Бестужев-Лада И.В. Альтернативная цивилизация
Подождите немного. Документ загружается.
дешевизна и доступность противозачаточных средств не дают такого
эффекта, как стремление
очень большого числа женщин занимать в общественном производстве
такое же место, какое занимают мужчины. В этом случае сама жизнь
заставляет супружескую пару ограничивать число детей. На “вершине”
общества, среди политических деятелей, а также деятелей науки и культуры,
наконец, вообще среди служащих возникает немыслимая прежде мода на
малодетные и даже бездетные семьи. Она отдается эхом до самой последней
деревни, и типичные семьи с 5—10 детишками начинают уступать место все
более частым максимум 3—4-детным. Что и требуется для достижения
оптимума. Отправляйтесь в столицу любой развивающейся страны — в том
числе в любую из республик Средней Азии — вы увидите этот процесс
воочию.
Легко, однако, сказать: дать образование и работу. Но как сделать это в
мире, где даже каждый третий мужчина, не говоря о женщинах, либо не
имеет работы вообще, либо не имеет постоянной работы, перебивается
сезонными или случайными заработками? При существующей цивилизации
эта проблема неразрешима, как квадратура круга. Альтернативная
цивилизация, для которой широкая занятость женщин — не обязательно в
рамках номенклатуры привычных нам сегодня профессий — является одной
из основополагающих черт, вместе с тем, создает условия для оптимального
вовлечения женщин в общественное производство и значительного
повышения их культурного уровня. На этой стороне дела нам предстоит
остановиться в одной из следующих глав специально.
В развитых странах тот же рецепт, напротив, очень сложен по
содержанию, но сравнительно прост в исполнении, точнее, требует меньше
затрат — лишь хорошо продуманной системы мер (нигде в мире не
проведенной пока что в жизнь в полном объеме).
В частности, необходимо создать лучшие условия для образования
семьи, мало того, для знакомства молодых людей с целью создания семьи.
При традиционном сельском образе жизни это достигается либо прямой
куплей-продажей невесты, либо системой ритуалов, включающих
предбрачные игры молодежи в атмосфере
сильнейшего влияния общественного мнения окружающих, которое в
конечном счете и определяет, кому за кого выходить, и объективно
содействует формированию пар. При современном городском образе жизни
все эти социальные механизмы отпадают. Необходимы новые. Попытки
создать их искусственно, в виде специальных клубов знакомств, объявлений,
брачных контор большого эффекта не дали, да и не могут дать, в силу
пережитков патриархальной психологии, исключающей подобные “костыли”
на дороге к семейному счастью, с одной стороны, и самого характера
современной семьи, редко складывающейся и быстро распадающейся, если
нет общих интересов, с другой. Тот же опыт показал, что наиболее
эффективны в данном отношении поэтому клубы по интересам, в принципе,
любым, кроме собственно матримониальных, сковывающих знакомящихся
изначально. Достаточно почувствовать общность интересов — в танцах ли, в
кактусоводстве ли, безразлично, — и жизнь сама рассудит, кому кого
провожать, кому с кем встречаться снова и снова, до свадьбы включительно.
Необходимо создать и соответствующие условия для сохранения
семьи. Имеется в виду минимизация разводов. Сами по себе они могут
являться благом в случае психологической несовместимости супругов, либо
возникновения у кого-нибудь из них серьезного чувства к третьему лицу (то
и другое на практике встречается довольно редко). В подавляющем
большинстве, однако, они происходят по причинам, которые никак нельзя
назвать уважительными (с позиций интересов общества) и которые вполне
можно устранить или хотя бы свести к минимуму, Когда дело о разводе
слушается на суде, в качестве главных причин чаще других называется
“несовместимость характеров” или “супружеская измена”. Но что такое
“несовместимость”? И почему произошла “измена”? Жизнь демонстрирует
гораздо больше примеров, когда очень разные — казалось бы, абсолютно
несовместимые по характеру люди благополучно живут семьей. И та же
жизнь показывает, что только в одном случае из тысячи “измена” скрывает
серьезное чувство к другому,
в остальных это — развлечение вроде танца, большей частью по пьянке
и, как правило, никаких последствий кроме очередного скандала, не
имеющее. Почему же “несовместимость” или “измена” столь часто обретают
вдруг поистине взрывчатый характер? Потому что за ними скрываются более
серьезные причины.
