началом беспорядка, и только наказаниями можно было обуздать разгул страстей, новый
порядок должен был быть построен на выгоде и страхе, а не на морали, бессилие которой
стало очевидным. Хитроумная система наказаний и наград, основанная на
корыстолюбии, тщеславии и страхе, способна сохранить государство от краха, а затем
обеспечить ему военное превосходство. Но эта система наказаний и наград должна быть
связана только с личностью государя: если государь хотя бы малейшую часть своей власти
передаст третьим лицам, вновь возродятся клиентелы и установится беспорядок. Публичные,
известные всем наказания и награды, а также все, что позволяет создать эффективный
контроль за гражданскими и военными должностными лицами и способствует строгому
выполнению распоряжений государя: средства передачи и доказательства подлинности
распоряжений: официальные печати, двухчастные таблички, счета, письменные отчеты
чиновников об управлении — обеспечивают объективный и беспристрастный способ
правления. Добросовестность, преданность, честность излишни. Вопрос выбора людей,
казавшийся таким важным для Моцзы и волновавший моралистов — ложная проблема. От
старого понятия о лучших людях (в котором объединялись знатность и личное
достоинство, доказанное ритуальными испытаниями и сверхъестественными знаками), управ-
ляющих государством, теперь отказались. Чиновник нового государства — легко заменяемый
человек средних способностей, а его поведение, как и поведение всех подданных,
регламентируется сводом постановлений закона, исходящих из самых элементарных чувств
обывательской психологии: желании богатства и социального роста, страхе наказания.
Но почему «легисты» так доверяли объективным свидетельствам, откуда беспредель-
ное стремление все оформлять на письме? Да потому, что эти методы управления уже
показали себя в администрации некоторых царств, а также в крупной торговле и
предпринимательстве: на рудниках, в плавильнях, солеварнях, больших ремесленных
мастерских. Новая ментальность родилась в социальной группе богатых купцов-
предпринимателей, привыкших к ведению счетов, к употреблению монеты,
оформлению контрактов, делавших ставку на жажду наживы и стремление к роскоши,
использовавших простую, но эффективную психологию, к которой их приучил опыт
коммерческих сделок. Они находились в тесном контакте с главами государств: ведь
часто они управляли своими предприятиями, работая на государей и делясь с ними
прибылями. Их интересы совпадали с царскими: им также была выгодна политическая
централизация, единообразие законов, мер и весов, уничтожение клиентел и
привилегий. Некоторые из них служили советниками государей: например Фань Ли, ми-
нистр царства Юэ, который около 500 г. до н. э. первым говорил о необходимости
«обогащения государства и усиления войска»; Бай Гуй, который был купцом-
предпринимателем,
инженером-гидрографом и служил министром у вэйского князя
Хуя; наконец, купец Лю Бувэй, купец и сын купца, советник государя Цинь в середине III
в. до н. э.
У этих людей мы обнаруживаем позитивный, рациональный строй мысли. Но успех
коммерческого предприятия не всегда с однозначной определенностью следует из расчета и
рассуждения. Важную роль здесь играет также удача, хитрость, чутье. Людьми тоже
нельзя управлять чисто рационально. Примечательно, что у так называемых легистов об
удаче, хитрости, секретах подчас говорится больше, чем о положительных способах
управления: публичности законов, системе наказаний и наград, способах
делопроизводства. Связь мышления легистов с образом мыслей первых руководителей
китайских предприятий проявляется со всей отчетливостью.
Впрочем, закон в понимании легистов не имел того абстрактно-всеобщего характера,
как могло бы показаться нам. Для них закон — это не просто кара за преступления, а
соглашение между людьми ради обеспечения порядка. У легистов есть более отдаленная
цель: учреждая систему наказаний и наград, они имели в виду установить порядок,
который действовал бы автоматически и, в конечном счете, никак не зависел бы от искусства