Сидорова Л.А. Советская историческая наука середины ХХ века: синтез трех поколений историков

Подождите немного. Документ загружается.

оценки происходивших событий, раскрывали свои мировоззренческие

позиции, делились мыслями о научном сообществе

Среди мемуаров следует выделить воспоминания историков о своих

старших коллегах и учителях. Они имеют особую ценность для данной

работы, так как дают материал для оценки межпоколенческих

взаимоотношений в сообществе историков, для изучения

историографической традиции

Особую группу источников составили научные труды советских

историков трех поколений, в которых отразилась исследовательская позиция

их авторов. Преимущественно привлекались монографии, статьи и доклады,

появление которых вызвало неоднозначные оценки как со стороны

партийного руководства исторической наукой, так и собственно научного

сообщества. Среди таких изданий следует назвать, в первую очередь,

«Русскую историографию» Н.Л.Рубинштейна (М., 1941), двухтомную

«Историю Казахской ССР» (М., 1943), «Феодальное землевладение Северо -

Восточной Руси» С.Б.Веселовского (М., 1947), сборник «Петр Великий» (М.-

Л., 1947), монографию Б.А.Романова «Люди и нравы древней Руси

(Историко-бытовые очерки XI-XIII вв.)» (Л., 1947) и др. Эти работы стали

знаковыми в истории советской исторической науки. В их

Академик С.Ф.Платонов: Переписка с историками: В 2 т. Т. 1. М., 2003; Анатолий

Васильевич Предтеченский. Из творческого наследия. СПб., 1999; Дружинин Н.М.

Воспоминания и мысли историка. М., 1979; Кучкина О.А. О моем отце // История и

историки. 2005. Историографический вестник. М., 2006; Сидоров А.Л. Институт Красной

профессуры // Мир историка. Историографический сборник. Выпуск 1. Омск, 2005;

Бестужев-Лада И.В. Свожу счеты с жизнью. Записки футуролога о прошедшем и

приходящем. М., 2004; Ганелин Р.Ш. Советские историки: о чем они говорили между

собой. Страницы воспоминаний о 1940-х – 1970-х годах. СПб., 2004; Гуревич А.Я. История

историка. М., 2004; Гутнова Е.В. Пережитое. М., 2001; Жаль, мало пишу… Статьи,

письма, архивные документы академика РАН П.В.Волобуева. М., 2006; Ковальченко И.Д.

Научные труды, письма, воспоминания (из личного архива академика): Сб. материалов.

М., 2004; Константин Николаевич Тарновский. Историк и его время. Историография.

Воспоминания. Исследования. СПб., 2002; Левыкин К.Г. Мой университет: Для всех – он

наш, а для каждого – свой. М., 2006; Рабинович М.Г. Записки советского интеллектуала.

М., 2005; Тартаковский Б.Г. Все это было… Воспоминания об исчезающем поколении.

М.,2005 и др.

Зимин А.А. Н.Г.Бережков // Отечественная культура и историческая мысль XVIII – ХХ

веков. Сб. ст. и материалов. Вып. 3-й. Брянск, 2004; Итенберг Б.С. Несколько слов о

Михаиле Герасимовиче // «Будущего нет и не может быть без наук…» (Памяти

профессора Московского университета Михаила Герасимовича Седова). М., 2005;

Китанина Т.М. В семинаре А.В.Предтеченского. 1951-1953 //Анатолий Васильевич

Предтеченский. Из творческого наследия. СПб., 1999; Лурье Я.С. Из воспоминаний об

Александре Александровиче Зимине // Одиссей. Человек в истории. 1992. М., 1994;

Манфред А.З. Милица Васильевна Нечкина – мастер исторического повествования //

Проблемы истории общественной мысли и историографии. К 75-летию академика

М.В.Нечкиной. М., 1976; Рамазанов С.П. О педагогической деятельности

Б.Г.Могильницкого // Методологические и историографические вопросы исторической

науки. Вып. 25. Сб. ст. Томск, 1999; Фоменко В.Т. Воспоминания об Израиле

Менделевиче Разгоне // Мир историка: историографический сборник. Вып. 1. М., 2005 и

др.

