Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии)

Подождите немного. Документ загружается.

туши слона или носорога человекоподобное существо, вооружённое только своими зубами и

ногтями, обречено умереть с голоду, так как не найдёт на ней места, где можно было бы

прокусить или разодрать кожу и добраться до мяса. Да и оторвать кусок мяса это существо

было бы не в состоянии. Только та ветвь плиоценовых высших приматов, которая не только

адаптировалась к питанию сначала мозговым веществом, затем мясом, но и сжилась с таким

компенсирующим новообразованием, как употребление оббитых камней, имела шанс

закрепиться на такой кормовой базе и развиться в этих новых экологических условиях.

Развитие выразилось в выделении в этом последнем новообразовании и на его основе ещё

одного специального новообразования: такой особой формы оббитых камней, которая из-

вестна под названием рубящих орудий или ручных рубил и чопперов.

Вся совокупность нижнепалеолитических каменных изделий может быть разбита на две

части: рубила и всё остальное. Хотя в этом остальном археологи усматривают прообразы

разных будущих форм орудий, всё же дифференциация здесь

366 Б. Ф. ПОРШНЕВ. О НАЧАЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

ещё крайне нечётка. Это примерно тот же комплекс, который предшествует появлению рубил

(дошелльские орудия), который сопровождает рубила в шелльское и ашёльское время

(«сопровождающий инвентарь»), а изредка встречается и помимо рубил («клектон»,

«аморфный инвентарь» и т. п.). Этим каменным инвентарём можно проделывать

разнообразнейшие операции по разрезанию мяса и сухожилий, расчленению суставов,

соскабливанию мяса с костей, отделению шкуры от мяса и т. д.

Какова же функция рубил? Отразился ли в факте появления рубил тот новый источник

получения мясной пищи, который был описан выше? Может ли появление рубил служить

подтверждением изложенной реконструкции образа питания археоантропов?

Большинство археологов признаёт нижнепалеолитическое рубило (как и чоппер)

«универсальным орудием». Однако это не увязывается с его фиксированной формой,

говорящей о строго определённом характере движения. Для обработки дерева ни этот

характер движения, ни форма рубила не подходит. Правда, С. А. Семёнов с сотрудниками

показали, что возможно с помощью рубила изготовить примитивную деревянную дубинку,

обрубая у небольшого вывороченного из земли дерева ветви и корни. Но они не задумались

над тем: нельзя ли достичь того же просто сильными руками, а главное — дубинки-то эти

вымышленные, они недоказуемы. Да, как видим, они вовсе и ни к чему были этим

падалыцикам. К тому же рубило явно не приспособлено для нанесения боковых или косых

ударов, оно годится лишь для удара остриём сверху вниз. Бессмысленно предположение о его

назначении для выкапывания чего-либо из земли. Догадка, брошенная вскользь П. П.

Ефрименко и некритически повторенная несколькими авторами, будто рубилами разбивали

гнилые пни для добывания личинок, основана на недоразумении: низкие пни, привычные

нашему глазу, это дело рук человека, в природе же, например, в тайге, деревья либо

переламываются на более или менее значительной высоте, либо падают выворачивая корни.

Тщательными и вдумчивыми наблюдениями М. 3. Панич-киной и С. А. Семёнова доказано

одно: рубила, как и подобные им грубые рубящие изделия, использовались для очень сильных

рубящих ударов сверху вниз, с одновременным режущим движением заострённым краем по

направлению к себе

. К это-

ПЛОТОЯДЕНИЕ

367

му можно добавить, что удары наносились по предмету, находившемуся ниже груди человека

или самое большое — на уровне его груди, так как только при этом условии возможно

приложение полной силы. Что же это за предмет, который можно одновременно, т. е. почти

одним и тем же движением, и рубить и резать, с которым к тому же было не управиться с

помощью всего прочего комплекса режущих и скребущих орудий? Ответ представляется

однозначным: это была туша крупного животного, кожа которого ни в одном месте не была

повреждена и поэтому не поддавалась никакому подрезанию. Ещё один вариант «твёрдой

оболочки», которую создала природа!

Таким образом, ручные рубила были, по-видимому, орудиями очень точного и ограниченного

назначения. Их единственной, строго специальной функцией являлась первичная обработка

туш крупных животных, приносимых к отмели или берегу водой. Сюда входит, прежде всего,

вспарывание, т. е. прорубание шкуры, но, по всей вероятности, также и разрубание крупных

сочленений, отделение членов и т. п. Вторичную обработку удобнее было производить

комплексом остальных орудий (если не говорить о необходимости какого-либо рычага для

раздвижения рёбер или позвонков, о чём будет сказано ниже).

В дошелльское время древнейшие троглодитиды обходились без ручных рубил. Очевидно,

отсюда следует заключить, что тогда находилось ещё довольно много останков травоядных с

уже ободранной кожей, объеденных. Это соответствует времени, когда вымирание хищной

махайродовой фауны ещё только начиналось. Но позже для троглодитид стала уже вопросом

жизни необходимость выработать новообразование для освоения совершенно цельных туш.

Они обрели то, что природой в другом звене было утрачено: подобие клыков махайрода,

предназначенное для прорубания, вспарывания толстой кожи травоядных.

