Алаев Л.Б., Ашрафян К.З., Иванов Н.И. (отв. ред.) История Востока. В 6 т. Том 3. Восток на рубеже средневековья и нового времени. XVI-XVIII вв

Подождите немного. Документ загружается.

шариата, а также суд, школа, религиозный культ и благотворительность — находилось в руках

мусульманского духовенства. Во главе его были шейх уль-ислам и три казиаскера, стоявшие во

главе автокефальных шариатских организаций (Анатолии, Румелии и Египта). На уровне эйалета

шариатскую власть возглавлял главный кадий (кади аль-кудат, или шейх уль-ислам провинции), в

санджаках и крупных городах (шехир) — старший кадий. На низовом уровне — кадии малых

городов (кудат аль-касабат) и сельских нахии (кудат ан-навахи). Последние нередко объединяли

под своей властью две-три нахии, и тогда кадийские округа (коза) составляли как бы

промежуточную инстанцию между санджаком и нахией (субашилыком). Высшие сановники

назначались султаном: бейлербей — на три года, главные кадии — на один год. Бейлербей был

председателем дивана эйалета и утверждал его решения, кадий — заместителем. Он обнародовал

принимаемые решения и тем самым обладал правом вето в случае несоответствия этих решений

принципам шариата.

Особой отраслью управления была финансово-налоговая служба во главе с баш дефтердаром. В

эйалетах он имел своих представителей — дефтердаров провинций. Им подчинялись дефтердары

санджаков и управляющие казенными имуществами крупных городов (шехир эмины), а также

начальники специализированных ведомств: казначейства (ха-зинэ), палаты учета доходов

(рузнаме), палаты тимаров и палаты казенных имуществ, отвечавшей, в частности, за деятельность

начальников

(эминов), управлявших городскими и сельскими мукатаа. Если мукатаа (т.е. земли, различное

имущество и т.п.) оставались непосредственно в ведении государства (а не передавались на

откуп), то они именовались хавасси хумайюн (имперские имения) или просто эманеты. Таким

образом, в руках дефтердаров и подчиненных им служб находился весь огромный

бюрократический аппарат, ведавший сбором, учетом и распределением материальных ресурсов

государства.

Базовой ячейкой османской социально-политической структуры были самоуправляемые

территориально-производственные коллективы, или общины (таифа). Во главе их стояли шейхи,

избиравшиеся под контролем, а то и просто назначавшиеся местным кадием. Шейхи опирались на

советы старейшин. Наиболее важные вопросы выносились на утверждение общего собрания или

схода всех членов коллектива. Эта система общинного самоуправления распространялась на все

сферы профессиональной деятельности. Были крестьянские общины (таифа, джемаат), торгово-

ремесленные корпорации, или цехи (таифа хирафийя, аснаф), объединения купцов (таифат ат-

тудджар) и даже войсковые товарищества, существовавшие во всех частях традиционной

османской армии и флота. Войсковая таифа (или джемаат) ведала хозяйственно-бытовыми

вопросами воинской жизни, избирала командиров низшего и среднего звена и представляла

интересы военных перед властями. Торгово-ремесленные корпорации и крестьянские

товарищества занимались непосредственной организацией производственно-трудового процесса,

разрешали конфликты внутри коллектива и обеспечивали социальную защищенность своих

членов. Они несли солидарную ответственность («круговая порука») за уплату налогов и

выполнение других повинностей перед государством. Систему автономных самоуправляемых

коллективов дополняли кочевые и полукочевые племена, родо-племенная организация которых

легко вписывалась в общую корпоративную структуру империи. С этой точки зрения османское

государство представало как необъятный мир сравнительно мелких самоуправляемых общин,

находившихся под покровительством и контролем имперских властей.

В деревне, особенно в Анатолии и балканских провинциях, контрольные и административно-

полицейские функции государства выполняли сипахи-тимариоты. Помимо военной службы они

были обязаны следить за порядком, осуществлять надзор за соблюдением правил землепользо-

вания, за своевременным выполнением полевых работ и за сбором налогов. В хассовых деревнях

аналогичные организационно-хозяйственные функции выполняли эмины, в случае необходимости

прибегавшие к помощи кадия и субаши. В XVI в. в тимарной системе произошли значительные

изменения. Раздача тимаров подверглась жесткой централизации и регламентации. Тимары стали

предоставляться только на основании султанских бератов (жалованных грамот) с учетом

официальной доходности мукатаа. С этой целью османские власти периодически, обычно раз в

30—40 лет, производили переписи всех мукатаа, в том числе земельных угодий и податного

населения. На основании этих перепи-

сей составлялись кадастровые книги (дефтеры), отдельно по каждому санджаку. Дефтер

предварялся канун-номе, в котором фиксировались ставки налогов, таможенных и базарных

пошлин, а также права и обязанности тимариотов, эминов, амилей (различных управляющих и

сборщиков налогов), а нередко и чиновников более высокого ранга.

При первых переписях во вновь присоединенных землях, как правило, сохранялись те рентные

формы и платежи, которые сложились в них до завоевания. На Балканах и в дунайских странах им

давались принятые у мусульман налоговые наименования (такие, как ушр, харадж, ресм-и чифт и

т.п.). Например, после включения в состав Османской империи земель бывшего Венгерского

королевства был введен налог джизье в размере одного флорина с человека. Однако этот один из

самых традиционных шариатских налогов был по сути не чем иным, как той подушной податью,

которая именно в таком размере взималась венгерским казначейством до османского завоевания,

т.е. по существу налог лишь поменял свое название.

Составление дефтеров и канун-наме было в основном завершено при султане Сулеймане I,

вошедшем в историю под именем Кануни («Законодатель»).