историографических судьбах отразились ведущие тенденции ее развития,

проявились сложные переплетения исторической науки и правящей

идеологии.

Большую группу источников составили материалы периодики. Были

изучены журналы «Большевик» («Коммунист»), «Историк-марксист»,

«Борьба классов», «Пролетарская революция», «Вестник АН СССР»,

«Исторический журнал», «Вопросы истории», «История СССР», «Вопросы

истории КПСС» и др. Содержащиеся в них научные статьи, рецензии,

опубликованные постановления ЦК партии и Президиума АН СССР дали

обширный материал для понимания ситуации, которая складывалась внутри

и вокруг советской исторической науки в изучаемый период времени.

Использовались также документы и материалы, в которых были

отражены основные вехи истории советской исторической науки,

директивные партийные документы в этой области, работы классиков

марксизма-ленинизма, в том числе сталинские, оказавшие влияние на

развитие отечественной историографии.

В качестве источников, характеризующих научное сообщество с точки

зрения его социально-демографического состава, были изучены

биобиблиографические справочники и указатели, содержащие информацию о

возрастном, образовательном, профессиональном уровне советских

историков

Информативное богатство всего комплекса источников, как архивных,

так и опубликованных, позволило рассмотреть развитие советской

исторической науки середины ХХ века как результат совместных усилий

историков всех трех работавших в ней поколений.

Методы исследования. Исследование проводилось на основе

сравнительно-исторического метода и комплексного подхода, с позиций

историзма, научности, объективности и многофакторности. Особое значение

имел метод типизации и группировки, историко-антропологический и

генерационный подходы в изучении истории исторической науки. Сущность

генерационного метода в изучении историографии заключается в

исследовании роли одновременно работавших в науке больших групп

историков разных поколений, составлявших в совокупности единое

профессиональное сообщество, в выяснении их влияния на развитие

исторической науки данного периода. Его использование дает возможность

проследить зависимость профессиональной судьбы историков от условий,

сформировавших ту или иную их генерацию. В диссертации широко

используется категория генерации (поколения) историков, которая

понимается как общность специалистов, примерно в одно и то же время

начавших заниматься профессиональной научно-исследовательской и

преподавательской деятельностью. Границы этого термина достаточно

Кто есть кто в РГГУ. М., 1997; Современная историческая наука Западной Сибири в

лицах. Историки Омска. Биобиблиографический словарь. Под ред. В.П.Корзун. Омск,

1999; Чернобаев А.А. Историки России ХХ века. В 2-х тт. Саратов, 2005 и др.

подвижны: к одному поколению могут быть отнесены люди, разница в

возрасте которых относительно велика. Крутые изломы истории разбивали

единство поколений, и в силу личностных особенностей историки примерно

одного возраста оказывались причисленными и сами относили себя к разным

поколениям. Вместе с тем, самоидентификация и определение в

общественно-профессиональном мнении историка как представителя того

или иного поколения – категория достаточно постоянная. Генерации

историков достаточно четко вычленяются при некоторой условности

возрастного фактора, находящегося в основе такого деления. В середине ХХ

века в исторической науке работали три поколения советских историков –

дореволюционное (историки «старой школы»), первое марксистское

(поколение «красных профессоров») и послевоенное.

Научная новизна исследования. Впервые предпринята попытка

изучить историю исторической науки с использованием генерационного

метода. Его применение дало возможность показать особенности

воздействия идеологии и политики на исследовательскую деятельность

советских историков разных поколений, изучить генерационную специфику

восприятия и использования методологии марксизма. В диссертации

подняты вопросы межличностного общения в сообществе советских

историков середины ХХ в., проанализированы характерные черты

профессиональных коммуникаций историков разных поколений. Такая

постановка проблемы дала возможность по-новому оценить характер

развития советской исторической науки и ее вклад в российскую

историографию, отказавшись от стереотипного нигилистического либо

апологетического ее восприятия. В научный оборот введен большой

комплекс документов из Архива Института российской истории РАН. На его

основе, с привлечением материалов Архива РАН и опубликованных

источников, сформирована база данных, содержащая информацию о

социально-политическом, культурном и научном облике советских

историков, работавших в середине ХХ в.

