132  К. Хорни 
ражениям женских гениталий, в то время как орально ори-
ентированные изображения могут выражать тревогу. 
Но, между тем, имеются и реальные причины, почему мне 
кажется невероятным, что существование специфического 
женского отверстия должно оставаться «необнаруженным». 
С одной стороны, мальчик, конечно, автоматически считает, 
что все устроены так же, как он сам; но с другой стороны, его 
фаллические импульсы несомненно инстинктивно толкают его 
искать соответствующее отверстие в женском теле, более 
того, то отверстие, которого он сам лишен, ибо один пол все-
гда ищет в другом комплементарности или тех признаков, ко-
торые отличаются от его собственных свойств. Если мы все-
рьез принимаем заявление Фрейда о том, что сексуальные 
теории детей строятся на основе их собственного полового 
устройства, в данном случае следует вывод, что мальчик, по-
буждаемый импульсами к проникновению, неизбежно рисует 
в воображении комплементарный женский орган. Именно это 
заключение следует из материала, который я процитировала 
в начале статьи, говоря о маскулинном страхе перед женски-
ми гениталиями. 
Очень сомнительно, чтобы этот страх начинался только в 
пубертате. Уже в начале этого периода тревога видна доста-
точно отчетливо, если заглянуть за невысокий фасад мальчи-
шеской гордости, скрывающий ее. В подростковом возрасте 
задача мальчика, очевидно, не только освободиться от инце-
стуозной привязанности к матери, но и научиться управлять 
своим страхом перед всем женским полом вообще. Успеха на 
этом поприще мальчик, как правило, достигает только посте-
пенно: сначала он поворачивается спиной ко всем девчонкам 
на свете, и только когда его маскулинность пробудится пол-
ностью, она властно подвигает его через порог страха. Но мы 
знаем, что, как правило, конфликты пубертата - это, mutais 
mutandis, то есть - ожившие конфликты периода ранней ин-
фантильной сексуальности, и, таким образом, путь, которым 
развиваются подростковые конфликты, часто, в сущности -
верная копия серии более ранних переживаний. Более того, 
гротескный характер тревоги, насколько мы можем судить о 
ней, исходя из символизма сновидений и по литературным