Вряд ли найдется другой современный режиссер, о котором сказано
столько, сколько сказано о Бруке, и о котором пишут так долго. И в
самом деле — в семнадцать лет он уже поставил в любительском театре
«Доктора Фауста» Марло, а к двадцати — шесть спектаклей в
профессиональном театре, в том числе «Человека и сверхчеловека»
Бернарда Шоу, ставившегося до этого очень мало. И где — у Барри
Джексона, в знаменитом Бирмингемском репертуарном театре! Потом
слава его уже не оставляла. Ему был двадцать один год, когда Барри
Джексон, взявшийся обновить Шекспировский мемориальный театр,
пригласил его в числе других молодых режиссеров в
Стрэтфорд-на-Эйвоне, и двадцать два года, когда поставленный им в
этом театре спектакль— «Ромео и Джульетта» Шекспира (1947)
—сделался сенсацией сезона и вызвал такие споры, какие нечасто
завязывались в английской театральной критике. Он выдвинулся рано,
Бруку сейчас только пятьдесят (он родился 21 марта 1925 года), а
пишут и спорят о нем уже скоро лет тридцать. И кто пишет, кто
спорит! Трудно назвать хоть одного крупного актера, режиссера или
театрального критика, который, придя в соприкосновение с Бруком, не
захотел бы высказать свое мнение о нем. Библиография Брука огромна.
И она все растет.
Говорят, в спорах рождается истина. Одна из них
родилась и в этом. Не сразу. Мучительно. Но родилась и уже не оспаривается. О Бруке при его появлении заговорили — даже те, кто не принимал его, — как о режиссере чрезвычайно своеобразном. Потом — как о режиссере значительном. Потом — на этот раз уже почти без перерыва, — как о режиссере великом, одном из тех, по кому будут судить о театре двадцатого века.
Говорят, в спорах рождается истина. Одна из них
родилась и в этом. Не сразу. Мучительно. Но родилась и уже не оспаривается. О Бруке при его появлении заговорили — даже те, кто не принимал его, — как о режиссере чрезвычайно своеобразном. Потом — как о режиссере значительном. Потом — на этот раз уже почти без перерыва, — как о режиссере великом, одном из тех, по кому будут судить о театре двадцатого века.