Практическая значимость работы. Материалы диссертации могут

быть использованы в дальнейших научных исследованиях по проблемам

истории и методологии отечественной исторической науки, в изучении

духовной жизни советского общества, при подготовке лекционных и

специальных курсов, учебных пособий по отечественной историографии и

культуре.

Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждена и

рекомендована к защите на заседании Центра «Историческая наука России»

Института российской истории РАН. Основные положения диссертации

были представлены в виде двух монографий и серии статей, девять из

которых опубликованы в ведущих рецензируемых научных журналах и

изданиях. Они нашли отражение в ряде выступлений и докладов на научных

конференциях, в том числе на международных - «Основные этапы развития

российской государственности. Центр и периферия. Х–ХХI вв.» (Москва. 30-

31 октября 2008 г.) и «Российская государственность в лицах и судьбах ее

созидателей: IX-XXI вв.» (Липецк. 31 октября – 1 ноября 2008) и

Всероссийской научной конференции «Тысячелетие развития общественно-

политической и исторической мысли России» (Нижний Новгород.14-16 мая

2008).

Структура диссертации. Поставленные цели и задачи исследования

определили структуру работы. Диссертация состоит их введения, пяти глав,

заключения, списка источников и литературы и приложений.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обосновывается актуальность темы диссертации, ставятся

цели и задачи исследования, характеризуется степень научной

разработанности проблемы и состояние источниковой базы, раскрывается

методология исследования, его научная значимость и новизна, а также

определяются объект и предмет исследования, его хронологические и

территориальные рамки, приводятся сведения о научной апробации

результатов исследования.

Глава первая «История и политика в научном творчестве трех

поколений советских историков» раскрывает зависимость отечественной

исторической науки середины ХХ века от внешних факторов,

первенствующую и определяющую роль среди которых играл контроль

партийных органов, прямо вторгавшихся в исследовательскую деятельность

историков. Главной идеологической составляющей была в тот период идея

советского патриотизма, которая активно внедрялась в гуманитарной сфере и

в области изучения истории, в частности. Она сочеталась с остававшейся в

силе с середины 1930-х гг. критикой школы М.Н.Покровского.

Включение идеи советского патриотизма, вобравшего в себя элементы

российского патриотизма в широком смысле слова, в арсенал партийно-

государственной идеологии и пропаганды способствовало появлению

позитивных моментов в оценках событий дореволюционной истории России

и в осмыслении историографического наследия. Однако отрицание

национального нигилизма в духе М.Н.Покровского, проводимое как

политика партии в области исторической науки, имело не только

положительные стороны. Одновременно вызревала тенденция (получившая

свое крайнее выражение в годы «холодной» войны) к абсолютизации идеи

советско-государственного патриотизма, доведению до степени отрицания

любого зарубежного опыта и, тем самым, к ее компрометации. Она

отчетливо проявилась на состоявшемся летом 1944 г. в ЦК ВКП (б)

совещании историков.

Послевоенное оживление исследовательской деятельности советских

историков проходило на фоне многочисленных проработочных кампаний,

инициировавшихся ЦК партии. С 1947 г. стала постепенно набирать силы

идеологическая кампания, вылившаяся в следующем году в борьбу с

космополитизмом и буржуазным объективизмом. Одним из наиболее

заметных ее эпизодов была дискуссия по фундаментальному труду

Н.Л.Рубинштейна «Русская историография». События вокруг этой книги

можно рассматривать как видимое проявление влияния, производившегося

на историков внешними политико-идеологическими факторами.

В диссертации поставлен вопрос о влиянии политических репрессий на

сообщество советских историков и развитие исторической науки середины

ХХ века в целом. Репрессии наложили свой отпечаток на последующую

деятельность советских историков всех трех поколений, понуждая их

занимать выжидательную позицию по отношению даже к тем переменам в

исторической науке, которые отвечали их собственным научным

представлениям и были санкционированы сверху; они породили «цензуру

собственной головы».

