стихийно-бунтарское, в действительности вынашивало рациональ
ную программу, составными частями которой были как экономиче
ские, так и демократические политические требования. Особенно
важным компонентом формирующейся классовой культуры рабо-
чего класса являлись новые формы морально-этических взаимо-
отношений и поведения, свидетельствовавшие о крепнущем кол-
лективизме рабочих, осознании ими общей классовой принадлеж-
ности.
Последователи Томпсона готовы были признать, что он преуве-
личил степень оформленности рабочего класса и его самосознания
к началу XIX в., но неизменно подчеркивали, что это обстоятельст-
во никак не может перечеркнуть реальные свидетельства бес-
сознательного и сознательного сопротивления пролетариата пред-
принимателям и властям, появления самостоятельной, обладаю-
щей едиными признаками оппозиционной культуры рабочего
класса, проявлявшейся в его социальной психологии, быте и нра-
вах, семейных и соседских отношениях, поведении во время рабо-
ты и вне ее.
В последние годы появился и ряд солидных исследований
о чартизме, основывающихся на приемах и концепциях, выдви-
нутых Э. П. Томпсоном. Среди них можно выделить моногра-
фии Д. Джоунса, Д. Фостера и Д. Томпсон Ч От традиционных
исследований о чартистском движении их отличает стремление
дойти до корней чартизма, исследовать образ мышления и ак-
тивность не руководства, а огромной массы рядовых участников
(Д. Томпсон, например, проанализировала деятельность свыше
1000 местных чартистских организаций). В фокусе этих иссле-
дований оказались мужчины и женщины, квалифицированные
и неквалифицированные, промышленные и ремесленные рабочие,
участвовавшие на том или ином этапе в чартистском движении.
Стремясь к максимальному раскрытию локальных уровней чар-
тизма, деятельности низовых организаций, авторы в то же время
не позволяют локальной специфике пленить себя, а выявляют
общенациональную объединительную сущность чартизма. Эта же
сущность, согласно их выводам, заключалась в оформлении едино-
го классового самосознания пролетариата, во все более четком
выявлении им своих классовых интересов, в стремлении к под-
чинению себе механизма политической власти, который, в свою
очередь, должен был быть направлен на социальное освобождение
рабочего класса. Для последователей Томпсона характерно также
сосредоточиваться не на политических документах и иных идеоло-
гических источниках, исходящих от лидеров чартизма, а на свиде-
тельствах, раскрывающих массовое сознание, или культуру, чар-
тизма. Последняя исследована ими на основе изучения деятельно-
сти чартистских школ (создававшихся специально с целью
Jones D. Chartism and Chartists. L., 1975; Foster J. Class Struggle and the indus-
trial Revolution: Early Industrial Capitalism in Three English Towns. L., 1974;
Thompson T). The Chartists. L., 1984.
164
обучения детей рабочих), приходов, кооперативов, собраний,
клубов, сходок, листовок. При этом были полнокровно использо-
ваны междисциплинарный и количественный методы анализа
источников.
В рассматриваемых исследованиях налицо определенные раз-
личия в характеристике ядра чартистской культуры. Например,
Джоунс полагает, что оно воплощало еще сознание ремесленного
пролетариата, а Фостер доказывает, что оно было равнозначно
революционному мировоззрению промышленных рабочих. Но оба
автора едины в том, что чартизм создал альтернативную классовую
культуру, стиль поведения, при этом в отличие от Э. П. Томпсона
они доказывают, что оформление классового самосознания про-
летариата произошло именно в 1840-е годы, а не в предшествую-
щий период.
Как откликнулись консервативные и либеральные авторы на
работы Э. П. Томпсона и его последователей? Консервативные
авторы, признавая наличие определенных ростков революционно-
го и радикального сознания в Великобритании конца XVIII —
первой трети XIX в., рассматривают их как аномалию британского
исторического опыта. И. Кристи доказывает, что элементы «рево-
люционной патологии» в Великобритании конца XVIII в. никак не
влияли на ее исключительное положение среди других стран:
в эпоху революции Великобритания воплощала общественную
гармонию, поскольку главными факторами ее развития стали
динамичная экономика, увеличивающееся процветание и высокая
социальная мобильность
15
. М. Томис и П. Холттакже доказы-
вая, что революционные настроения среди трудовых масс не смог-
ли приобрести массового характера и свелись к «серии заговоров»,
объясняют наличие этих настроений не классовыми антагонизма-
ми, а упрямым нежеланием правительства пойти на ряд умерен-
ных, в духе британского конституционализма, реформ. По их
убеждению, сущность британской исключительности во все эпохи
проявлялась в том, что все классы Великобритании, в том числе
и пролетариат, свято верили в целительные свойства конституцио-
нализма, континуитета и осуществляемых на основе компромисса
классов реформ. Стоило либеральным тори в 1820-е годы проявить
добрую волю и осуществить некоторые реформы, рассуждают эти
авторы, как почва для революционных настроений раз и навсегда
исчезла в Великобритании.
Но как же быть в таком случае с революционными идеями,
выдвигавшимися рабочим движением, например чартистами, в по-
следующем? С точки зрения Томиса и Холта, идея революционно-
го насилия для чартистов была не более чем средством тактическо-
го давления на правительство, т. е. тем же, чем она была для до-
бивавшейся парламентской реформы буржуазии. Таким образом,
is Christie J. R. Stress and Stability in Late Eigteenth-Century Britain: Reflections
on the British Avoidance of Revolution. Oxford, 1984.
i'i Thomis M. I., Holt P. Threats of Revolution in Britain, 1789-1848. L., 1977.
165