Итак, археоантропы все ещё, как и австралопитеки, не имели никаких ни морфологических, ни

функциональных новообразований для умерщвления крупных животных, для превращения в

хищников-убийц. Они были по-прежнему узко специализированным видом высших приматов,

приспособленным к трупоядению. Гипотеза об их охоте на крупных животных не может быть

подтверждена никакими фактами. Исследователями, начиная от В. Зёргеля

и кончая С. Семёно-

368 Б. Ф. ПОРШНЕВ. О НАЧАЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

вым

, было приложено много усилий для описания «ловчих ям», «гоньбы» (загонной охоты)

и других якобы возможных в нижнем палеолите средств. Но всё это не подтверждено ничем,

кроме этнографических примеров, относящихся совсем к другим эпохам развития человека,

да и развития инстинктов у животных, служивших объектами охоты. В раскопках не найдено

ничего сколько-нибудь надёжно подтверждающего такие догадки.

И вот, наконец, нечто обнаружилось! Правда, крохотный предлог, но зато для огромного

обобщения: у питекантропов было деревянное оружие охоты — копья, дротики, рогатины,

пики. Прежде это было только привлекательной для кое-кого умственной конструкцией. Раз

оббитые камни явно не годятся для охоты, а охота мыслилась как нечто обязательное (иначе

какие же это люди!), значит надо было вообразить деревянное оружие охоты, просто не

сохраняющееся в геологических наслоениях так долго, как камни. И вот догадка как будто бы

подтвердилась.

В 1948 г. у Лерингена (Нижнаяя Саксония, на р. Аллер), вместе с архаического типа

каменным инвентарём была найдена между рёбрами древнего слона палка из тисового дерева

длиной в 244 см. с заострённым и закалённым на огне концом. На счастье, опубликовавший

эту находку Адам сам исключил возможность толковать эту палку как метательное оружие —

копьё, ибо установил, что центр тяжести располагается ниже её середины. Остающееся

предположение об охоте на слона с помощью пики или рогатины слишком неправдоподобно:

такое оружие годилось бы не для преследования убегающего животного, а лишь против

надвигающегося на охотника, или в случае, если последний подкрался бы под самое брюхо

слона

Найдены и ещё немногие обломки таких палок в нижнепалеолитических раскопках Клектон

(Англия) и Торральба (Испания)™. Растут и ширятся догадки о «деревянном охотничьем

оружии» нижнего палеолита, для изготовления которого якобы и каменные орудия служили

всего лишь рабочим инструментом.

А, ведь, ларчик просто открывается. Не всякую операцию при разделке огромной туши

произведёшь камнем и руками. Как, например, раздвинуть рёбра трупа слона? Тут ни каменные

рубила, ни отщепы не помогут, нужен крепкий рычаг наподобие лома. Заострённая, да ещё

закалённая на углях

ППОТОЯДЕНИЕ

369

тисовая палка — изделие принципиально совершенно того же порядка, что и заострённые и

тщательно обработанные камни. Словом, нет необходимости придумывать для этой палки

функцию, существенно отличную от функций каменных орудий. При разделке туши слона, в

частности, для расчленения рёбер, мог понадобиться длинный, как можно более прочный

рычаг; палка с острым обожжённым концом годилась и для того, чтобы проткнуть толщу

кожи и другие покровы; можно было пронзить насквозь отчленённую часть туши для перенос-

ки её вдвоём. Как бы ни были интересны и значительны эти находки, относящиеся, видимо, к

ашёльскому времени, они не дают оснований для умозаключения об охоте. Всё остальное, что

говорится о нижнепалеолитической охоте, не связано вообще с какими бы то ни было

археологическими фактами, кроме факта совместного залегания нижиепалеолитических

орудий с костями нижнеллейстоценовых животных. Но эта связь, как было показано, в

действительности объясняется иначе.

Впрочем, упомянем единственную находку кости животного нижнеплейстоценового времени

с вживлённым ещё при его жизни небольшим обломком кремня. Факт слишком единичный,

чтобы служить достоверной основой для выводов. Это мог быть, скажем, исключительный

случай, когда археоантроп принялся было за труп животного, но оно оказалось ещё не

испустившим дух и от острой боли вскочило, унеся в ране этот осколок. Никаких сходных

материалов не существует.

Нельзя не затронуть вопрос о растительной пище археоант-ропов. В высшей степени

вероятно, что они продолжали ею широко пользоваться, однако стараясь ради неё не уходить

слишком далеко от своего биотопа — от отмелей и побережий. Можно, конечно, допустить и

более далёкие откочёвки за растительной пищей в моменты оскуднения основного источника

корма. Но фактических данных для разработки вопроса о растительной пище почти нет. В

пользу употребления такой пищи говорит лишь анализ состояния жевательной поверхности

зубов. Из археологических материалов можно сослаться только на найденные в Чжоу-Коу-

дяне косточки каких-то ягод, напоминавших вишню, и на обнаруженный там же орех.

Итак, согласно изложенному представлению, разнообразные археоантропы представляли

собою весьма специализированный, занимавший узкую экологическую нишу род. Его

существование связано лишь с определённой эпохой четвертичного периода, с особенностями

ее климата, ландшафта,

370 Б. Ф. ПОРШНЕВ. О НАЧАЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

фауны. Пожалуй, австралопитеки (и близкие им формы) были ещё более специализированы;

может быть, они даже вовсе не потребляли и не умели использовать мясо — ели только моз-

говое вещество. Но и археоантропы были редким родом, кормовая база которого была очень

специфической и ограниченной; родом, ареал которого был широк, а число особей незна-

чительно. Особенность этого рода, сделавшая его важным звеном в антропогенезе, состояла в

том, что он очень далеко отклонился от образа жизни, присущего другим приматам. По

утверждению зоологов, бобры организованы особенно сложно и интересно по той причине,

что они являются единственным видом среди грызунов, приспособившимся к обитанию в

воде. Но эти троглодитиды неизмеримо больше отклонились от экологии отряда приматов.