Первая из них по удельному весу среди остальных причин разводов —
злоупотребление наркотиками, чаще всего — алкоголем. В бывшем
Советском Союзе мерзкое, скотское пьянство одного из супругов (в 9/10
случаев — мужа, 1/10 — жены) являлось причиной 54 из каждых 100
разводов. Все может вытерпеть женщина, но когда домой каждый вечер
вваливается потерявшее человеческий облик существо и начинает
измываться над ней и ребенком — развод предрешен. В других странах роль
стакана водки может сыграть “травка” или “доза” — с теми же результатами.
Попытки бороться с пьянством чисто административными методами
окончились в Советском Союзе несколько лет назад полным провалом. Но
проблема денаркотизации общества под страхом его неминуемой гибели
остается актуальной не только в нашей стране и является одной из главных
препон на пути к альтернативной цивилизации.
Вторая причина в том же ряду — жилищная неустроенность,
вынужденное, но неизбежное проживание с родителями жены или мужа. В
массовом масштабе это, пожалуй, специфически советское явление,
поскольку при нормальной экономике всегда можно купить или хотя бы
снять жилье, в зависимости от средств. В СССР единственной практической
возможностью обрести крышу над головой было получить полицейское
разрешение вселиться в новую квартиру или в квартиру родителей одного из
супругов. На новую квартиру могли рассчитывать лишь считанные проценты
молодоженов: за ней, как правило, надо стоять в очереди 10—20 лет.
Остается квартира родителей. Но в одном жилье исстари нормально
проживать могла только одна семья: сложная патриархальная или простая
современного типа, безразлично. Когда под одной крышей собираются две
семьи, да еще одна из них экономически полностью зависит от другой, как
Израиль от США — только такт с обеих сторон может предотвратить
превращение семьи в Палестину и Ливан, вместе взятые. И если в первом
случае роль атомной бомбы, разрывающей семью в клочья, играет бутылка
водки, то во втором с той же ролью прекрасно справляются теща и свекровь
(реже — тесть или свекор), насильно разводящие молодых, чтобы
монополизировать воспитание любимого внука.
Помочь этому горю можно только достаточно широкой программой
муниципального строительства достаточно дешевых квартир специально для
молодоженов, которые получают их в рассрочку на 20—30 лет, с частичным
автоматическим погашением долга по мере появления детей. Тем самым и
семья сохраняется, и смысл обзавестись вторым-третьим ребенком
появляется, и стимул к должной трудовой отдаче возникает, и
дополнительные рабочие места на стройках и в промышленности
строительных материалов безработицу укорачивают. Целый букет
позитивных социальных последствий.
Кстати, та же политика целесообразна и в отношении снабжения
молодых всем необходимым — мебелью, одеждой (в том числе детской),
даже автомашиной. Разумеется, при возможности. И с теми же
последствиями.
Третья причина, имеющая, в отличие от второй, космополитический
характер, — элементарный бытовой паразитизм, стремление “проехаться” на
домашнем труде одного из супругов (в подавляющем большинстве случаев
известно, какого), а иногда вдобавок еще и на зарплате эксплуатируемого. В
бывшем СССР (да и в нынешней России) это стремление получило
сравнительно широкое распространение, как пережиток патриархальщины,
когда любой домашний труд считался уделом женщины, постыдным для
мужчины. В результате совокупный рабочий день женщины-матери достиг
14—16 часов: 8 часов на производстве и почти столько же дома (включая
дорогу и стояние в очередях). Такую нагрузку способна выдержать далеко не
каждая женщина, и если ее морально не поддержать — а об этом в
подавляющем большинстве случаев и мысли нет — то вероятность развода
превращается в прямо-таки предопределенность.
