия представляет собой защитную стратегию, при которой

противника убеждают в необходимости прекращения начатой агрессии. Это не

запугивание противника с целью предотвращения будущих действий, ведь агрессия уже

начата. Это попытки убедить оппонента остановить агрессию за счет использования

угроз, которые могут быть применимы к нему. Если военные силы и используются при

принудительной дипломатии, то в виде минимизированного варианта, наглядно

демонстрирующего возможные последствия. Противник должен либо прекратить свои

действия, либо отказаться от содеянного.

А. Джордж выдвигает ряд требований к ситуации принятия решения. При этом политики

должны учитывать следующие аспекты:

1) Что именно требовать от оппонента.

2) Как создать ощущение срочности относительно выполнения требований.

3) Какую угрозу использовать при невыполнении требований.

4) Опираться ли только на угрозу наказания, или предоставить дополнительные стимулы,

чтобы заинтересовать противника.

596

В свою очередь, ультиматум, предлагаемый противнику, в классическом виде должен

состоять из следующих компонентов:

1) Требования к оппоненту.

2) Временной интервал или ощущение срочности относительно исполнения требований.

3) Угроза наказания за неисполнение требований, которой поверит оппонент и ощутит,

что лучше выполнить требования.

А. Джордж четко выделяет два уровня коммуникации, присутствующие в

принудительной дипломатии: слова и действия. Обязательны для принудительной

дипломатии различные виды невербальной коммуникации. Это могут быть военные

передвижения, различная политическая или дипломатическая активность. Ультиматум,

переданный оппоненту, срабатывает в зависимости от того , увидит ли оппонент, какие

военные силы начинают концентрироваться, как политическими, дипломатическими

средствами страна готовится к тому, чтобы применить свою угрозу силой. В зависимости

от невербальной коммуникации вербальная может быть усилена или ослаблена.

В реальной ситуации действия могут быть усилены сильными словами, или они могут

компенсировать слабые слова, когда нет возможности сказать иначе. С другой стороны,

слова могут пояснить некоторые действия, которые противник может рассматривать как

несущественные. Действия нужны обязательно, чтобы противник не рассматривал угрозу

как чистой воды блеф.

Основными в случае принудительной дипломатии необходимо признать два вопроса: что

требуется от оппонента и насколько сильно его желание подчиниться. Эти два вопроса

взаимосвязаны: если требовать нечто довольно существенное, то нежелание противника

будет соответственно велико. Следует также учитывать позицию оппонента, так как с его

точки зрения потери могут казаться гораздо большими, чем с позиции другой стороны.

Например, во время Кубинского кризиса Дж. Кеннеди выдвигал требование убрать

ракеты, и это было возможно. Некоторые его советники требовали вообще ликвиди-

597

ровать режим Фиделя Кастро или советское влияние на Кубе, Подобные требования

были завышенными, и мотивация Н. Хрущева не выполнять их была достаточно высока.

А. Джордж подчеркивает следующие позитивные моменты в действиях США в случае

Кубинского кризиса 1962 года. США использовали последовательность в своих

действиях: вместо военных действий они ввели блокаду. Это дало время для

дипломатических коммуникаций. Одновременно с выдвижением ультимативных

требований, Дж. Кеннеди демонстрировал свое желание мирного разрешения вопроса,

противник не был загнан в угол, где бы для него существовало лишь военное разрешение

вопроса. С другой стороны, Н. Хрущев тоже реагировал не в агрессивной манере. Во

время блокады он не допустил оснащенные военные корабли на Кубу. Он использовал

все, чтобы убедить Дж. Кеннеди и весь мир в том, что эти ракеты носят защитный

характер. Но эскалация кризиса происходила еще и потому, что отсутствовала син-

хронная коммуникация между двумя лидерами.

Анализируя все возможные случаи принудительной дипломатии, А. Джордж

устанавливает следующие восемь составляющих этого процесса:

1. Тип провокации. Кризисы зависят от типа провокации, вызывающей конфликт. Одни

из них легче поддаются управлению, некоторые сложнее.

2. Размеры и глубина конфликта интересов. В случае, если конфликт имеет значение

"все или ничего", довольно нелегко найти разрешение. Такой была война в Персидском

заливе в отличие от Кубинского кризиса.

3. Имидж войны. Если возникает реальный образ войны, стороны стараются найти

возможности предотвратить ее. Это тоже, к примеру, иллюстрирует Кубинский

кризис.

4. Временное напряжение. Это достаточно значимый фактор, имеющий множество

измерений. Например, по прошествии определенного времени оппонент может стать

сильнее в военном отношении, или изменение погодных условий сделают военные

действия менее успеш-

598

ными, или со временем ситуация может выйти из под контроля.

5. Односторонняя или коалиционная принудительная дипломатия. Для коалиции

важнее находить объединяющие стимулы, требовать одинаковых действий. Коалиция

дает возможность использовать международное осуждение или предоставить большее

количество ресурсов.