Будучи по происхождению преимущественно растительноядным, этот род питался мясом;

будучи сухопутным, он добывал себе пищу в воде; обладая древними инстинктами не более

чем для разбивания камнем орехов и раковин, затем — костей, он разбивал и обкалывал

крепкие камни, от которых к тому же сыпались при этом искры.

Следовательно, в своей новой экологической среде он в ограниченной мере мог опираться на

эволюционно более древние инстинкты своего отряда, на унаследованные издалека

стереотипы поведения. Но он должен был вырабатывать много новых, молодых, небывалых в

его родословном древе навыков и стереотипов. Значительное увеличение объёма и веса голов-

ного мозга этого животного является показателем грандиозности этих компенсаторных и

приспособительных процессов, обилия тех новых физиологических механизмов, которые он

должен был обрести.

Можно выделить три аспекта биологии археоантропов, особо важных для дальнейшего. 1)

Достигнута высокая степень экологической специализации. 2) Сезонные или иного рода

большие скопления особей в одном месте, о которых говорилось выше, вызвали острую

необходимость формирования особых предохраняющих нейрофизиологических механизмов

межиндивидуальных взаимоотношений — тормозящих и повальную заразительную

имитативность, и стадное доминирование, словом — механизмы интердикции. 3) Возникшая

ещё у австралопитеков, развивавшаяся на рассматриваемом этапе эволюции троглодитид, а

наиболее бурно развившаяся позже, новая и весьма не простая система сигнальных и прочих

ПЛОТОЯДЕНИЕ

371

сложных межвидовых адаптивных взаимоотношений особей данного рода с особями многих

других видов зверей и птиц (хищники могли повседневно представлять опасность).

IV. Третий этап: образ питания палеоантропов

После крайней регрессии четвероногих наземных хищников, следующий фаунистический

комплекс, хазарский, по терминологии советских палеонтологов, даёт уже картину нового

расцвета других видов хищников. В хазарскую фауну входят характерные для неё формы,

получившие название пещерных: пещерный медведь, пещерная гиена, пещерный лев (или тиг-

ро-лев), но кроме того также волк, лисица, корсак, бурый медведь. Было бы, конечно, неверно

вообразить какой-то абсолютный и очень длительный вакуум в хищной части фауны между

прежней фауной махайрода и фауной пещерных хищников хазарского комплекса. Против

такого абсолютного вакуума свидетельствует то, что почти все перечисленные виды

сформировались ещё в нижнем плейстоцене или даже в плиоцене

. Но их ареалы в до-

хазарское время, видимо, до крайности сузились, находки их костей редки. С другой стороны,

есть основание думать, что относительный вакуум наземных хищных был в то время отчасти

восполнен огромным размножением пернатых хищников. Основанием для такой мысли

служит адаптация нескольких перечисленных видов к пещерному образу жизни. Они не были

постоянными жителями пещер, но что могло бы объяснить скопления их скелетов именно в

пещерах? Изучение пещерного медведя, в том числе посещение ряда «медвежьих» пещер в

Австрии и на Кавказе, привело меня к убеждению, что в комплексе экологических плюсов

главным, хотя может быть и не единственным, было укрытие от небесных наблюдателей:

хищные птицы нападали как на молодь, так и на дряхлых, умирающих или больных медведей.

Они уходили в пещеры отлёживаться, отсиживаться, так как становились здесь невидимыми

для разведки сверху, с неба. Особенно это относится к глубоким тёмным пещерам, но отчасти

даже к навесам или гротам. Адаптация к пещерным убежищам оказалась в минделъ-рисское

время важным условием возможности нового размножения и распространения наземных

хищников в их биологическом противоборстве с воздушными.

372 Б. Ф. ПОРШНЕВ. О НАЧАЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

Сказанное относится, конечно, к тем областям, где ландшафтные условия позволяли и

парение хищных птиц в воздухе, и нахождение пещер на земле. Но, если данное заключение

верно, мы можем сделать вывод о значительном обилии крупных хищных птиц в предрисское

время, хотя кости их, как и вообще птиц, палеонтологам попадаются редко, — по причинам,

видимо, тафономического характера. Однако не вызывает сомнений само существование уже

в плиоцене таких видов как орлы, стервятники, грифы, ягнятники, соколы и др. Они, как и

вообще все представители современной орнитофауны, налицо в плейстоцене

. В

упоминавшемся плейстоценевом местонахождении Ранчо да Бреа (Калифорния) в очень

большом количестве найдены остатки грифов и орлов, скоплявшихся массами на трупах и

погибавших с ними в вязких продуктах окисленных нефтей

. Этими птицами, очевидно, и

были насыщены биоценозы эпохи максимального упадка наземных хищников.