Общий уровень рентно-налоговых платежей, которые взимались с податного населения (реайя или

райаты), был примерно одинаковым для всего западно-анатолийско-балканского региона, где

закладывались основы социальных отношений османского общества. В сравнении с рент-но-

налоговой эксплуатацией, которая существовала в этом регионе до османского завоевания, ее

уровень был несколько ниже. Полностью видоизменялись отработочные повинности крестьянства.

Они, как правило, составляли теперь три дня в году. На некоторые группы крестьянского

населения возлагалось постоянное выполнение отдельных повинностей, например починка дорог,

охрана переправ и перевалов и т.п. За это они освобождались от уплаты всех или части налогов.

При Сулеймане Кануни этот общеосманский уровень налогообложения, хотя и с сохранением

некоторых местных особенностей, был распространен на Восточную Анатолию и Месопотамию.

Об этом просили местные жители, так как та система налогообложения, которая оставалась здеЪь

от государства Ак Коюнлу, была более тяжелой. Были значительно снижены налоги в странах

Северной Африки, особенно в Алжире, где они составляли около 2% валового дохода

крестьянского хозяйства. Следует также отметить, что во всех частях Османской империи не было

крепостного права, никаких форм личной зависимости. В целом, как свидетельствуют очевидцы,

крестьяне здесь в XVI в., а зачастую и в XVII в., жили лучше, свободнее, чем в сопредельных

странах Западной Европы.

Власть и права эминов, амилей и тимариотов строго ограничивались. Ничего нельзя было брать

сверх тех платежей, которые указывались в бератах и канун-наме. В отличие от высших

сановников, имевших права на «особые» (хасс) ренты, рядовые сипахи получали сравнительно не-

большие доходы. В XVI в. средний размер тимарной ренты не превышал

годового заработка каменщика или плотника (3—4 тыс. акче). Правда, в дополнение к ренте

тимариот имел право на получение пахотных и сенокосных угодий в размере одного чифта

(полного надела члена крестьянской общины), а также пользовался приусадебным участком,

общинным выгоном, гумном и т.п.

Первоначально (см. т. II) тимары предоставлялись лишь воинам-кавалеристам и их военным

командирам (займам), получавшим так называемый зеамет, т.е. большой тимар с доходом свыше

20 тыс. акче. Однако в XVI в. наряду с сипахи к налоговым доходам стали приобщаться

чиновники центрального государственного аппарата, высокопоставленные слуги султанского

двора и некоторые категории кадиев, начавшие получать в дополнение к денежному жалованью и

тимарные ренты.

В османскую эпоху все земельные и водные ресурсы считались собственностью уммы

(сообщества мусульман), выступавшей в двух формах: государственной (мири) и вакфной. В 1528

г. на долю земель мири приходилось 87% всех обрабатываемых площадей, на долю вакфов —

13%. Мюльковых земель практически не было. В эйалете Анадолу, например, в 1520—1535 гг.

владельцы мюльковых участков в сельской местности составляли 0,6% всех налогоплательщиков,

проживавших в 66 деревнях из 11278. Доходы с земель мири шли либо непосредственно в казну

(при эманете), либо в распоряжение различного рода рентополучателей (хасс, зеамет, тимар и т.п.).

В 1528 г. в целом по империи из 437 929 006 акче государственных доходов 51% приходился на

эманеты и соответственно 49% составляли децентрализованные изъятия, в том числе 37%

собственно тимары. По отдельным провинциям удельный вес тимарных и других служебных

пожалований был далеко не одинаков. Больше всего он был в пограничных («прифронтовых»)

районах и в местах традиционного расквартирования сипахийских ополчений. В Египте,

например, в 1528 г. на служебные ренты приходилось только 14% государственных доходов, в

Сирии и Румелии — по 52, в Верхней Месопотамии — 69, а в Анатолии — 74%, в том числе 56%

собственно тимары. Из этого можно сделать вывод, что в Румелии, Сирии, Месопотамии и

особенно в Анатолии тимары были главным административно-организующим фактором в сфере

рентно-налоговой системы и сельского управления. В Египте, Йемене и странах Северной Африки

преобладали государственно-бюрократические формы управления крестьянством.

Социальная структура османского общества была типична для восточной деспотии. Все

подданные султана были равны или, что то же самое, бесправны перед лицом верховной власти. В

отличие от Западной Европы в Османской империи не было дворянства или какого-либо другого

благородного сословия. Не было свободы, никаких личных прав и привилегий. Не было понятий о

чести и личном достоинстве, о суде пэров и т.п. Правда, в массовом сознании существовали

представления об иерархичности социальной структуры, о знатности и аристократизме. Обычно

они связывались с древностью рода, с социальным происхождением или занятием отдельных лиц,

с их культурным уровнем, поведени-

ем и стилем жизни. Особым престижем пользовались потомки пророка (сейиды и шерифы), а

также лица, которые вели происхождение от различного рода мусульманских «святых», от

сельджукских или мамлюкских султанов, от беев-гази и т.п. Однако все эти различия,

существовавшие на уровне обыденного сознания, не закреплялись действующими нормами права.

Другими словами, в османском обществе не было сословий, т.е. формально признанных

общественных групп, объединявших людей на основе общности социального положения, прав и

обязанностей, вытекающих из их происхождения. По османским понятиям, все люди были

одинаковы от рождения. У них не было и не могло быть никаких преимуществ, связанных с

кровью, а их достоинство не могло передаваться по наследству.

Теоретически, в доктринальном плане, османские писатели — большей частью авторы социально-

дидактических трактатов — делили османское общество на четыре «класса», или «разряда»

(аснаф): духовенство (улама), военные (аскери), мещанство (ан-нас) и крестьянство (реайя). К

последнему иногда относили зиммиев и даже рабов, довольно многочисленных в XVI—XVII вв. В

это время рабы, в основном домашняя прислуга, были во всех более или менее зажиточных

семьях. В связи с этим к концу XVII в. произошла определенная дифференциация понятий.