Наименее болезненно налагаемые партийно-идеологическим

контролем ограничения переносили историки первого марксистского

поколения. Партийность была той реальностью, в которой шло их

формирование как исследователей-профессионалов. Она органично входила

в систему их жизненных ориентиров; ею было принизано их научное

творчество. Историки «старой школы» стремились дистанцироваться от

политически заостренных тем. Степень политизированности представителей

послевоенного поколения исследователей в значительной степени зависела

от генерационной принадлежности их научных руководителей.

Выявлено влияние идеологической доминанты на решение советскими

историками источниковедческих задач. Принцип приоритета источника в

историческом исследовании в руководящих партийных документах

послевоенных лет квалифицировался как “ложный академизм”.

Пропагандистской акцией, затронувшей советскую историческую

науку середины ХХ в., была общесоюзная дискуссия, развернутая вокруг

брошюры И.В.Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Большое

значение для советской историографии приобрел сталинский тезис о том,

что, несмотря на идеализм и вульгаризаторство Н.Я.Марра, все ценное и

поучительное при соблюдении критического подхода должно быть у него

взято. В данной связи напрашивалась аналогия с отношением к школе

М.Н.Покровского, к более объективной оценке ее деятельности.

Идеологические кампании сопровождали XIX съезд КПСС, работу

И.В.Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР».

После смерти И.В.Сталина самым заметным идеологическим

элементом в советской исторической науке была борьба с культом личности,

сначала в безличной, а затем в персонифицированной форме. Историки

выступили критиками преувеличения роли личности в истории в

исторических исследованиях, однако политико-идеологическая конъюнктура

не способствовала глубокому и объективному рассмотрению заявленной

проблемы. Советские историки находились в состоянии ожидания

прояснения идеологической обстановки. Ее неясность и неопределенность

выступали в качестве катализатора творческой активности, следствием чего

было усиление интереса к общим проблемам истории.

Для историков советского общества сверка идеологических координат

продолжала доминировать. Она велась под знаком достижения

объективности исследований, внимания к истории советского периода,

возрождения духа дискуссионности в научной деятельности, однако касалась

в основном формально-содержательной, а не сущностной стороны

исследовательской деятельности.

Объективность исследования в середине 1950-х гг. приравнивалась к

соблюдению этого требования в отношении оценки роли личности в истории.

Безграничное преклонение перед такими историческими личностями, как

Иван Грозный, Петр Великий и др., перед деятелями более близких эпох

сменилось довольно-таки нейтральным к ним отношением, подчеркнутым

вниманием к прочим участникам исторического процесса. Сиюминутная

конъюнктура, как одно из основных следствий идеологического диктата в

исторической науке, являлась препятствием к изучению проблем истории на

всех уровнях

Глава вторая «Генерационные особенности восприятия

марксистской парадигмы истории» посвящена анализу отличий в

понимании и интерпретации существовавших в советской исторической

науке середины ХХ в. методологических подходов историками трех

изучавшихся поколений. Показано, что все они работали в русле так

называемой марксистской парадигмы, альтернатив которой практически не

было. Однако понимание советскими историками марксизма было далеко не

однозначным. Как правило, этим термином обозначался набор уже

достаточно устоявшихся в советской исторической науке положений и

подходов к изучению истории, который не был полностью тождествен

философско-социологической теории К.Маркса и Ф.Энгельса и обозначался

дефиницией марксизм-ленинизм.

Доминирование марксистско-ленинских концептуальных основ в

советской исторической науке допускало некоторые вариации в отношении к

ним историков. Модель использования марксистской парадигмы не была

единственной и в существенной степени определялась тем, к какому

поколению относился тот или иной историк и чью школу он наследовал.

Сложность и важность вопросов соотношения методологии и фактов

сделали их непременным элементом рефлексии российских историков всех

поколений. Они определяли модели использования методологии марксизма -

творческую, догматическую и формальную, - которые можно выделить в

советской исторической науке середины ХХ в. В трудах историков они

существовали как в чистом виде, так и в смешении элементов нескольких

одновременно. Преимущественное внимание к историческому факту было

свойственно для первой и третьей, доминирование теории – для второй

модели.