Любопытно, что та же первопричина выходит на одно из первых мест
по удельному весу в разводах даже в тех странах, где сфера обслуживания на
высоте и женщине не надо часами стоять в очередях, за корытом и над
плитой . Она согласна выполнять свою часть домашней работы — либо
большую часть, если видит, что мужу приходится надрываться, чтобы
обеспечить благосостояние семьи. Но когда видит, что ее пытаются
использовать всего лишь как даровую прислугу — тут же подает на развод.
Панацея от этой беды элементарная: действенная пропаганда опыта
счастливых семей, где нет мужа-господина и жены-прислуги, нет “женских”
и “мужских” домашних обязанностей, а есть непреложные бытовые заботь!,
которые каждый из супругов выполняет поровну (с учетом, понятно,
трудовой нагрузки на производстве), в зависимости от способностей и
склонностей каждого. Тот же опыт наглядно показывает, что такой подход —
первая и самая надежная ступень к семейному счастью.
Наконец, четвертая причина того же всепланетного характера — столь
же элементарное бытовое хамство (обычно и выдаваемое за “несходство
характеров”), нежелание и неумение выходить из малейшей конфликтной
ситуации иначе, как безобразным скандалом, иногда рукоприкладством и
очень часто — разводом. И опять-таки все та же панацея: пропаганда
семейной науки конфликтологии — она же стремление понять своего
спутника жизни и искусство находить компромиссы, когда взаимопонимания
трудно достичь. Опыт показывает, что такой инструментарий действует в
счастливых семьях безотказно.
Остается создать стимулы и условия для обзаведения не одним, в
тремя-четырьмя детьми, очень желанными, как мы видели, обществу и не
очень — современным родителям. Однако и это противоречие вполне
разрешимо, если принять во внимание, во-первых, что родители — такие же
люди, как и все прочие и ничто человеческое им не чуждо; а во-вторых, что
женщина — это понятие абстрактное, в жизни конкретизирующееся по-
разному и требующее к себе различного подхода на благо и обществу, и
семье, и ей самой.
Что касается первой стороны указанного противоречия, то оно
решается в рамках все тех же долгосрочных
льготных кредитов молодоженам. Если молодежь увидит, что
“среднедетная” семья имеет весомые льготы и по качеству жилья, и по
выплате кредитов, вплоть до аннулирования большей части или даже всей
задолженности при рождении третьего-четвертого ребенка, и по различным
дополнительным благам, — соответствующие выводы проявят себя в
нарастающей процентной доле семей. Однако опыт показывает, что этого
недостаточно, что имеются столь же и даже более весомые мотивы
воздерживаться от обзаведения детьми даже при значительных
материальных стимулах. Такого рода мотивы касаются второй из затронутых
сторон противоречия — проблемы социального статуса-престижа семьи с
несколькими детьми или, точнее, матери этих детей.
При ближайшем рассмотрении различимы три социальных типа
женщин с принципиально разными ценностными ориентациями. Огульный
подход к ним как к “женщинам вообще” при любых мерах и средствах не
дает никаких результатов, либо дает такие, что лучше бы их не было. Один
тип ориентирован всецело на участие в общественном производстве. Не
обязательно в качестве деятеля науки, политики, культуры. Но обязательно
целиком, всеми помыслами. Семья при этом, если даже она есть, отходит в
системе ценностей далеко на задний план. Дети, даже если они есть,
сваливаются на тещу, свекровь, мужа, на ясли-детсад, на кого угодно, только
не на мать. Пытаться стимулировать подобного типа женщину на повышение
рождаемости — все равно, что балерину ставить не за ее тренировочный, а за
токарный станок. При любых затратах и формах поощрения. Правда, таких
женщин меньшинство, и общество погибнет, если их станет большинство.