Термин реайя (райя) постепенно перестал употребляться в применении к мусульманскому

крестьянству и стал обозначать по преимуществу немусульманских подданных султана, приобретя

в связи с этим некое социально приниженное значение.

Внешне, по своим социопрофессиональным признакам, указанные выше четыре «разряда»

напоминали сословия. В действительности они не были таковыми, они не имели юридически

закрепленного статуса и носили чисто отвлеченный, умозрительный характер. Это была социо-

логическая абстракция. На деле, с точки зрения административно-судебной и налоговой практики,

все подданные султана делились на два класса: военных (аскери) и податных (реайя). Это деление

довольно четко проявило себя в законодательных актах Мехмеда II и Сулеймана I Кануни, а также

в структуре судебных органов. В каждой махкаме (судебной палате при кадии) имелось два

отдела: военный отдел (кисма аскарийя) я обычный отдел, в арабских странах нередко

именовавшийся просто «арабский отдел» (кисма арабийя). В одном рассматривались дела

«военных», в другом — всех прочих обывателей.

Эти два «класса» османского общества различались не правами, а обязанностями. К первому

«классу» относились профессиональные воины-мусульмане, духовенство, прежде всего кадии и их

аппарат, а также чиновники государственных канцелярий. Их основной обязанностью была служ-

ба государству, освобождавшая их от уплаты налогов. Ко второму «классу» относились

мещанство и крестьянство, включая христианских подданных султана. Их главная обязанность

заключалась в уплате налогов. Одним словом, первые являлись «управляющими», вторые —

«управляемыми».

Как и во всякой деспотии, «управляющие» составляли господствующий класс. На рубеже XVI в. в

его составе произошли значительные из-

менения. Во второй половине XV — начале XVI в. старые газийские роды и сипахийская

верхушка утратили ведущее положение в государстве. На первый план выдвинулся новый

слой — «рабы (августейшего) порога» (капыкулу), т.е. воины и чиновники, подчиненные

непосредственно султану, «государевы холопы». Первоначально они рекрутировались из

перебежчиков и военнопленных, принявших ислам и добровольно поступивших на службу к

османам. Однако к XVI в. главным поставщиком капыкулу стало так называемое девширме —

ранняя рекрутская повинность (ее называли иногда «налогом кровью»), падавшая на детей

христиан, в основном Румелии. Мальчиков в возрасте 9—14 лет отрывали от родителей,

обращали в ислам, отдавали в турецкие семьи разного материального достатка для обучения

«турецкому языку и рабскому служению». Через несколько лет их снова собирали и

помещали в специальную школу при дворце. Там «чужеземные мальчики» (аджеми огланы)

подготавливались к военной или гражданской службе. Из них формировались армейские

части, состоящие на жаловании у султана, среди которых особую известность получили

пехотные войска — османские стрельцы (янычары). Из этой же категории лиц выходили

многие чиновники центрального управления.

Наличие такой прослойки в армии и управленческом аппарате придавало своеобразие всей

османской социальной структуре. Лично зависимые от султана, чуждые окружающему их

обществу, а порой и презираемые им, капыкулу оказывались наиболее преданными режиму.

Они всегда находились в распоряжении властей и были призваны защищать государство от

всех внутренних и внешних врагов. Наличие такого института в Османской империи

способствовало усилению деспотических начал в османской государственной структуре,

порождало конфликты внутри османского господствующего класса, препятствовало его

превращению в закрытый феодальный класс.

Верхушка капыкулу, или аристократия-девширме, как ее называют некоторые турецкие

авторы, в качестве жалования за должности в дворцовой или государственной службе

получала тимарное рентное обеспечение в форме хассов и арпалыков. Эти пожалования были

неразрывно связаны с определенной должностью и, следовательно, не наследовались, как

сипахийские владения, а передавались преемникам по должности. Размеры их намного

превышали тимарные пожалования сипахи. В отличие от сипахи капыкулу не были связаны с

местным населением, не проживали в своих тимарах и смотрели на них как на временный ис-

точник дохода, который мог меняться по мере продвижения по служебной лестнице.

Следовательно, по сравнению с тимариотами-сипахи они представляли собой более

паразитический и оторванный от хозяйственной жизни слой османского общества. Между тем

на протяжении XVI в. происходило перераспределение тимарного фонда в пользу капыкулу.

Для тимариотов-сипахи и даже их командиров с укреплением института капыкулу

сокращались возможности для получения новых тимаров да и для продвижения к высшим

должностям при дворе и в правительстве.

Выходцы из капыкулу стали занимать все высшие должности в государстве, вплоть до

великих везиров, причем многие из государственных деятелей-капыкулу выступали как

ставленники определенных социальных или этнических групп османского общества. Так,

некоторые тюркские роды, ведшие свое происхождение от беев-гази, действовавших на

Балканах в XIV — начале XV в., ко второй половине XV в. утратили свои позиции, но,

действуя через капыкулу, которые были воспитаны в их семьях, сумели сохранить некоторое

влияние на имперскую политику. Так же действовало и султанское семейство. В частности,

особое распространение получило назначение на посты великих везиров многочисленных

султанских зятьев (дамадов), происходивших из капыкулу. Пользовались этим институтом и

многие христианские семейства, которые через девширме внедряли своих представителей в

османскую правящую элиту. Например, выходец из капыкулу, знаменитый великий везир

трех султанов — Сулеймана I, Селима II и Мурада III, султанский дамад Мехмед Соколлу

происходил из известного сербского рода Соколовичей. Процветанию этого рода в XVI—

XVII вв. несомненно способствовало то обстоятельство, что его представитель находился в

ближайшем окружении султана.

