// Вопросы истории. – 1993. – № 1.
Суровая критика, которая раздается в адрес исторической науки,
имеет основания. Одна из причин кризиса, наблюдаемого в ней,
состоит в том, что до сих пор в ее академических центрах
сохраняется при решении важных научных проблем такой подход, при
котором авторитет звания зачастую ставится выше научных доводов.
Примером могут служить некоторые построения, содержащиеся в работах
акад. Б.А. Рыбакова. Я далек от того, чтобы перечеркивать его
научную деятельность и отрицать его заслуги в развитии
исторического знания. Это прежде всего относится к ряду положений,
высказанных в его работах, – по проблемам древнерусской культуры,
ремесла, «Слова о полку Игореве», о полюдье и т. д., представляющих
серьезный научный интерес.
Вместе с тем, уже в ранних трудах Рыбакова наметилось стремление внедрять в историографию ряд положений и трактовок, не опирающихся на источники, надуманных, конъюнктурных. Пример – его статьи начала 50-х годов о Хазарии. Их появление было связано с происходившей тогда «борьбой с космополитизмом». Статьи эти были совершенно справедливо охарактеризованы М.И. Артамоновым как «извращающие подлинную историю хазар». В дальнейшем Рыбаков хазарской историей специально не занимался.
Тогда же он взялся за проблему происхождения Руси, которая в ту пору (а в значительной мере и поныне) связывалась с борьбой так называемых норманистов и антинорманистов. Вопрос о происхождении термина «Русь» скорее запутан, чем исследован в результате полемики этих двух течений, трактовки которых, вопреки Рыбакову, не всегда имели одинаковый смысл и значение. Возникнув в специфических условиях XVIII в., когда М.В. Ломоносову пришлось вести борьбу против иноземного засилья в Российской академии наук, полемика норманистов и антинорманистов уже в XIX в. «была борьбой двух русских монархических концепций». В дальнейшем она меняла свою форму и содержание.
Рыбаков с присущим ему пылом и красноречием взялся обосновывать появившийся задоло до него, еще в трудах Д.И. Иловайского, М.С. Грушевского и др., тезис о южном происхождении термина «Русь». В период «борьбы с космополитизмом» этот весьма шаткий по многим мотивам тезис стал практически одним из главных постулатов в борьбе с «космополитами». Южное происхождение Руси приняло большинство историков, хотя и трактовали они его по-разному. Рыбаков стал писать не только о южном происхождении термина «Русь», но и о существовании в среднем Поднепровье особого славянского племени – русов – на территориях полян и частично северян (левобережье Днепра с Черниговым). Еще в 40-е годы некоторые археологи подчеркивали несостоятельность и недоказанность этого положения, но это были единичные выступления, а затем они вообще перестали появляться, когда Рыбаков оказался в 70-х годах вне всякой критики. Уже в работе, вышедшей в 1970 г., П.Н. Третьяков, не адресуясь непосредственно к Рыбакову, писал: «Общий итог ваших попыток ответить на вопрос, кем были древние русы, давшие свое имя древнейшему государственному образованию днепровских славян, таким образом, является далеко не утешительным. Группа археологических памятников, быть может, принадлежащая этому «племени», как видим, пока что не поддается сколько-нибудь удовлетворительной этнической расшифровке».
Но это были, по сути дела, лишь робкие отклики на все новые попытки переосмыслить древнейший период нашей истории, которые все чаще появлялись на страницах разных изданий из-под пера Рыбакова и его последователей. Возражать им становилось даже опасно, так как можно было заслужить малопочтенный в ту пору ярлык норманиста, что вело к ограничению возможностей публикации трудов тех, кто его получал, и т.д. В то же время положения самого Рыбакова широко пропагандировались и в научной, и в научно-популярной печати. Эти положения несколько видоизменялись, но дух легковесности, сопряженный с сознанием собственной непогрешимости, присутствовал в них неизменно.
Вместе с тем, уже в ранних трудах Рыбакова наметилось стремление внедрять в историографию ряд положений и трактовок, не опирающихся на источники, надуманных, конъюнктурных. Пример – его статьи начала 50-х годов о Хазарии. Их появление было связано с происходившей тогда «борьбой с космополитизмом». Статьи эти были совершенно справедливо охарактеризованы М.И. Артамоновым как «извращающие подлинную историю хазар». В дальнейшем Рыбаков хазарской историей специально не занимался.
Тогда же он взялся за проблему происхождения Руси, которая в ту пору (а в значительной мере и поныне) связывалась с борьбой так называемых норманистов и антинорманистов. Вопрос о происхождении термина «Русь» скорее запутан, чем исследован в результате полемики этих двух течений, трактовки которых, вопреки Рыбакову, не всегда имели одинаковый смысл и значение. Возникнув в специфических условиях XVIII в., когда М.В. Ломоносову пришлось вести борьбу против иноземного засилья в Российской академии наук, полемика норманистов и антинорманистов уже в XIX в. «была борьбой двух русских монархических концепций». В дальнейшем она меняла свою форму и содержание.
Рыбаков с присущим ему пылом и красноречием взялся обосновывать появившийся задоло до него, еще в трудах Д.И. Иловайского, М.С. Грушевского и др., тезис о южном происхождении термина «Русь». В период «борьбы с космополитизмом» этот весьма шаткий по многим мотивам тезис стал практически одним из главных постулатов в борьбе с «космополитами». Южное происхождение Руси приняло большинство историков, хотя и трактовали они его по-разному. Рыбаков стал писать не только о южном происхождении термина «Русь», но и о существовании в среднем Поднепровье особого славянского племени – русов – на территориях полян и частично северян (левобережье Днепра с Черниговым). Еще в 40-е годы некоторые археологи подчеркивали несостоятельность и недоказанность этого положения, но это были единичные выступления, а затем они вообще перестали появляться, когда Рыбаков оказался в 70-х годах вне всякой критики. Уже в работе, вышедшей в 1970 г., П.Н. Третьяков, не адресуясь непосредственно к Рыбакову, писал: «Общий итог ваших попыток ответить на вопрос, кем были древние русы, давшие свое имя древнейшему государственному образованию днепровских славян, таким образом, является далеко не утешительным. Группа археологических памятников, быть может, принадлежащая этому «племени», как видим, пока что не поддается сколько-нибудь удовлетворительной этнической расшифровке».
Но это были, по сути дела, лишь робкие отклики на все новые попытки переосмыслить древнейший период нашей истории, которые все чаще появлялись на страницах разных изданий из-под пера Рыбакова и его последователей. Возражать им становилось даже опасно, так как можно было заслужить малопочтенный в ту пору ярлык норманиста, что вело к ограничению возможностей публикации трудов тех, кто его получал, и т.д. В то же время положения самого Рыбакова широко пропагандировались и в научной, и в научно-популярной печати. Эти положения несколько видоизменялись, но дух легковесности, сопряженный с сознанием собственной непогрешимости, присутствовал в них неизменно.