настолько измучены и истощены голодом и тяжелой работой, что им было не до супружеских сношений, и
так получилось, что у них не стало потомства, а те дети, которые рождались, умирали в младенчестве из-за
того, что у их матерей, голодных и обессиленных тяжелым трудом, не было молока в грудях; по этой
причине на острове Куба во время моего там пребывания за три месяца умерло 7000 младенцев; некоторые
матери, охваченные отчаянием, собственными руками душили своих новорожденных детей, другие,
почувствовав себя беременными, принимали всякие снадобья, чтобы вызвать выкидыш, и рожали мертвых.
И так умирали все: мужья — на рудниках, жены — на фермах от непосильной работы, а младенцы от того,
что у их матерей высохло молоко; новые жизни не зарождались и все шло к тому, что в короткий срок
должно было вымереть все население; так обезлюдел этот большой, богатый, плодороднейший и в то же
время столь несчастный остров. И следует сказать, что если бы такие вещи происходили во всем мире, то
очень скоро род человеческий исчез бы с лица земли, если бы не произошло какого-нибудь чуда. Что
касается четвертого, чего требовала королева, а именно чтобы индейцы работали в течение определенного
срока, а не вечно, и чтобы с ними обращались мягко и заботливо и т. д., то командор, как видно из текста
удостоверения о репартимьенто, отдавал их испанцам, чтобы они работали на них постоянно, безо всякого
отдыха; и если в дальнейшем он и установил какие-то ограничения, в чем я не уверен, то несомненно одно,
что он почти не давал им передышки и многие индейцы, можно сказать большинство, работали в те
времена непрерывно, и на всех важных работах он разрешил ставить над индейцами жестоких
надсмотрщиков-испанцев — и над теми, кто отправлялся на работы в рудники, и над теми, кто работал в
имениях или на фермах. И эти надсмотрщики обращались с ними так сурово, жестоко и бесчеловечно, не
давая им ни минуты покоя ни днем, ни ночью, что напоминали [82] служителей ада.
Они избивали индейцев палками и дубинками, давали им оплеухи, хлестали плетьми, пинали ногами, и те
никогда не слышали от них более ласкового слова, чем “собаки”; и тогда, измученные непрерывными
издевательствами и грубым обращением со стороны надсмотрщиков на рудниках и фермах и невыносимым
изнурительным трудом безо всякого отдыха, и сознавая, что у них нет никакого иного будущего, кроме
неминуемой смерти, уносившей одного за другим их соплеменников и товарищей, то есть испытывая
адские муки обреченных на гибель людей, они стали убегать в леса и горы, пытаясь укрыться там, но в
ответ на это испанцы учредили особую полицию, которая охотилась за беглыми и возвращала их обратно.
А в городах и селениях, где жили испанцы, главный командор учредил должность, названную им
“виситадор”, и назначал на нее самого уважаемого из местных дворян, который получал только за свой
пост, в виде жалованья, сверх того числа индейцев, которое было ему дано при репартимьенто, еще сотню
людей, работавших на него так же, как и остальные. Эти виситадоры были не кем иным, как самыми
главными палачами и, будучи самыми знатными, отличались от остальных еще большей жестокостью. Им-
то и доставляли альгвасилы
56
несчастных беглых индейцев, выловленных ими в лесах и горах; затем к
виситадору являлся тот испанец, которому эти индейцы достались при репартимьенто (а он ведь должен
был быть их благочестивым наставником), и, подобно прокурору, произносил обвинительную речь,
утверждая, что данный индеец или индейцы — собака или собаки, которые не хотят ему служить, и что они
— подлые лентяи, ежедневно сбегающие с работы, и требовал сурово их наказать. И тогда виситадор
отдавал приказ привязать их к столбу и по праву знатнейшего брал в руки твердую как железный прут
просмоленную морскую нагайку, которые на галерах называют “ангила”, и с чудовищной жестокостью
самолично наносил удары по обнаженному, худому, костлявому, изможденному голодом телу индейца до
тех пор, пока из многих частей тела не начинала сочиться кровь, сопровождая избиение угрозами, что в
случае, если он попытается сбежать еще раз, то будет забит насмерть, и оставлял индейца полумертвым.
Мы собственными глазами неоднократно наблюдали подобные бесчеловечные расправы, и бог свидетель,
что число преступлений, совершенных по отношению к этим кротким агнцам, было столь велико, что
сколько бы о них ни рассказывать, все равно невозможно поведать даже о ничтожной их части. Что
касается пятого, чего требовала королева, а именно чтобы работы, которые выполняют индейцы, были
умеренными и т. д., то на деле эта работа заключалась в добыче золота, а она невероятно тяжела, и для того
чтобы достать золото из недр земли, нужно быть железным человеком, ибо приходится перекапывать горы,
тысячу раз поднимать землю вверх и опускать ее вниз, разбивать и дробить скалы, сдвигать тяжелые
камни, а для того чтобы промыть землю, приходится таскать ее на спине к реке, и там мойщики все время
стоят в воде с согнутой поясницей, и все тело их затекает и ноет, а самая тяжелая из всех работ [83]
начинается тогда, когда в рудник проникает вода и ее приходится выливать руками и специальными
ковшами вверх, наружу; и наконец, чтобы представить себе и понять, что это за труд — добывать золото и
серебро, следует вспомнить, что самое страшное после смертной казни наказание, которому язычники
подвергали мучеников-христиан, заключалось в том, что их отправляли добывать металлы…
…Из сказанного видно, что природа уготовила золоту роль губителя занятых его добычей людей, и не
удивительно, что они предпочитают умереть, лишь бы не заниматься этим делом, а поэтому все описанные
нами бедствия и гибель индейцев, добывавших золото, ни у кого не могут вызвать сомнений; и было бы
очень хорошо, если бы господу богу было угодно сделать так, чтобы этого больше не было, ибо, говоря по
56
Альгвасил — в Испании низший полицейский чин, исполнявший приговор суда.