Подавляющее большинство женщин пытаются совместить
производственные ценности с семейными. Надо помочь им в этом, не
пытаясь ни загнать их обратно на кухню, ни отринуть напрочь от семьи.
Достигается это продлением полностью оплаченного пред- и послеродового
отпуска (в идеале — до достижения ребенком трехлетнего возраста), а также
возможно более широким распространением еще лет на семь — на десять
половинной рабочей недели с полной оплатой, либо с половинной же
оплатой, но с достаточно высоким пособием на ребенка. Вторая
половина недели используется для помощи воспитателю детского сада или
учителю в школе (на внеклассных занятиях), со сверхзадачей: поддерживать
возможно более тесный контакт с подрастающим поколением, чтобы не
ширился далее катастрофический разрыв поколений (об этом тоже предстоит
поговорить особо). Если эта вторая половина рабочего года женщины-матери
будет рассматриваться как высокопрестижная и высокооплачиваемая
государственная служба и если женщине-матери будут представлены
реальные возможности, как любой другой служащей, для культурного
отдыха, вообще для высокосодержательной жизни, — наверное, многие
решатся обзавестись ребенком и, возможно, не одним.
Наконец, от 20 до 30% женщин, по разным социологическим опросам,
готовы на вышеочерченных условиях полностью посвятить себя семье с 3—6
детьми, что являлось бы значительным шагом к “демографическому
оптимуму”. Важно лишь, чтобы они не скатились до положения
домработницы. Иначе им не выдержать конкуренции с женщинами-
служащими и даже с женщинами-работницами. Но предоставить желающим
статус государственной директрисы своего домашнего детского сада, со
всеми материальными и культурными благами, до почетной пенсии
включительно — это вполне в пределах реального.
Так конкретными практическими шагами закладывается основа
высокой устойчивости общества.
7. Точка опоры, чтобы сохранить земной шар
Мы говорили о том, что альтернативой семье может быть только
казарма. С ужасающими последствиями для общества. Но семья не просто
позитивная альтернатива казарме. Подобно добродетели, она несет награду в
себе самой. И сосредоточивает в себе всех мыслимых китов, на которых
может держаться альтернативная цивилизация.
Семья словно нарочно создана для оптимального удовлетворения
насущнейшей потребности каждого человека в самоутверждении — в
уважении со стороны окружающих и на этой основе в самоуважении. Как бы
к тебе ни относились на работе, как бы ни обидели на улице, в семье — в
нормальной, пусть даже не особенно счастливой семье — ты всегда самый
умный, самый красивый, самый дорогой и желанный. В этом смысле если бы
семьи не было, ее стоило бы выдумать.
Семья словно нарочно создана для упорядочения быта и досуга
человека. Она идеальна для кооперации усилий людей в домашнем хозяйстве
и для организации интересного, содержательного проведения свободного
времени. Никакой клуб не способен тягаться с ней в этом отношении.
Семья словно нарочно создана для оптимального удовлетворения
половых потребностей людей. Чем далее супруги “сживаются” друг с другом
— тем более идеальными любовниками друг для друга они становятся. При
условии, конечно, что готовятся к каждой встрече друг с другом, как к
первому свиданию (иначе сработает обезьяний инстинкт “переключения” на
очередную самку или, соответственно, самца). И при условии, что думают
друг о друге, о том, чтобы другому тоже было хорошо, а не просто о
привычном отправлении одной из разновидностей естественной нужды.
Самое же главное, как мы уже говорили, семья словно нарочно создана
для оптимального воспроизводства поколений. И в количественном, и
особенно в качественном отношении. Любая казарма, как бы она ни
называлась, способна более или менее полноценно воспитать ребенка только
в меру своего приближения к образу и подобию семьи. Ребенок, лишенный
родительской ласки, всегда в чем-то ущербен. Ребенок, лишенный
нормального общения с родителями, всегда ущербен вдвойне. Но семья —
великое благо не только для ребенка. Для родителей тоже. Для ребенка папа
и мама — великие учителя (если, разумеется, они не фельдфебели в
домашней казарме). А для папы и мамы ребенок — величайшая и притом
почти что единственная возможность стать профессором, стать авторитетом
хоть для кого-то.