Что касается дальнейших судеб хазарской фауны, то некоторые палеонтологи выделяют её

обеднённый следующий этап под названием мустьерского фаунистического комплекса. Он

приходится на время начала рисского, или днепровского, оледенения

. В мустьерской фауне

уже нет носорога Мерка, эласмотерия, верблюда Кноблоха и других, зато появляются неко-

торые виды верхнепалеолитического комплекса: шерстистый носорог, мамонт, северный

олень, песец. Крупные хищники остаются те же, что в хазарском комплексе. Хазарский и му-

стьерский комплексы характеризуют время их процветания. Но далее они, вернее, ведущие

формы, начинают исчезать: в так называемом верхнепалеолитическом фаунистическом

комплексе или «мамонтовой фауне» (верхний плейстоцен; рисе и вюрм) уже нет пещерного

медведя и пещерной гиены, а к концу верхнего плейстоцена вымирает и тигро-лев (пещерный

лев). Такова последняя интересующая нас волна в истории плейстоценовых хищников.

Вместе с фаунистическим комплексом хазарско-мустьер-ского типа судьба прямоходящих

троглодитид снова критична: если предыдущий уровень определялся обилием нетронутых

хищниками трупов крупных травоядных, смываемых водами, то теперь происходит резкое

умножение и размножение хищников, а тем самым троглодитиды опять утрачивают свою

экологическую нишу.

Разумеется, речь не идёт об абсолютном исчезновении прежних возможностей собирания мясной

пищи у воды и в во-

ПЛОТОЯДЕНИЕ

373

де, как не исчезает приём разыскивания и разбивания тут и там длинных костей и черепов,

характерный для первого этапа, но и то и другое теперь регрессирует как возможный

источник питания. А в то же время численность троглодитид, навряд ли уменьшилась, она,

вероятно, имела тенденцию возрастать, что вызывало острую конкуренцию, интенсивный ес-

тественный отбор и возникновение новых форм, порождённых этим кризисом, и

приспособленных к новым экологическим условиям.

Мы знаем об этом скачкообразном прогрессе не только потому, что изменившаяся фауна

хищников не привела к вымиранию или упадку троглодитид, но и по прямым костным

останкам последних и по следам их жизнедеятельности.

Здесь нет надобности останавливаться на морфологии ископаемых палеоантропов:

значительное число костных находок дало возможность антропологам детально описать её.

Резюмируя, можно сказать, что при значительной полиморфнос-ти, в общем, перед нами,

безусловно, высшая ступень развития семейства троглодитид. У всех видов рода Troglodytes

налицо снижение питекоидных (сближающих с обезьянами) черт и признаков, т. е.

дальнейший и ясно выраженный шаг дивергенции с понгидами. Это касается как строения

черепа в его мозговой и лицевой частях, так и остального (посткраниального) скелета

. У

всех этих «неандертальцев» в широком смысле — значительное увеличение как общего

объёма головного мозга, так и, в особенности, его задней, т. е. сенсорной, в частности,

зрительной области, В то же время можно предполагать у них значительный прогресс и

обогащение локомо-ции бега, скалолазанья и пр. Наконец, налицо прогресс в эволюции кисти

— её двигательных и тактильных возможностей

Точно также появление и развитие палеоантропов знаменует существенный прогресс в

морфологии обработанных и использованных ими камней. В терминах археологии это — вто-

рая половина или конец ашёля и мустье. Характеристику этих новых приёмов обработки

камня читатель найдёт в любых пособиях по каменному веку, а также в специальных исследо-

ваниях по первобытной технологии

Возвращаясь ещё раз к нижнепалеолитическим рубилам, мы должны подчеркнуть, что они не

оставались неизменными на протяжении нижнего плейстоцена. Определённая эволюция их

замечается уже в шелльское время. При переходе к ашёлю и в ашёльское время эволюция

становится более ясной и ус-

374 Б. Ф. ПОРШНЕВ. О НАЧАЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

коряется. Каково же направление этой эволюции? Оно состоит, в основном, в

усовершенствовании режущего края рубила. В конечном счёте, рубило из преимущественно

рубящего орудия превращается в значительней мере в орудие разрезающее. Для нашей темы

наибольший интерес представляет проблема происхождения и значения так называемой

техники «леваллуа». Она возникает как раз в заключительной половине ашёля и сохраняется в

течение всего занимающего нас времени. Суть её в том, что от толстой кремневой заготовки

откалывались пластинки. Последние обладали острым краем, были явно не рубящими и не

колющими, а режущими инструментами. Это значит, что по сравнению с нижним палеолитом

функция обработанного камня смещается. Если раньше на первом плане стояла задача

вспарывать и расчленять наружно не повреждённый, целый труп, то теперь вперёд

выдвигается и уже доминирует задача резать само мясо. Ашёльские рубила ещё как бы

сочетают в себе эти две задачи, но леваллуазские пластины, судя по всему, свидетельствуют о

том, что теперь всё чаще приходилось иметь дело с трупами уже в той или иной мере

раскромсанными зубами хищников. В хазарских отложениях, по сообщению Н. К.

Верещагина, в отличие от более ранних, ясно заметны следы зубов хищников на многих

костях зубров, носорогов, лошадей и особенно эласмотериев. Растерзанный хищниками труп

— это уже не цитадель, как стеной окружённая толстой и крепкой кожей или шкурой,

которую надо протаранить, а осваивать в нём надлежало именно само мясо, которое надо

отрезать от костей, раскромсать на клочья.