В отношении историка к факту проявлялась его творческая

индивидуальность, поэтому внутри каждого поколения исследователей были

ученые, в большей или меньшей степени склонные к теоретизированию или к

фактологии; наилучших результатов достигали те из них, кто допускал

между ними разумный синтез, находил свое золотое сечение. Использование

в качестве базовой одной из моделей было самым тесным образом связано с

принадлежностью исследователя к определенной генерации. Отношение к

факту как основе исследовательской деятельности, фундаменту будущей

работы историки «старой школы» сохранили и в советское время. Они

считали, что использование в качестве основы исследования не осмысленных

самостоятельно, заимствованных теоретических построений без достаточной

проработки фактического материала приводит к отсутствию четкой

авторской позиции и путаным суждениям, а введение в научный оборот

новых источниковых массивов расценивали как залог развития исторической

науки. Решение данной проблемы в рамках марксистской парадигмы не

оставляло историкам этого поколения иных путей, кроме как следования

формальной модели использования марксистских подходов (уход от них под

прикрытием руководящих цитат) либо попытки реализации творческой

модели (при позитивном отношении к марксистской гносеологии).

Позиции «старой профессуры» в отношении исторических фактов

противостояла точка зрения советских историков генерации «красных

профессоров» (особенно тех из них, кто занимался историей советского

общества), которую характеризовало преклонение перед марксистскими

постулатами и социологическими схемами. Она претерпела определенные

подвижки в середине 1930-х гг. в связи с постановлением о преподавании

гражданской истории. Внимание к изучению истории, а не только

социологии в определенной мере изменило отношение к фактам, особенно у

творческой части поколения «красных профессоров».

Изменения в исследовательской позиции отдельных представителей

первой марксистской генерации были связаны не только с изменившимися

внешними условиями развития советской исторической науки.

Немаловажную роль в них сыграл творческий контакт между поколениями.

Поэтому не случайно, что именно у историков, занимавшихся проблемами

досоветской истории, наиболее часто встречались попытки отказа от

применения догматической модели использования методологии марксизма, в

чем можно видеть прямое влияние их предшественников. Напротив,

историки советского общества и, конечно же, партии, принадлежавшие к

генерации «красных профессоров» и послевоенному поколению историков, в

наибольшей мере сохранили преклонение перед вопросами теории, подчинив

им фактическую сторону своих трудов, несмотря на постоянное

прокламирование тезиса о важности опоры на факты.

Проблема соотношения теории и факта в историческом исследовании

возникала на каждом переломном этапе развития советской исторической

науки. Взятый с середины 1930-х гг. курс на внимательное отношение к

историческим фактам был ослаблен к началу 1950-х гг., когда на волне

сменявших одна другую идеологических кампаний наблюдалось

повышенное стремление к догматическому теоретизированию. Новый

всплеск интереса к этой проблеме возник в период «оттепели». Эта

позитивная тенденция имела большое значение для формирования

исследовательских позиций вступавшего в науку нового, послевоенного

поколения советских историков.

Российская классическая историческая школа XIX в. сформировала

принципы работы с источником, которые стали основой для

исследовательской деятельности всех последующих отечественных

историков. Скрупулезность в отношении к содержавшейся в источнике

информации, точность и всесторонность ее анализа, критическое отношение

и установление ее подлинности – вот тот фундамент, на котором строилась

работа историков с источником. В качестве основного условия в обращении с

историческими источниками выдвигалось требование их научной критики, в

основе которой лежали объективность и историзм. Произвольная, а тем более

однонаправленная выборка источников признавалась недопустимой. В

повседневной исследовательской практике историкам «старой школы»

приходилось в ряде случаев отступать от своих принципов обращения с

историческими источниками, опуская информацию, которая уж слишком

очевидно приходила в противоречие с общепринятыми на определенный

момент марксистско-ленинско-сталинскими трактовками.