Ребенок — ваш прирожденный друг (если, разумеется, обращаться с
ним как с другом, пусть младшим). А что может быть ценнее, желаннее
истинной дружбы? С ребенком — его глазами — вы сможете прожить
вторую, третью и т.д. жизнь. Если вы не отвлечетесь на телевизор или
преферанс. Наконец, ребенок — это ваше личное бессмертие в потомках,
даже если вы неверующий. Разве всего этого мало, чтобы признать семью,
общение с детьми первостепенной ценностью в жизни человека?
Что бы он ни наработал, что бы ни заработал — все пойдет прахом.
Каких бы чинов-званий-должностей ни достиг — о нем забудут через
секунду после гражданской панихиды. Раньше была надежда увековечить
себя в книгах, картинах, зданиях. Ныне и она пошла прахом. Кто сегодня
читает классику, кто знает хотя бы десяток из десяти тысяч официальных
наших писателей (не говоря уже о полутора миллионах ученых)? Кто
смотрит картины (включая кинокартины и театральные постановки) или, по
крайней мере, запоминает их создателей? На глазах только герои рок-
фестивалей, но ведь и они через секунду, словно бабочки-однодневки, канут
в небытие. Кто знает авторов стандартных наших зданий? О политиках не
стоит и говорить.
Вечными остаются только Семья, Дети, Ученики. В них и только в них
сосредоточивается смысл жизни. Трудиться для них. Думать о них. Жить их
жизнью. Это и есть полноценная человеческая жизнь. Все остальное — либо
средство для нее, либо фанатический бред.
Нам придется говорить о XXI в., об обществе далекого будущего, в
котором рутинная и даже не особенно рутинная работа, поддающаяся
программированию, будет переложена на механику, автоматику,
электронику. Высвободится огромный творческий потенциал человека и
человечества. На что направить его? Сорок лет назад ответ был ясен: на
полную реконструкцию земной поверхности (в соответствии с имевшимися
тогда инженерными проектами)и на освоение космического пространства.
Сегодня ясности поубавилось. Конечно, какие-то работы на земной
поверхности ведутся — например, пробит наконец тоннель под дном Ла-
Манша между
Англией и Францией — и будут вестись в нарастающих масштабах. Но
тут на первый план выходят проблемы взаимоотношений природы и
общества, которыми мы займемся в следующей главе. Космос тоже придется
осваивать — о причинах и перспективах предстоит говорить особо. Но ни то,
ни другое, ни десятое, как это теперь ясно, не может и не должно “поглотить”
человеческий потенциал, не может и не должно стать смыслом жизни
человека и смыслом существования человечества.
С другой стороны, невозможно больше отгораживаться от этой
проблемы абстрактной марксистской формулой “всестороннего развития
личности как конечной цели и самоцели развития общества”. Развитие как
самоцель? Скорее, как уход от ответа на вопрос о конечной цели и самоцели.
Вопрос настолько сложный, что и им в последующем изложении предстоит
заняться специально. Пока что — в сугубо предварительном порядке —
можно предположить, что развитие личности должно включать в себя все
семь форм общественного сознания: и мировоззрение, и науку, и искусство, и
мораль, и право, и политику, и веру (не обязательно религиозную). Не самих
по себе, а в связи с проблемой сохранения рода гомо сапиенс в быстро
меняющемся мире (даже если возникнут другие, более совершенные
мыслящие существа — например, кибернетические организмы). И в
частности, в связи с проблемой полноценного воспроизводства поколений в
роду гомо сапиенс.