На базе девширме формировались наиболее боеспособные части османской армии,

содержавшиеся за счет казны. Это прежде всего полки янычар, шесть конных корпусов

султанских сипахи, артиллеристы (топчу), минёры, саперные части и основные силы

османского флота. С конца XV в. эта армия капыкулу стала составлять главную ударную

мощь османских вооруженных сил. Ее численность постоянно росла. Тимарные сипахийские

ополчения утрачивали сколько-нибудь серьезное военное значение. Устарели их организация,

тактика и вооружение. Ти-мариоты не владели порой даже огнестрельным оружием. На

протяжении XVI—XVII вв. неоднократно предпринимались попытки реорганизации этого

войска. С конца XVI в. провинциальные паши, наряду с сипа-хийским ополчением, начинают

формировать и свои собственные наемные воруженные силы, известные под разными

названиями — секбаны, левенды, делии и т.д.

Содержание растущей армии капыкулу, флота и наемных войск требовало все больших

расходов. Они тяжелым бременем ложились на податное население и поставили под угрозу

экономическое равновесие государства.

Османская империя имела аграрную экономику нерыночного типа. Регламентация и контроль

сдерживали свободное развитие производительных сил. Тем не менее установление

османской законности и порядка, прежде всего обуздание кочевников и ликвидация

бесконтрольной власти мелких феодальных владетелей, привело к некоторому оживлению

крестьянской жизни. На время был приостановлен процесс деградации и обезлюдения

деревни. Вплоть до 80-х годов XVI в. отмечались увеличение сельскохозяйственного

производства и рост численности населения. В XVI в., по оценке турецкого историка

О.Л.Баркана, оно увеличилось в целом на 40%. Появилось большое число новых деревень

и выселков. В Верхней Месопотамии, например, количество крестьянских дворов в 1528—1548 гг.

выросло на 54%. Был введен ряд новых сельскохозяйственных культур, в том числе завезенных из

Америки. Наибольшее значение имело внедрение кукурузы, довольно быстро рас-

пространившейся почти во всех провинциях Османской империи.

Значительно хуже обстояло дело в городских секторах экономики, прежде всего в сфере торговли.

Османский город находился в полной зависимости от государства. Его общественная и

хозяйственная жизнь целиком контролировалась шариатской властью. Города не имели ни

самоуправления, ни муниципального устройства. Кадий был подлинным хозяином города. От него

зависели шейхи торгово-ремесленных корпораций, он устанавливал объемы производства,

регулировал ввоз и вывоз товаров. Кадий и его службы осуществляли надзор над разверсткой и

сбором налогов, контролировали вакфные учреждения, устанавливали цены на основные

потребительские товары, организовывали общественные работы, фиксировали жалобы частных

лиц, доносили о них центральным властям и на основании полученных директив давали ответы.

В городах без специального разрешения кадия нельзя было открыть лавку или мастерскую. Ими

же вырабатывались нормативы на те или иные изделия и, главное, устанавливались цены почти на

все товары широкого потребления и продукты питания. При этом учитывались сезонность,

транспортные расходы и даже возможная прибыль торговца, которая не должна была превышать

10%, лишь в редких случаях 20%. В соответствующих дефтерах фиксировались пути и размеры

поставок тех или иных продуктов. Система лицензий, льготных цен и налогов тяжелыми путами

сковывала всю сферу торговли. Самые старые канун-наме, устанавливавшие цены-нормативы,

были изданы в 1501 г. Некоторые цены, не подверженные сезонным изменениям, устанавливались

на длительные сроки, на десятилетия, а на ряд товаров поддерживались почти столетиями.

Целью регламентации цен, торговли и ремесленного производства была постоянная забота о

повседневном снабжении крупных городов, и особенно Стамбула. По шариату, главная забота

правителя процветающего государства должна была состоять в обеспечении регулярного и

достаточного поступления товаров на рынок. Отсюда проистекала и османская концепция

внешней торговли. Поощрять следовало прежде всего ввоз товаров. Каких-либо

протекционистских представлений в отношении собственного производства в экономических

воззрениях османских правителей того времени не существовало.

Известно, что начиная с 1535 г. велись переговоры о торговых привилегиях французских купцов в

Османской империи. Такое соглашение, предоставившее им на территории империи льготные

условия для торговли (низкие ввозные пошлины, право экстерриториальности, освобождение от

налогов), было впервые подписано с Францией в 1569 г.

Несколько позже аналогичные соглашения, получившие название капитуляции («главы»,

«статьи»), были заключены и с другими европейскими странами. Капитуляции сыграли

отрицательную роль в судьбе

Османской империи, создав в дальнейшем благоприятные условия для установления ее

экономической зависимости от европейского капитала. Однако в XVI—XVII вв. это были

соглашения, дававшиеся как милость султана, они действовали лишь в период правления

подписавшего их османского правителя. У каждого следующего султана европейские послы

должны были снова добиваться согласия на подтверждение капитуляций.

Значительного поощрения султанских властей была удостоена транзитная торговля. К концу XV в.

Османская империя полностью контролировала малоазиатский участок важнейших караванных

путей, по которым издревле шли азиатские товары в Европу. Это Шелковый путь и маршруты

пряностей. Выгода от обслуживания торговых путей и сбора таможенных пошлин традиционно

считалась азиатскими властями наиболее важной статьей государственных доходов. Включение

османов в мировую посредническую торговлю пряностями хронологически совпало с

активизацией на этом поприще португальцев, открывших морской путь в Индию (1497—1498).

Османы всячески поощряли традиционную караванную торговлю. При возраставших

потребностях Европы в пряностях караванная торговля еще долго сосуществовала с морской.