Рассматриваемый третий этап характеризуется с точки зрения экологической тем, что

«стоянки» или «памятники», т. е. места палеолитических находок уже не связаны обязательно

с берегами и устьями четвертичных водоёмов, а сплошь и рядом сдвинуты далеко от них, на

водоразделы. Конечно, и там палеоантропы нуждались в воде для утоления жажды, вероятно,

также для вылавливания крабов, лягушек и другой мелкой добычи, но здесь не может быть

речи о значительных сносах «падали» этой водой. Мустьерские находки лишь отчасти при-

урочены по-прежнему к берегам. Они теперь раскиданы в общем в очень неоднородных

ландшафтах, в том числе и в горах. Можно оказать, что теперь налицо несколько вариантов

нахождения мясной пищи не только там, где её преимущественно обнаруживали

археоантропы, но также и всюду, где хищник

ПЛОТОЯДЕНИЕ

375

застигал жертву или где систематически находились останки животных.

Это значит, что экология палеоантропов распадается на некоторое количество различных

экологических ниш и способов добывания мясной пищи, несмотря на морфологическую

общность рода и одинаковую популяционно-этологическую основу каменной техники.

Биолога не испугает предположение о широкой вариабельности экологии одного и того же

зоологического вида: бурый медведь, к примеру, имеет в разных зонах и ландшафтах весьма

различный круг источников питания, жизненных повадок связанных с ними, пищевых

стремлений.

Ниже я предлагаю краткий перечень намечающихся (но в очень разной степени

исследованных и анализированных) вариантов подступов палеоантропов к мясной пище.

Подчеркну, что эти варианты не предполагают абсолютную биологическую специализацию и,

следовательно, в принципе не препятствуют неограниченному тасующемуся общению между

особями. Но всё же расхождение этих вариантов в какой-то мере приспосабливало всякую

популяционную группу к какому-либо ландшафту или кругу животных видов с их биоло-

гическими взаимосвязями, словом, к локальному биоценозу, и тем самым в некоторой мере

благоприятствовало разобщению популяций (в особенности последнее может относиться к

самкам с детёнышами).

1. Прямые отношения комменсализма между палеоантропами и тем или иным видом (может

быть, точнее сказать, теми или иными особями) хищников-убийц. Палеоантропы держатся

охотничьей территории данного хищника, приспосабливаются не слишком отставать от

момента, когда тот забивает жертву и успевает утолить голод, после чего уходит от остатков

трапезы или спит. Задача палеоантрова состоит в том, чтобы обогнать или отогнать других

наземных и воздушных комменсалистов и паразитов, может быть, отрезать и унести часть

добычи. Систематическое пользование частью плодов чужой охоты — явление известное в

зоологии. Такие отношения, например, существуют между росомахой и рысью, между песцом

и белым медведем. Несомненно, что описываемая ситуация, касающаяся палеоантропа,

должна быть различной в зависимости от того, о каком роде хищников-убийц идёт речь, в

частности, о представителях семейства кошачьих (тигро-лев, леопард, ирбис, гепард, рысь)

или семейства собачьих (волк и другие). Можно предполагать особенно длительную пищедо-

376 Б. Ф. ПОРШНЕВ. О НАЧАЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

бывающую связь палеоантропов как раз с волками; до выведения из волков домашней собаки

(а кости последней обнаруживаются уже в конце верхнего палеолита) прошло колоссально

долгое время близких и сложных экологических взаимосвязей палеоантропов с волками.

Допустимо думать о полуприрученном состоянии некоторых из них, об использовании

враждебности между отдельными стаями, а также разновидностями. Известную шутку

археологов: «собака человека в люди вывела», надо бы расширить, распространив её и на

волков му-стьерского времени.

2. Особняком следует поставить вопрос о симбиотических взаимоотношениях палеоантропа с

гиеной. В отличие от современных видов гиен, плейстоценовая пещерная гиена, по-

видимому, не была преимущественно комменсалистом или нахлебником при крупных

хищниках, но и сама систематически вела охоту. В этом смысле и её следовало бы включить в

предыдущий вариант. Однако мы не можем исключить здесь более тесного симбиоза с

палеоантропом, большей степени взаимной выгоды от занятия общей пещеры, хотя, можно

полагать, сменяя в ней друг друга в разное время суточной активности. Если же пещерная

гиена всё же находилась преимущественно в отношениях комменсализма к большим хищ-

никам, то отношения палеоантропа к ней самой должны быть названы субкомменсализмом.

3. Чрезвычайно много внимания не только археологов, но также художников и романистов

привлекало так называемое медвежье, или альпийское мустье. Речь идёт о костеносных

пещерах, содержащих останки несчётных поколений, подчас, сотен тысяч экземпляров

пещерного медведя. Последний, со своей стороны, очень тщательно изучен,

реконструирован, описан палеонтологами (в том числе, Абелем). «Медвежьи пещеры»

нередко несут следы деятельности палеоантропов: обработанные камни ашёльско-

мустьерского типа, признаки временного или даже длительного обитания.

Принято считать, что палеоантропы в соответствующих районах, в горах (а также и на равнинах,

поскольку существовала и равнинная разновидность того же вида медведей) вели

систематическую и опасную охоту на этого огромного зверя. Что касается опасности, то

надуманность этого представления становится очевидной перед хорошо установленным фактом,

что пещерные медведи отклонились от других представителей того же семейства медвежьих в

сторону травоядности. В основ-

ПЛОТОЯДЕНИЕ

377

ном это были мирные существа, весьма изобильные в определённых биотопах, в большом

количестве пасшиеся на альпийских лугах, травянистых горных склонах и в долинах.

Конечно, при этом они были достаточно сильны и вооружены клыками и когтями для

самообороны и поэтому хищники-убийцы на них, по-видимому, вовсе не нападали. Изучение

костей пещерных медведей привело палеонтологов к заключению о быстро нараставших в

среднем плейстоцене патологических изменениях, к представлению, что этот вид выродился

сам собой, поскольку вредные и опасные мутации не выбраковывались. На этом основании И.