Так мы вновь возвращаемся к проблематике семьи, как непреходящей
ценности и самоценности человеческого общества. Когда-то мы слышали
требования о точке опоры, чтобы перевернуть земной шар. Сегодня впору
говорить о семье, как о точке опоры, чтобы земной шар не перевернулся.
Есть серьезные основания полагать, что именно семья станет гарантом
устойчивости альтернативной цивилизации, тем Римом, куда в XXI в. будут
вести все дороги. Несколькими дорогами нам предстоит пройти в ряде
последующих глав. Но до этого надо разобраться с еще одной важной
характеристикой альтернативной цивилизации, тоже связанной с ее
устойчивостью, — восстановлением равновесия между человеческим
обществом и природой.
Глава IV. “Натуральность”, или “экологическая чистота”
1. От реконструкции к реставрации
Самое характерное, что объединяет многие опусы о будущем 50-х
годов, это — “великие инженерные проекты реконструкции земной
поверхности”. Их было свыше полусотни — один другого грандиознее.
Если у устьев реки Конго соорудить плотину, то перед ней образуется
рукотворное пресное море побольше бывшего Аральского. Оттуда воду
самотеком можно направить на север, к мелеющему озеру Чад, где
разольется еще одно рукотворное море. В итоге вода займет 10%
африканского материка, зато по берегам пресных морей на месте пустынь и
джунглей встанут сотни городов и раскинутся сотни миллионов гектаров
плантаций. А ГЭС в устье Конго будет давать баснословно дешевую энергию
чуть ли не для половины материка.
Если верховья рек Ориноко, Амазонки и Параны в Южной Америке
соединить судоходным каналом (не длиннее нашего Беломорканала), то
через весь материк протянется великий водный путь, по берегам которого —
см. выше.
Если верховья рек, стекающих с Гималайского нагорья, замкнуть
цепью плотин с водохранилищами перед ними, то, регулируя сброс воды,
можно избавить от катастрофических наводнений народы к югу от Гималаев
и превратить в цветущие плантации колоссальные пустыни к северу от этих
гор.
Если Берингов пролив (глубина— всего несколько десятков метров)
перекрыть океанской плотиной, то перекачивая воду гигантскими
пропеллерными насосами на
атомной энергии, можно создать второй Гольфстрим и превратить
Аляску с Чукоткой в Швецию с Норвегией, а север Канады и Сибири — в
сплошную Финляндию.
И так далее в том же духе. Разве не впечатляет?
Позднее, уже в 60-х годах, проекты такого рода — только помельче
масштабами — начали один за другим претворяться в жизнь. А в 70 — 90-х
годах некоторые уже претворились. Поднялась Ассуанская плотина на Ниле,
были пробиты тоннели под Ла-Маншем и между японскими островами
Хонсю и Кюсю, перекрыли плотиной залив Кара-Богаз-Гол, встала
гигантская морская дамба, призванная защитить Ленинград от
периодических наводнений, начали насыпать по мелководью 400-
километровую дамбу между устьем Дуная и Крымом, чтобы использовать
воды Дуная и Днепра для орошения засушливых земель северного
Причерноморья...
Но уже в 60-х годах на страницах печати рядом с “инженерными
проектами” замелькали статьи с заглавиями типа “Знаем ли мы ответы
природы?” И вскоре узнали.
Мелководный залив Кара-Богаз-Гол, словно воронка, всасывал и тут же
испарял целые кубические километры драгоценной воды мелевшего в те
времена Каспия. Что подсказывает разум? Перекрыть плотиной и спасти от
обмеления прибрежье. Перекрыли. А что ответила природа? На высохших
просторах Кара-Богаз-Гола стали гулять песчаные бури, превратившие всю
округу в пустыню. Имевшаяся там химическая промышленность была
подорвана на корню. А уровень Каспия, как на зло, стал подниматься:
оказывается, у него периоды повышения и понижения уровня чередуются
каждые несколько десятилетий. Пришлось возвращать Кара-Богаз-Гол в
первобытное положение.
