оказался обезоруженным. Второй испанец видит все это с того места, где он находился, ударяет ногами в
бока коня и вонзает в индейца копье, а тот его забирает, а затем проделывает то же самое с мечом и
кинжалом; и вот оба всадника обезоружены, а индеец стоит с шестью лезвиями, вонзенными в его тело, и
так продолжалось до тех пор, пока один из испанцев спешился, вытащил кинжал из тела индейца и нанес
ему удар, после чего индеец упал замертво. Вот что произошло во время этой войны, и все об этом знали.)
Когда же они ушли в горы, отряды испанцев отправились охотиться за ними и, застигнув их с женами и
детьми, не зная никакой жалости, расправлялись с мужчинами и женщинами, детьми и стариками так, как
режут и убивают ягнят на бойне. У испанцев, как уже было сказано, существовало правило в войнах с
индейцами вести себя не так, как кому захочется, а проявлять невероятную, чудовищную жестокость, дабы
индейцы никогда не переставали ощущать страх и горечь от той несчастной жизни, которую им
приходилось вести из-за испанцев, и дабы они ни на минуту даже в мыслях не чувствовали себя людьми; и
многим из тех, кого испанцы хватали, они отрезали обе руки и, привязав отрезанные конечности к плечам,
говорили: “Ну, идите и снесите вашим женам эти письма”, что означало “сообщите им о себе эти новости”.
На многих индейцах они пробовали остроту своих мечей и соревновались между собой, у кого меч самый
острый или рука самая сильная, и разрубали человека надвое или одним ударом сносили ему голову с плеч
и бились по этому поводу об заклад. (А тех вождей племен, которых им удавалось захватить, ожидал
костер, а одну старую женщину, о которой мы рассказывали выше, по имени Игуанама, последний слог
долгий, взяв в плен, насколько я помню, даже повесили.) Затем испанцы сочли нужным отправиться на
остров Саона, и погрузились на каравеллу, и прибыли туда морем, благо это было очень близко; индейцы
этого островка сначала оказали слабое сопротивление, а затем, как обычно, побежали, и хотя там много
гор, покрытых густым кустарником, и в скалах есть пещеры, им не удалось скрыться. Испанцы собрали 600
или 700 пленных, загнали их в один дом и там всех до единого перерезали; и командующий — а им, как я
уже говорил, был кабальеро Хуан де Эскивель — приказал извлечь оттуда всех мертвецов и разложить
трупы на площади и всех их пересчитать, и оказалось их столько, сколько я сказал. Так были отомщены те
восемь христиан, которых незадолго до этого индейцы там убили, имея на это столь законные основания. А
тех, кто был захвачен живьем, превратили в рабов, и этого-то в первую очередь и добивались испанцы на
этом острове, а затем и по всем Индиям, к этому постоянно были устремлены их помыслы, [64] желания,
чаяния, слова и поступки. (И так они оставили этот плодородный островок разрушенным и опустевшим, и
вся земля там обильно поросла злаками.) И вот люди этого царства, притесняемые, гонимые,
преследуемые, не имеющие возможности укрыться даже в недрах земли, не видя никакого выхода, пришли
в отчаяние, и тут вожди племен стали посылать к испанцам гонцов, заявляя, что не хотят войны, готовы им
служить и просят их больше не преследовать. Командующий и начальники отрядов встретили гонцов
миролюбиво и благосклонно и заверили, что не будут причинять им зла, и пусть они не боятся вернуться в
свои поселения. И они договорились с индейцами, что те займутся выращиванием хлеба для короля в
определенной, довольно большой части этого острова и что если это будет выполнено, то они могут быть
уверены, что их не превратят в рабов и не повезут в этот город Санто Доминго, чего они очень боялись и
просили, чтобы этого не было, и еще им было обещано, что ни один испанец не причинит им зла или
ущерба. А среди других, прибывших навестить христиан и выказать свое уважение командующему и
начальникам отрядов, был один из самых могущественных и самый храбрый и бесстрашный правитель, так
что даже не зная его можно было догадаться, кто он такой, столь значительна была его внешность и столь
властно он себя держал; но об этом, если господь бог того пожелает, мы поговорим подробнее, когда о нем
вновь зайдет речь; был же это Котубанама, или Котубано, о котором мы уже упоминали и чьи владения и
земли находились неподалеку от названного островка Саона. И вот с ним-то, как главным и самым
выдающимся властителем, командующий поменялся именами — отдал ему свое имя и просил его впредь
называться Хуаном де Эскивелем, тогда как он сам будет называться Котубано. Такой обмен именами,
согласно обычаям этого острова, означал, что я и другой человек, меняющиеся именами, являемся
сердечными друзьями, или, как здесь говорили, “гуатиао”, и называем друг друга “гуатиао”; считалось, что
такие люди породнились между собой и связаны вечной дружбой и согласием, и вот командующий и этот
правитель стали гуатиао, вечными друзьями и братьями по оружию, и индейцы называли командующего
Котубано, а своего правителя Хуаном де Эскивелем. По приказу командующего в одном из индейских
поселений, неподалеку от моря, в месте, которое показалось ему подходящим, была построена деревянная
крепость и там были оставлены девять человек во главе с начальником по имени Мартин де Вильяман.
Попрощавшись с испанцами этого города, каждый участник войны вернулся в то поселение, откуда он
пришел, и увел причитающееся ему число рабов. А в то время, когда еще шла война, губернатор
распорядился, чтобы этот город Санто Доминго, расположенный на другом берегу реки, был переведен на
тот берег, где он находится сейчас, причем губернатор руководствовался только одним соображением, а
именно, что поскольку все поселения испанцев, имеющиеся на этом острове, располагались и сейчас
располагаются по эту сторону реки, не следует создавать препятствий для приезжающих из глубины [65]
острова, чтобы вести переговоры и общаться с губернатором или местными жителями, так как перед
приезжающими лежала река и им с их лошадьми приходилось ожидать возможности переправиться через
нее, а сделать это можно было только на лодках, которые нужно было для этого иметь, а их тогда не было и