И. Шмальгаузен пришёл к выводу, что пещерный медведь был обречён на прогрессирующее

ухудшение генетического фонда и на патологическое вырождение самим фактом отсутствия в

природе опасных для него врагов. Такое мнение можно считать хорошо аргументированным.

А между тем, как сказано, авторы чуждые зоологии, уверяют нас в противном: у пещерного

медведя якобы был грозный истребитель в лице охотников-неандертальцев.

Эта охота решительно ничем материальным не доказана, но зато щедро обставлена образами,

порождёнными воображением. Вот для примера пассаж такого рода: «Не легко представить

себе приёмы охоты на такого крупного и опасного хищника при несовершенстве охотничьего

вооружения неандертальца. Силе и свирепости пещерного медведя человек мог

противопоставить действия хорошо организованной сплочённой группы, внезапность

нападения, хитрость, умение поразить зверя на расстоянии. Среди способов охоты можно

предположить охоту облавой с задачей поднять зверя и загнать его в узкий горный проход,

где его поражали из-за засады. Если раненый медведь уходил, предпринималась охота вдогон

с добиванием зверя рогатинами и дротиками. Зверя подкарауливали у мест кормёжки, на

водопоях, у солонцов, около падали и у выходов из занятых им пещер. Во всех случаях засады

охотники располагались в безопасных местах на вершинах скал, откуда было удобно

обрушивать заранее запасённые камни, брёвна, метать дротики. Нельзя также исключить воз-

можность забоя животных с помощью каких-либо примитивных раздавливающих устройств,

устанавливаемых в узких проходах, у входов в пещеры, около выложенных привад.

Скалистые ущелья черноморских рек и закарстованные хребты с многочисленными пещерами

и гротами как нельзя лучше способствовали успеху охоты такого рода»

378 Б. Ф. ПОРШНЕВ. О НАЧАЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

Автору хочется, чтобы так было, но это противоречит биологической действительности. Не

было «людей» — были высшие прямоходящие приматы. Огромные и очень расплодившиеся

медведи не были трудной добычей — они вообще не были добычей. Кстати, авторы,

описывающие палеолитическую охоту, упускают из виду уроки и законы современного

охотоведения. В наше время охота на бурого медведя основательно изучена, установлено

совершенно точно, сколько экземпляров в сезон можно убить в некотором районе, чтобы не

превысить биологического предела, после чего поголовье уже не сможет воспроизводиться и

популяция будет обречена на нисходящую кривую убыли вплоть до исчезновения. Но неза-

висимо от чьего-либо сознания, разве не так же объективно обстояло бы дело, если бы

палеоантропы действительно наносили серьезный урон поголовью пещерных медведей? Но

они не наносили никакого урона.

В «медвежьих» пещерах мустьерского времени преобладают кости очень молодых особей или

очень старых. Молодь здесь держали в безопасности от хищных птиц. Вся их смертность

сконцентрировалась тут — повредившие себя, больные, неполноценные особи умирали под

сводом пещеры, чтобы не умереть в когтях или в горном гнезде орла. Старые и слабые

приходили под тот же кров и по большей части тут заканчивали жизнь. Палеоантропам

достаточно было внедриться в этот мир, где их никто не боялся, так как они ни на кого не

нападали. Я видел входы в несколько пещер такого рода (в Австрии и на Кавказе) и ни одна из

них не была расположена так, чтобы на выходивших или входивших медведей можно было

откуда-то сверху скидывать камни. Зато внутри, в полумраке пещеры, палеоантроп мог

вполне безбоязненно и непосредственно наблюдать за протекавшей там жизнью, мог знать

индивидуально многих из этих скончавшихся там великанов. Он мог и снаружи вовремя

подоспеть к моменту смерти или, может быть, предсмертной беспомощности каждого из них,

чей час пробил. Рассеянные там и тут на протяжении и в разных слоях этих, подчас очень

глубоких, пещер, кремневые осколки и изделия, следы кострищ, рассказывают с полной

очевидностью непредубеждённому взгляду, как всё это происходило в биологической

действительности.

Надо отметить, что последние два рассмотренных варианта, соседство палеоантропа с пещерной

гиеной и с пещерным медведем, в значительной степени объясняют, почему он сам

ПЛОТОЯДЕНИЕ

379

может быть в немалой мере отнесён к числу «пещерных» существ. Это — гораздо более

серьёзное основание, чем нередко приводимые мотивы его пещерного образа жизни: укрытие

от ветра, дождя, холода, от хищных зверей. Откуда было взяться у них изнеженности, боязни

непогоды? Это всё типичные антропоморфизмы исследователей. У палеоантропов были

двоякого рода мотивы для пещерного образа жизни: а) те же, что у медведей или гиен, —

укрытие молоди и умирающих или больных от видимости сверху, т. е. от птиц (плюс

сокрытие от этого «небесного шпионажа» также запаса своей мясной пищи) и б) то или иное

подобие симбиоза с указанными пещерными хищниками. Пещеры надолго стали характерным

рефугиумом для палеоантропов, получивших заслуженное прозвание «троглодитов», т. е.

пещерных жителей. Впрочем, мы сейчас увидим, что оно подходит лишь для части

палеоантропов, но не может быть распространено на всех.