Более того, доходы от нее, получаемые османскими властями, продолжали расти. Так, сбор

таможенных пошлин в анатолийском центре транзитной торговли г. Бурсе с 1487 по 1582 г. вырос

в 4 раза (без существенного изменения размеров обложений). Меняются, однако, контрагенты

этой торговли. Более активно стали действовать представители народов, населявших Османскую

империю (армяне, греки, евреи, арабы, турки). Они оттеснили венецианцев, а несколько позднее

флорентийцев и генуэзцев. В Европе из-за соперничества с Венецией и Португалией потоки

пряностей сдвинулись на северо-восток. Все большее значение начали приобретать торговые пути,

шедшие через Молдавию, Львов, Крым. Возрастало значение связей с Восточной Европой, и в

частности с Россией.

Экономическое равновесие Османской империи было опрокинуто «революцией цен», связанной с

наплывом на Восток американского золота и серебра. В отличие от Западной Европы здесь она

имела более тяжелые последствия. Это объяснялось рядом факторов, наложившихся на процесс

инфляции. Прежде всего это быстрый рост населения (в городах на 80%), значительно

обгонявший темпы роста сельскохозяйственного производства, нерыночный характер экономики,

не имевшей достаточно эффективного механизма саморегулирования, а главное, непомерные

военные расходы, связанные с политикой мировой экспансии. В этих условиях рост цен,

начавшийся в 80-х годах XVI в. (в арабских провинциях на 10—15 лет раньше), поставил перед

властями неразрешимые задачи. К началу XVII в. цены на продукты питания в Стамбуле, Бурсе и

Эдирне увеличились в шесть раз. В Йемене месячного жалованья янычар едва хватало на покупку

кофе. В 1584 г. правительство попыталось провести денежную реформу, уменьшив содержание

серебра в акче с Vs Д° Vs дирхема. Эффект реформы быстро исчерпал себя, и курс акче

стремительно полетел вниз. Если в 1582 г. за испанский реал давали

еще 60 акче, то в 1595 г. — 120, а в 1609 г. — 160 акче (на черном рынке 300 акче за реал, в

Йемене — до 3 тыс.). К 1630 г. османская денежная система не выдержала напряжения и

полностью развалилась. Даже внутри османского экономического пространства крупные платежи

стали рассчитываться и производиться в испанской валюте (реал, пиастр), которая вытеснила

османскую монету с внутренних рынков империи.

Действуя через рычаги государственного контроля и регулирования, правительство сумело

сохранить соотношение цен, особенно на товары первой необходимости, но не смогло сдержать

сам процесс обесценения денег. Это имело роковые последствия. Прежде всего изменился соци-

альный климат в империи. Инфляция тяжело ударила по всем слоям османского общества, но

особенно по тем, которые жили на фиксированные доходы. Пострадали тимариоты, ренты

которых обесценивались одновременно с деньгами. В еще более тяжелом положении оказались

чиновники государственного аппарата и армия капыкулу. Не имея других источников дохода,

кроме обесцененного жалованья, чиновники стали прибегать к массовым злоупотреблениям.

Коррупция, которая со времен Сулеймана I процветала в верхах, дошла до самых низов османской

администрации и приобрела всеобщий характер. Даже султан Му-рад III, говорили, не гнушался

брать взятки. Вслед за верхами и чиновничеством разложение охватило полки капыкулу. Солдаты

стали заниматься торговлей и ремеслом. От железной, почти римской дисциплины, царившей в

армии капыкулу до 1584 г., ничего не осталось. В 1589 г. янычары совершили первое вооруженное

выступление в столице. В 1592 и 1603 гг. волна мятежей захлестнула образцовые корпуса

султанских сипахи.

Наступил кризис власти. Его начало современники, а затем историческая традиция обычно

связывают с убийством великого везира Мехмеда Соколлу (октябрь 1579 г.). Его смерть открыла

эпоху политической нестабильности. В 1579—1595 гг. сменилось десять великих везиров и семь

руководителей шариатского аппарата. До предела обострилась традиционная борьба верхушечных

кланов. С середины XVI в. у них установились тесные связи с гаремом, который со времен

Рустем-паши (1544— 1561) стал одним из наиболее серьезных факторов, определявших ход

государственных дел. Уже при Сулеймане I Кануни в борьбе за влияние на султана вместе с

принцами активное участие стали принимать дама-ды-капыкулу и султанские жены. Одна из них,

Хуррем-султан (Роксолана, галичанка по происхождению), чары которой сохраняли свою силу до

самой смерти падишаха, участвовала в дворцовых заговорах и способствовала смещению великих

везиров. Добившись казни одного из наследников, Мустафы (сына Гюльбахар-султан), она

активно продвигала на престол своих сыновей. Борьба политических группировок за влияние при

дворе имела отклик в османском обществе. За Мустафой, бывшим наместником в Амасье, шли

сипахи, беи тюркских племен и даже низы анатолийского населения, недовольные засильем

выходцев из девширме. После казни принца объявились два самозванца, вошедшие в историю под

именем Дёзме Мустафа (Лже-Мустафа) и поднявшие восстание в Румелии. Затем те же силы

(тимариоты, улемы) поддержали

младшего сына Хуррем-султан — Баязида, также поплатившегося за это головой.

Борьба за власть закончилась победой капыкулу и воцарением после смерти Сулеймана I Селима

II (1566—1574). При его преемнике Мура-де III (1574—1595) решающее влияние при дворе

приобрела Сафийе-султан, венецианка по происхождению. Не без ее содействия итальянские

ренегаты оттеснили в высших эшелонах власти славянских выходцев из капыкулу. С помощью

своих ставленников Сафийе-султан продолжала сохранять влияние и после смерти Мурада III,

обеспечив трон своему сыну Мехмеду III (1595—1603) — первому султану, который открыто

признал наличие глубокого кризиса в стране. В адалет-наме, изданном Мехмедом III при

вступлении на престол, отмечалось, что справедливость и законность, царившие при Сулеймане I,

отброшены и забыты, а различного рода несправедливые новшества вошли в практику

государственного управления.