6. Сильное лидерство. Проведение принудительной дипломатии в значительной степени

зависит от положения лидера в верхних эшелонах власти. Н. Хрущев рассматривал Дж.

Кеннеди как молодого политика, не способного использовать военную силу, например.

Это оказалось ошибкой, но подобные психологические соображения достаточно важны в

принудительной дипломатии, так как соответствующие решения принимаются нелегко.

7. Изоляция врага. Трудно работать с оппонентом, в военном и дипломатическом плане

поддерживаемым союзниками. В ситуации войны в Персидском заливе, например, Ирак,

лишенный поддержки Советского Союза, оказался более слабым противником.

8. Послекризисиые отношения с врагом. Дж. Кеннеди и Н. Хрущев в результате

улучшили советско-американские отношения, чего нельзя сказать об американо-

иракских отношениях.

В целом принудительная дипломатия использует такие коммуникативные действия, как

переубеждение, принуждение, уступки. Реально каждый раз лидеры решают, какую

комбинацию этих элементов использовать и в какой последовательности. Кубинский

кризис имел все три элемента: достаточно сложным был элемент принуждения,

перешедший в конце в уступки. Зато элемент переубеждения использовался все время.

Дж. Кеннеди даже замедлял ход событий, чтобы дать возможность включиться

дипломатической коммуникации.

Принудительная дипломатия не всегда бывает успешной, ведь это многофакторная

ситуация. Что работает на то, чтобы она была более эффективной?

599

1. Качество требований. Противник должен четко понимать, о чем идет речь.

2. Сила мотивации. Этот принцип понятен, но не достаточен. Это необходимое

требование, которое, однако, не всегда приводит к победе.

3. Асимметрия мотивации. Для победы необходимо иметь большую мотивацию, чем у

оппонента. Достичь подобной асимметрии возможно за счет того, чтобы требовать более

важное для себя, но не такое важное для оппонента, или предложить какие-нибудь

позитивные стимулы для оппонента.

4. Ощущение срочности. В Кубинском кризисе это было достаточно важным.

5. Соответствующая внутренняя и внешняя поддержка. Необходимый уровень

поддержки для таких важных событий обязателен. Например, война в Персидском заливе

поддерживалась ООН.

6. Незаинтересованность оппонента в эскалации. Это имело место в Кубинском

кризисе.

7. Четкие сроки урегулирования кризиса. Это важно как для стороны, использующей

принудительную дипломатию, так и для оппонента, так как необходимо быть уверенным

в том, что подобное принуждение не перерастет в какие-нибудь более широкие

требования.

В результате мы видим, что принудительная дипломатия — это специфическая форма

международной коммуникации. Она имеет место в ситуации временного напряжения,

между миром и войной, к тому же оппоненты находятся на агрессивных позициях по

отношению друг к другу. Поэтому каждое слово, каждое действие становятся вдвойне

символичными. С одной стороны, они должны доказать, что принуждение будет

выполнено, а с другой - ни одна из сторон не желает ухудшения ситуации. Вербальная и

невербальная коммуникации взаимно дополняют друг друга. Принудительная

дипломатия во многом зависит от контекста, и все вышеназванные компоненты не

обязательны, они в каждом случае могут изменяться. Но все время используется такой

коммуникативный компонент, как принудительная угроза,

600

предложение уступок и переубеждений. И поскольку это защитная стратегия, она использует все

возможные юридические средства международного права. Именно они также являются

важнейшим элементом переубеждения оппонента.

МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ

У каждой культуры своя логика, свое представление о мире. То, что значимо в одной

культуре, может быть несущественным в другой. Поэтому важно всегда с уважением

смотреть на своего партнера с иной культурой. Он действительно другой, и это его право.

Ваше уважение к нему состоит не только в заинтересованности, но и в знании некоторых

особенностей жизни его страны. У нас даже могут быть разные приоритеты в еде, одежде и

т.п. К примеру, посмотрим на различия в толковании времени и пространства в разных

культурах.

Время.

Если западная культура четко измеряет время и опоздание, например, рассматривается как

провинность (вспомним "Точность - вежливость королей"), то у арабов, в Латинской

Америке и в некоторых странах Азии опоздание никого не удивит. Более того, если вы

хотите, чтобы с вами имели дело достаточно серьезно, вам необходимо потратить какое-то

время на произвольные (ритуальные) беседы. Мало того, вы не должны проявлять пос-

пешность, так как может возникнуть культурный конфликт: "Арабы рассматривают питье

кофе и разговоры как "делание чего-то", в то время как американцы смотрят на это как на

пустую трату времени" [452, р. 9]. Соответственно арабы рассматривают точные сроки как

личную обиду. Или зфиопы смотрят на то, что делается долго, как на очень престижное дело:

чем дольше, тем, соответственно, лучше.

Пространство.

Латиноамериканец и европеец в обычной обстановке разговаривают на разном расстоянии

[245]. Попробуйте теперь поставить их рядом. По мере

601