То, что для историков дореволюционной формации было нарушением,

отступлением от привитых им со студенческой скамьи навыков работы с

историческими фактами, для поколения «красных профессоров» стало

осознанной позицией, которая имела свои обоснования. Объективность в

отношении к историческим источникам оценивалась с позиций классовости и

партийности. Под таким углом зрения исключение из исследовательской

практики источников, не прошедших тест на идеологическую

выдержанность, не считалось нарушением принципа историзма.

К середине ХХ века в советской исторической науке утвердилось

понимание истории, основанное на марксистских постулатах

формационности и классовости. Оно официально разделялось советскими

историками всех работавших в это время генераций и для большинства из

них было непреложным фактом и убеждением. Существовавшая разница в

подходах по большей части не затрагивала их основ, а характеризовала

степень свободы интерпретации, большую или меньшую долю догматизма в

исследованиях. Даже историки «старой школы», многие из которых, как,

например, С.Б.Веселовский, продолжали работать в рамках историко-

юридической школы, неодобрительно относились не к марксистской теории,

а к догматическому способу ее приложения к исторической науке.

Одновременное существование двух типов восприятия марксистско-

ленинских теоретических положений – догматического и творческого –

приводило к образованию своеобразных методологических ножниц. Их

преодоление сторонники названных моделей использования методологии

марксизма также видели по-разному. Первые – в безусловном следовании

руководящей цитате, вторые – во вдумчивом отношении к историческим

фактам.

Формальная модель использования марксистской методологии имела

несколько типов мотиваций. В исследованиях историков «старой школы» она

часто служила элементом дистанцирования от марксистской парадигмы.

Историки марксистских поколений иногда с помощью этой модели избегали

крайностей догматизированно-идеологизированных подходов.

Однако в целом в середине прошлого столетия безусловно преобладали

канонизированные в сталинском варианте методологические установки. Как

вспоминал П.В.Волобуев, догматизм и некритическое отношение к

высказываниям классиков марксизма-ленинизма были непременными

атрибутами той эпохи

. В таких условиях часть исследователей старалась не

выходить на решение проблем, предполагавших обязательную постановку

вопросов общего порядка.

Другим краеугольным камнем марксистско-ленинской методологии

был классовый подход. Его применение советскими историками трех

поколений имело свои черты и особенности, что, в свою очередь, также

определяло формирование той или иной модели использования марксистской

парадигмы. Классовая подоплека была предметом поиска как в событиях

истории, так и в оценке деятельности исторических лиц, а также при

характеристике творчества самих историков. Классовость напрямую

отождествлялась с объективностью и партийностью исследования. Для

первого марксистского поколения советских историков это было аксиомой.

Если изложение документального материала ставило под сомнение интересы

правящей партии, то оно не могло быть признано верным.

Часто историзм попадал в плен формационности. Стремление

приноровить социально-экономическое и политическое развитие России под

европейские категории и темпы, невзирая на своеобразие развития страны,

приводили к нарушению исторической перспективы, к поиску надуманных

аналогий. Имевшиеся общецивилизационные закономерности российского и

европейского исторического опыта в таком контексте приобретали жесткую

формационную структуру, что схематизировало и искажало исторический

процесс. Более того, поощряло историков к подгонке исторических фактов, к

их расширительной трактовке.

Следование определенной модели использования методологии

марксизма - догматической, творческой, формальной (либо в сочетании) –

зависело и от выбора тематики исследований. Последняя часто

рассматривалась историками как способ избежать жесткого

методологического диктата путем сознательного отказа от исследования

проблем новейшей и даже новой истории. Хронологические рамки – от XVIII

в. и глубже – были объектом предпочтения советских историков «старой

школы». Историков советской формации, изучавших проблемы феодализма и

более ранних периодов истории, часто упрекали в том, что они сделали свой

профессиональный выбор с целью избежать идеологического контроля.

Советские историки, особенно послевоенного поколения, довольно часто

признают, что доводы относительно исследовательской свободы в рамках

творческо-формальной модели использования методологии марксизма были

весьма убедительны и перевешивали несомненную увлеченность историей

современности, если таковая наблюдалась.

Академик П.В.Волобуев. Неопубликованные работы. Воспоминания. Статьи. М., 2000.

С. 22.