На рубеже XVI—XVII вв. в Османской империи воцарилась атмосфера анархии и безначалия.

Приказы и распоряжения властей не выполнялись. Коррупция и разброд в правящих кругах,

гаремные интриги и борьба кланов, опиравшихся на армию, привели к небывалому падению

авторитета султанской власти, «центра» вообще. Начиная с Селима II всех последующих султанов

большинство историков склонно характеризовать как бездарных правителей, изнеженных

сибаритов и безвольных воспитанников гарема. С 1589 г. решающее слово получили янычары.

Подобно преторианской гвардии, они начали назначать и смещать деф-тердаров, везиров и даже

султанов. В большинстве провинций янычарские очаги стали наиболее влиятельной силой, а кое-

где превратились в настоящие правящие «партии».

Ослабление центральной власти имело катастрофические последствия для единства империи.

Отдельные провинции, земли и вассальные княжества старались обособиться от Стамбула и встать

на самостоятельный путь развития. В конце XVI в. эти центробежные тенденции нашли бла-

годатную почву в растущем недовольстве масс. Простой люд утратил веру в своих правителей. В

условиях идеологического вакуума, не видя никаких перспектив, он обратился к самым диким и

разнузданным формам протеста. В большинстве случаев они выливались в обыкновенный

бандитизм, лишь иногда сливаясь с более политизированными движениями, выступавшими под

флагом возрождения местных традиций.

В целом все это привело к небывалому росту массовых насилий, разбоев и локальных восстаний,

которые на рубеже XVI—XVII вв. охватили всю территорию Османской империи. На Балканах

действовали ускоки, клефты и гайдуки — одиночные народные мстители, представлявшие собой

своего рода партизанское движение, направленное против всех и всяческих властей, но

пользовавшееся, как правило, поддержкой местного населения. Аналогичная ситуация была в

Малой Азии и арабских странах. В 1590—1600 гг. волна бандитизма охватила здесь все провин-

ции и регионы. Из-за разбоев на дорогах купцы боялись выезжать в одиночку. В Алжире, Сирии и

Ираке в 1596—1610 гг. царила атмосфера

бунта и полного безначалия. В Кербеле в 1604 г. местные жители целиком вырезали турецкий

гарнизон. В Йемене, аль-Хасе и других аравийских землях османская власть фактически пала.

Укрепленные форты были разрушены, османские гарнизоны укрылись в нескольких приморских

крепостях. В 1591 г. в Тунисе, затем в Западном Триполи янычары при поддержке городской

бедноты захватили власть. Установленные здесь режимы «военной демократии» в конечном счете

привели к возникновению самостоятельных государственных образований (в Тунисе в 1594 г., в

Западном Триполи в 1603 г.) во главе с деями — выборными янычарскими правителями, лишь

номинально считавшимися с прерогативами османских пашей. В Алжире аналогичный режим

сложился в 1659—1671 гг. В Египте в 1587—1605 гг. произошло пять янычарских мятежей. В

1609 г. восставшие мамлюки захватили г. Танту (Нижний Египет) и попытались провозгласить

здесь создание независимого мам-люкского султаната. В Сирии и Ливане успешные восстания

друзских эмиров Али Джумбулата в 1602—1607 гг. и Фахр ад-Дина II в 1598— 1613 гг. привели к

созданию недолговечных самостоятельных государств со столицами в Халебе и Бейруте. В 1618—

1635 гг., пользуясь поддержкой папы, Фахр ад-Дин II вторично пришел к власти и значительно ук-

репил связи Горного Ливана со Св. Престолом, установленные в 1578 г. На севере наиболее

крупные восстания произошли в дунайских вассальных княжествах, возглавляемые их

господарями (Молдавии в 1572— 1574 гг., Валахии в 1594—1601 гг., Трансильвании в 1594 г.). В

1598 г. вспыхнуло восстание в г. Тырново, выдвинувшее лозунг восстановления болгарского

государства.

Наибольшую опасность для султана представляли волнения, охватившие армию и собственно

турецкие земли империи. В условиях безначалия сипахи-тимариоты не справлялись со своими

административно-полицейскими, а главное, с военными обязанностями. Армия, особенно

ополчения из Анатолии, как это было в войне с Австрией (1592—1606), не успевала за теплый

период года даже собраться к театру военных действий, шедших на пределе оперативных

возможностей сипахийской конницы. Традиционно собирая армию каждую весну и распуская на

зиму, османское командование не могло добиться успеха за короткий летний период на столь

отдаленном театре военных действий.

В 1596 г., после битвы под венгерским городом Керезтешем (Хачова), в османском войске была

организована проверка сипахийской кавалерии, выявившая отсутствие многих анатолийских

тимариотов. В наказание по приказу великого везира Синан-паши, генуэзца по происхождению,

около 30 тыс. тимариотов были лишены своих тимаров. Это не поправило положения, но вызвало

массовое восстание в Анатолии, у которого не было конкретного противника. Все воевали против

всех. Сипахи и чифтбозаны, т.е. бывшие тимариоты и безземельные крестьяне, боролись за

возвращение былых порядков. Виновниками их нарушения они считали султанское окружение, и

особенно складывавшуюся на основе девширме аристократию-капыкулу. Поэтому в восстаниях

конца XVI — начала XVII в. начинают проявляться не только социальные, но и

этнические моменты. Автор одного из социально-дидактических трактатов того времени, Кочи-

бей, писал даже, что всем в империи управляют иностранцы (эджнеби) и в этом одна из причин

имперских трудностей.