4. Лишь в самых приближённых контурах может быть очерчен другой образ пищедобывания

этих плотоядных: следование непосредственно за стадами или, вернее, со стадами травоядных

— хоботных, парнокопытных, непарнокопытных. Здесь роль хищника-убийцы как

посредника, вероятно, снижена. Всё же можно различать два случая, а) Палеоантроп следует

по пятам волков, идущих за стадом или нападающих на стадо, точнее на молодь или на

старых и слабых; при этом волки нередко забивают много больше, чем могут съесть, б)

Палеоантропы сами высматривают тех отстающих и умирающих, которых в определённом

проценте неминуемо теряет всякое стадо. Впрочем, и тут вероятно соучастие волков и ша-

калов или хотя бы добивающих эти жертвы хищных птиц. Что специфично в обоих случаях

для поведения палеоантропов, это — необходимость нести с собой, держать в руке режущий

камень. Минимальный вес последнего, возможность максимально далеко занести его от места

залегания кремня в виде заготовки или законченной пластины — вот, может быть, один из

секретов «леваллуа>>, как и других мустьерских режущих и остроконечных изделий.

Миграции стад травоядных животных могли быть местными и небыстрыми, т. е. всего лишь

сменой близлежащих пастбищ. Но палеозоологи предполагают также чрезвычайно далёкие и

стремительные перемещения стадных животных, в том числе предковых форм современной

лошади. Табуны совершали подчас быстрые пробеги через непригодные в качестве

380 Б. Ф. ПОРШНЕВ. О НАЧАЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

пастбищ территории — пустыни, солончаки и пр. Обязательно ли в таком случае и волки, и

палеоантропы отставали и отрывались от них? Нет, на основании факта ириручаемости

лошади, несомненно, на десятки тысячелетий предшествовавшей появлению её

одомашненного вида, допустимо представить себе, что в своём стремительном беге табуну

легче было оторваться от любых хищных преследователей, чем от палеоантропов. Последние

могли бежать какое-то время вместе, держась, чтобы не отстать, за гривы и хвосты, потом

могли приспособиться и вскакивать на спины, благо этот симбионт бегущего коня или,

скажем, слона, не представлял ни малейшей опасности, не провоцировал инстинкта

самосохранения, а может быть и приносил стаду ту или иную биологическую пользу.

Мы тут затрагиваем такие гипотетические формы связи палеоантропов со

среднеплейстоценовой фауной, которые не могут быть документированы обычными

археологическими средствами. Но есть и такой вид источников, каким никогда не пользуется

палеоантропология: отличия разных видов современных животных (зверей и птиц) в

отношении антропичес-кого фактора: иные из них приручаются человеком сравнительно

легко, поддаются дрессировке или даже склонны к си-нантропизму; другие мизантропичны —

не поддаются ни приручению, ни дрессировке. Такое различие между видами не может быть

случайным, как и не могли подобного рода инстинкты сложиться в короткое время. Они

уводят зоолога в толщу четвертичного времени и позволяют наметить круг животных, с

которыми палеоантроп находился в отношениях биологического контакта, не представляя для

них ни малейшей опасности. Разве не заманчивый предмет — выяснить, почему индийские

слоны отлично поддаются приручению и обучению, а африканские почти не поддаются? Но

ко всему этому комплексу палеозоологических и вместе с тем палеоантропологи-ческих

вопросов мы вернёмся в последнем разделе этой главы.

5. Опираясь на такие же зоологические древности, проявляющиеся в современных инстинктах и

реакциях на антропичес-кий фактор, можно предполагать добывание палеоантропами мясной

пищи с помощью нескольких видов крупных хищных птиц. Ещё в недавнее историческое время

охота с помощью приручённых беркутов, а также ястребов, соколов и других пернатых убийц

была хорошо известна, а в историческом прошлом была высоко почитаема.

ПЛОТОЯДЕНИЕ

381

6. Еще один вариант представляет собою традицию, идущую от предыдущего этапа эволюции

троглодитид: использование прибрежных отмелей и устьев рек для вылавливания трупов

животных, сносимых водами. Автор этих строк в 1954 г. принимал участие в раскопках

мустьерской стоянки близ Волгограда под руководством С. Н. Замятина и М. 3. Панич-киной.

Стратиграфия и вся восстановленная картина этого классического памятника показывают, что

он располагался на мысу при впадении большой реки в древнюю Волгу. Мыс этот спускался к

самой воде и переходил в топь и мелководье. Некоторое число кремневых изделий найдено

именно там, у подводной части мыса: мясо принесённых течением мёртвых животных

(бизонов, сайгаков и др.) резали и кромсали тут же в воде или, может быть, хранили это мясо

в воде. К подобному варианту можно отнести разыскивание и использование в пищу трупов

животных на топких берегах озёр, на торфяных болотах и т. п.

7. Наконец, ещё один вариант, в большой мере скрытый от непосредственного изучения:

морская добыча. Сюда относится, с одной стороны, выброс волнами на морские и океанские

побережья всяческой, в том числе крупной живности, с другой стороны, ныряние за ней. В

последнем случае палеоантроп вступал в биологические взаимоотношения со сложным миром

морских хищников, может быть, опираясь, в той или иной мере, на подводные антагонизмы

дельфинов с акулами и т. п., о чём опять-таки судить можно только по сохранившимся

врождённым реакциям на антропический фактор у этих представителей подводного царства.