Восстание в Анатолии положило начало «джелялийской смуте», продолжавшейся с 1596 до

примерно 1658 г. Первыми и наиболее опасными были восстания Кара Языджи и Дели Хасана

(1599—1603). Одновременно с ними действовало еще множество не подчинявшихся никому пов-

станческих отрядов. Восставшие неоднократно разбивали султанские войска, которые выступали

против них. Возглавляли повстанцев профессиональные военные — сипахи. В отрядах было

множество чифтбозанов, потерявших всякую надежду на получение земли. И сипахи, лишенные

тимаров, и чифтбозаны юридически оказались деклассированными элементами, взявшимися за

оружие, чтобы отвоевать себе некий социальный статус. Многие из них пытались найти службу у

крупных пашей, занимавших ту или иную должность при султанском дворе или в султанской

армии. Получалось так, что и восставшие, и действовавшие против них карательные отряды были

сходными по своему социальному составу. Паши, бейлербеи и санджакбеи, действовавшие против

джелялийцев, оказавшись не в состоянии выполнить какое-либо распоряжение султанских

властей, переходили на сторону восставших вместе со своими наемниками.

В то же время и правительство неоднократно пыталось привлечь на свою сторону наиболее

популярных руководителей джелялийцев, предоставляя им военно-административные должности

и давая зеаметы. Так, пост санджакбея Чорума получил Кара Языджи, а Боснии — Дели Хасан.

Правда, подобные пожалования не всегда прекращали восстание и не гарантировали бывшего

джеляли от произвола султанских властей. Тем не менее они вносили разлад в ряды восставших и

стирали грани социального разобщения между восставшими и теми силами, которые оставались

верными правительству. В среде восставших действовали, к примеру, бывший бейлербеи Хабеша

Хусейн, беи Амасьи, Чорума, Сиваса, братья крымского хана. Эти беспорядки продолжались в

Анатолии более девяти лет. Султанские власти смогли подавить их лишь после того, как

правительство срочно пошло на заключение мира с Австрией (1606 г.) и получило возможность

использовать против повстанцев регулярные силы. Однако отдельные .выступления недовольных

происходили в течение всей первой половины XVII в.

В ходе восстаний и массовых репрессий были опустошены многие сельские районы Анатолии.

Большой ущерб был нанесен городам, разрушены их предместья и базары. Многие крестьяне

бежали из своих деревень. Их земли прибрали к рукам новые Хозяева, в большинстве своем

бывшие джелялийские вожди или местная знать. В условиях значительного обескрестьянивания

новые владельцы зачастую отказывались от земледелия и переходили к кочевому скотоводству.

В период джелялийской смуты государственные институты Османской империи оказались на

грани катастрофы. По выражению турецкого исследователя И.Ортайлы, несмотря на

блистательное владение всеми

приемами бюрократического манипулирования, правительство не могло справиться с

надвигавшимся хаосом. Нужны были реформы, требовавшие новых подходов к решению проблем,

вставших перед османским обществом в конце XVI в. Однако по этому вопросу в верхах не было

единства. Часть стояла за более или менее радикальные преобразования, связанные с отходом от

староосманских традиций, т.е. склонялась к тому курсу, который исподволь проводился еще при

Мураде III. Большинство же выступало за восстановление доброго старого порядка, т.е. за сохра-

нение и укрепление тех социально-экономических и политических институтов, которые

сложились во времена Сулеймана I Кануни. На рубеже XVI—XVII вв. поклонники старины стали

безмерно идеализировать времена Сулеймана как эпоху всеобщего благоденствия и процветания.

Этот курс на реставрацию староосманских порядков встречал поддержку большинства населения,

во всяком случае наиболее консервативных слоев османского общества, прежде всего

крестьянства, янычар и тимарных сипахи.

В этих слоях забвение старых законов и обычаев вызывало подозрительность и недоверие. Любые

попытки отступить от них немедленно блокировались всемогущим духовенством и стоявшим за

ним народом, как это, например, случилось в период короткого правления Османа II (1618—1622).

Едва придя к власти, он попытался изменить основы османской государственности, прежде всего

резко ограничить власть мусульманского духовенства. С этой целью он задумал реформировать

шейх уль-исламат и весь аппарат шариатской власти, перейти к единоличному формированию

иерархии улемов. В первую очередь он хотел избавиться от влияния капыкулу, женщин гарема,

опиравшихся на различные янычарские группировки. Для этого, как утверждают современники,

он намеревался провести военную реформу, распустить янычар и сипахийские полки капыкулу и

создать новое войско. Оно должно было формироваться за счет призыва в армию крестьян из

мусульманских районов Анатолии и Сирии, частично за счет мамлюков. Во всем этом

усматривали стремление Османа II тюркизировать армию и государственный аппарат, избавить их

от засилья эджнеби. С этим же связывали его намерение перенести столицу в турецкую Бурсу или

Анкару. В 1621 г. Осман II выступил против аристократии-девширме и под предлогом хаджа

начал подготовку к отъезду из Стамбула. В ответ на это янычары, подстрекаемые духовенством,

подняли восстание и на основании фетвы шейх уль-ислама низложили Османа II, затем подвергли

его зверской и унизительной казни.

После гибели Османа II в Стамбуле возобладал прямо противоположный курс — политика

традиционализма, подразумевавшая искоренение еретических «новшеств» и восстановление

староосманских порядков. Однако утвердить их было непросто. При Мустафе I (1622—1623) и в

первый период правления Мурада ГУ (1623—1640) в стране продолжалась борьба различных

группировок капыкулу и отдельных провинциальных пашей, неоднократно угрожавших походами

на столицу (например, в период восстания Абаза-паши в 1622—1628 гг.). В самом Стамбуле бес-

чинствовали различные вооруженные банды, грабившие, а то и убивавшие наиболее зажиточных

горожан. Отдельные знатные люди и жители городских кварталов, вынуждены были сами

заботиться о своей безопасности, используя наемников. Лишь во второй период правления Мурада

IV традиционалисты добились решающего успеха. В 1631 г. султану была подана знаменитая

«Записка» (рисале) Кочибея — подлинный манифест янычар, мелких тимариотов и других

приверженцев старины, требовавших вернуться к «законности» Сулеймана I Кануни. Мурад ГУ

благосклонно принял «Записку» и положил ее в основу своей политики. Командиры отдельных

янычарских корпусов и лидеры различных группировок правящего класса подписали общий

документ-декларацию о поддержке султана. С их помощью Мураду IV в сравнительно короткий

срок удалось навести железный порядок. При содействии янычар и сочувствии широких народных

масс было организовано массовое побоище участников вооруженных банд, радикальных

сторонников реформ и других противников реставрации. Примечательно, что в это время посты

великих везиров стали занимать, как правило, албанцы-мусульмане, вытеснившие из высших

эшелонов власти итальянских ренегатов и выходцев из сербских кланов капыкулу.

Мурад IV сделал довольно успешную попытку восстановить тимарную систему как финансово-

экономическую основу османской армии и администрации. Одновременно был ужесточен

контроль над всеми слоями общества. Султану удалось избавиться от наиболее одиозных фигур в

своем окружении, запятнавших себя коррупцией и другими злоупотреблениями. Происшедший в

это время страшный пожар в Стамбуле (выгорела почти четверть этого огромного города) был

объявлен знамением Аллаха, наказывавшего за отступления от шариата. Строжайшим образом

были запрещены спиртные напитки, кофе, табак, закрыты все кофейни и питейные заведения,

считавшиеся рассадниками вольномыслия. Более жестко стали соблюдаться конфессиональные

различия в одежде и головных уборах. Усилились внутренний шпионаж, доносительство, слежка.

Ходили легенды, что сам султан в простом платье тайно бродил по улицам, наблюдал за своими

подданными, а затем строго карал их за всевозможные, даже мелкие нарушения. Успехи Мурада

IV были недолговечными, но память о терроре того времени и одиозная фигура султана-шпиона

надолго остались в народном сознании. Характерно, что после Мурада ГУ отпрыскам "султанской

фамилии долгое время не давали этого имени.

Смерть тирана привела к новому разброду в правящих кругах и вновь обострила борьбу за власть.

При Ибрагиме III (1640—1648) возобновились выступления в провинциях, коррупция, продажи с

торгов всех должностей в государстве. Снова усилилось влияние гарема. Кёсем-султан

подозревалась даже в тайных сношениях с венецианцами в ходе начавшейся (с 1645 г.) войны за

Крит. При дворе культивировалось стремление ко всевозможной роскоши, возникла мода на меха,

в связи с чем усилилось значение торговли с Россией — главным поставщиком мехов. Свержение

султана Ибрагима и возведение на трон семилетнего

Мехмеда IV (1648—1687) не решило проблемы. В стране продолжался хаос. Усилился процесс

обесценивания денег, что вызвало в 1651 г. в Стамбуле одно из наиболее сильных городских

восстаний. В провинциях правители эйалетов и их наемные войска выступали как грабители насе-

ления. Турецкий историк М.Акдаг называет это время периодом «разбоя пашей». Местная знать

через кадиев и их службы пыталась найти защиту от этих чиновных разбойников у султана, что

помогло султанскому окружению на время овладеть обстановкой. Подавление восстания в Стам-

буле, конфискация имущества у ряда придворных, жестокие наказания за взятки позволили

несколько стабилизировать финансовое положение. В 1652—1653 гг. была сделана даже попытка

составить бюджет империи, в котором на год вперед были бы сбалансированы все расходы и

доходы. Эта попытка, однако, не увенчалась успехом, а ее инициатор Торхунджу Ахмед-паша был

казнен. В 1653—1656 гг. опять начался политический хаос.

Дополнительные трудности порождались затянувшимися военными конфликтами. Особенно

тяжелой и кровопролитной была война 1623— 1639 гг. с Ираном, который при шахе Аббасе I

значительно усилил свою военную мощь. В ходе войны персы оккупировали Ирак и в течение 15

лет удерживали Багдад. Лишь благодаря неимоверным усилиям Мураду IV удалось на время взять

Ереван (1635—1636), вернуть Месопотамию и Багдад (1638 г.). От некогда великого города

остались нагромождения кирпичей — пристанище диких собак и нескольких десятков тысяч жи-

телей. На западе на фоне конфронтации с Испанией шла непрерывная морская война,

обострявшаяся во время конфликтов с Венецией из-за Далмации и Крита. Опираясь на

укрепленные базы вдоль южного побережья Средиземного моря (самой сильной была

неприступная цитадель г. Алжира), турецкие рейдеры наносили внезапные удары по торговым

коммуникациям европейских стран. На севере постоянным фактором внешней политики было

противоборство с Австрией и Польшей. Главным объектом борьбы были дунайские земли и

Украина. После включения Левобережной Украины в состав Московского государства (1654 г.)

сначала крымский хан, а с 1676 г. и Османская империя начали борьбу за Украину с Россией. По

Бахчисарайскому миру 1681 г. империя вынуждена была признать присоединение Левобережной

Украины и Киева к России.

Войны с Венецией 1645—1669 гг., с Россией 1676—1681 гг., Австрией 1663—1664 гг. и Польшей

1666—1672 гг. были успешными для Османской империи. Они укрепили ее военный престиж и

позиции в Европе. Однако они не дали решающего перевеса, более того, истощили ее ресурсы. Все