Читатель видит, что каждый из перечисленных вариантов заслуживал бы обширного обзора и

обсуждения. Однако задача данного раздела состояла лишь в том, чтобы дать самую общую

намётку для соответствующей проблематики средне-плейстоценовой зоологии — не

фаунистики, а именно зоологии в самом полном современном смысле, т. е. включающей

экологию, биоценологию, этологию. Без этого наука о палеолитическом времени принуждена

будет оставаться на уровне загадок примерно следующего рода: палеолитический человек

«должен был широко использовать всякого рода уловки, основанные на знании привычек

зверя, так как его охотничье вооружение было слишком несовершенным для непосред-

ственной борьбы, по крайней мере, с более крупными и сильными представителями

животного мира»

. Незавидна позиция

382 Б. Ф. ПОРШНЕВ. О НАЧАЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

пауки, признающей, что она не знает и не намеревается знать тех «привычек», «повадок»

животных, которые знал и использовал наш четвертичный предок, раз речь идёт о фундаменте

этой науки, об основаниях для веры в нижне- и среднеиалео-литическую охоту.

V. Рассмотрение одного примера: тешик-ташский палеоантроп и его биотическая среда

Недостаточно констатировать грандиозность задачи. Хочется проиллюстрировать сказанное

хоть на одном-единственном частном случае. Для этой цели я выбираю известный средне-

палеолитический, мустьерский памятник — грот Тешик-Таш. Я при этом не буду прибегать

ни к каким археологическим параллелям, ни к каким сопоставлениям с другими палеолити-

ческими памятниками, хотя на деле он принадлежит к первому из перечисленных выше

вариантов. Выбор именно Те-шик-Таша определился двумя причинами.

Во-первых, этот памятник образцово описан открывшим его А. П. Окладниковым и другими

исследователями. В нашем распоряжении имеется коллективный труд археологов, зоологов и

антропологов, всесторонне и с большой полнотой освещающий и неандертальского обитателя

грота, и материальные остатки его жизни, и состав окружающей его фауны. Последнее

обстоятельство особенно важно. Известно, что исследователи палеолитических памятников

слишком часто пренебрегали, а на Западе многие и сейчас пренебрегают, изучением костей

животных в целях уяснения образа жизни и биотической среды человека. Они сплошь и рядом

ограничиваются выборочным определением ведущих видов животных в целях сугубо

стратиграфических. Кости животных из Тешик-Таша, как и из ряда других палеолитических

памятников СССР, подвергнуты самому тщательному и анатомическому, и статистическому

изучению. Статьи В. И. Громовой

и П. В. Сусловой

о фауне млекопитающих и

орнитофауне из грота Тешик-Таш дают надёжную базу для нашей задачи.

Во-вторых, Тешик-Таш отличается одной замечательной особенностью: природная обстановка

здесь, в горах Бай-сун-Тау, отрогах Гиссарского хребта, была во времена неандертальца почти

такой же самой, как и сейчас. В. И. Громова и А. П. Окладников неоспоримо доказали, что фауна,

флора,

ПЛОТОЯДЕНИЕ

383

геоморфологические черты местности, — всё это было тождественно или почти тождественно

современным

. В то время как в других палеолитических памятниках мы принуждены

реконструировать те или иные природные условия, которых сейчас нет, и, следовательно,

рискуем сильно ошибиться. В данном же случае мы можем опираться на изучение сущест-

вующей природы, на наблюдения зоологов и географов. Чем объясняется эта счастливая

особенность — вопрос ещё окончательно не решённый. Указывается три возможных

объяснения: 1) в Средней Азии не было в плейстоцене похолоданий, соответствующих

ледниковым эпохам севера, и климат оставался более или менее постоянным на протяжении

всего плейстоцена; 2) период похолодания в Средней Азии был, но время обитания

неандертальцев в гроте Тешик-Таш предшествует ему (миндель-рисс), так что климат того

времени как бы восстановился в современную эпоху; 3) неандерталец жил в гроте Тешик-Таш

при климате более холодном (рисе), чем сейчас. Однако в отношении флоры и фауны этого

различия не видно потому, что одновременно с потеплением происходил другой процесс —

поднятие Гиссарского хребта. Если вследствие потепления границы леса абсолютно

повысились (над уровнем моря), то и горы за это время поднялись примерно настолько, что

грот Тешик-Таш сохранил своё прежнее положение на границе лесной и альпийской зон, т. е.

он находится среди такой же как прежде флоры и фауны. Но нам важен сам результат. Когда в

других палеолитических стоянках мы сталкиваемся с костями вымерших животных, мы в

известной мере вынуждены оперировать с иксами: мы не знаем точно, каков был образ жизни

данного животного, каковы были его «привычки» и «повадки», кто были его враги и т. д. А из

фауны Тешик-Таша к вымершим животным относится одна пещерная гиена, да и та, по-

видимому, почти тождественна живущим ныне пятнистым гиенам, остальные в неизмененном

виде живут либо тут же, в том же месте, либо, как сибирский горный козёл («киик», или

«тэк»), встречающийся сейчас в данном районе реже, чем винторогий козёл, маркур

, или как

леопард, живут в окрестных горных хребтах в тех же ландшафтных условиях. Относительно

каждого из этих видов имеются обильные наблюдения, обширная зоологическая литература.

Следовательно, биотическая среда тешик-ташского неандертальца может быть

реконструирована со всей конкретностью.

384 Б. Ф. ПОРШНЕВ. О НАЧАЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

Правда, нет никаких оснований утверждать, что костные останки из грота Тешик-Таш