Не успела дамба перед Ленинградом, ставшим снова Санкт-
Петербургом, спасти город от очередного наводнения, как образовавшаяся за
плотиной заводь стала загнивать, покрылась какими-то невиданными прежде
водорослями, испускающими при гниении кошмарное зловоние, словом,
Маркизова лужа, как иронически именовали когда-то мелководье меж
Питером и Кронштадтом,
обратилась действительно в зловонную лужу, куда Нева несла
нечистоты многомиллионного индустриального города, а морские волны уже
не могли играть прежнюю санитарную роль спасителей. И вот уже
заговорили о том, что наводнения, оказывается, не просто вгоняли в страх, а
периодически “чистили” город. И вот уже начали раздумывать о том, как
перестроить дамбу в плотину, которая, не допуская особенно уж
катастрофического разгула наводнений, сохраняла бы естественное течение
речных и морских стихий.
Правда, в этом случае есть серьезные основания подозревать, что на
дамбу свалили свои грехи крупные промышленные предприятия города,
которые по-прежнему сбрасывают в воду ядовитые отходы производства.
Таким образом, дамба не дает загрязнять Балтику, но резко усиливает
загрязнение городского побережья. Впрочем, это не меняет сути дела
касательно бездумности многих наших инженерных проектов.
А Волга, а Днепр, а другие крупные реки, загубленные каскадами
плотин, за которыми “раскинулось море широко”, а в море — гниющая
биомасса, а вокруг — бездумно выведенные из сельхозоборота миллионы
гектаров плодороднейшей почвы? А каналы, которые дают воду в один
район, оставляют без воды другой и превращают в мерзость запустения
третий? И вот уже советская общественность восстает против очередного
инженерного проекта: поворота рек вспять — из Сибири в Среднюю Азию. И
вот уже властям под нажимом общественности приходится отказаться от
проекта канала Дунай—Черное море, который грозит превратить в
Маркизову лужу все прибрежье от Одессы до Херсона.
Идея реконструкции земной поверхности оказывается тотально
скомпрометированной. Впору задуматься о реставрации того, что разрушено,
испакощено, загублено. В середине 60-х годов мне казалось, что одно не
исключает другого. Да, надо восстанавливать разрушенное. Но ведь все
равно придется и плотины строить, и каналы прокладывать, и тоннели
пробивать. Необходимо только учитывать последствия и корректировать
проекты с поправками на них. Никак не мог понять, почему мои
американские коллеги с нарастающим ужасом отшатываются от
“реконструктивной” проблематики. А объяснение простое: у них к тому
времени появилась совершенно иная информационная база. В то время как я
продолжал жить в мире 50-х годов, где главенствовала идея покорения
природы, они уже переселились в 60-е годы, когда обнаружилось, что
природа еще не совсем покорена, но уже доведена до предсмертного
состояния. И если умрет природа, то кого и, главное, кому покорять?
2. Природа оказывается смертной
Подозрения, что с природой дело обстоит неблагополучно, зародились
давно. При желании, опасения на этот счет можно найти в литературе XIX в.
и даже минувших столетий. Звучали они и в предвоенные десятилетия, и в
50-х годах. Но их заглушало традиционно конкистадорское отношение к
природе, как к объекту завоевания. В бывшем СССР это отношение
сделалось органической частью официальной идеологии и постепенно стало
прямо-таки воинствующим. Люди с детских лет выучивали наизусть и вплоть
до старости с упоением декламировали изречение одного удачливого
селекционера: “Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее —
наша задача”. Селекционер вкладывал в эти слова чисто рабочее содержание:
не сиди сложа руки, не жди у моря погоды, занимайся селекцией,
выведением все более продуктивных сортов. Но словам был придан
существенно иной смысл: не жди, пока осажденная крепость сдастся на
милость победителя, бери ее штурмом! И пошли на штурм.
Несмышленый грудной ребенок напал на свою мать-кормилицу,
пытаясь урвать больше того, что ему положено судьбою. И добился, что у
матери стало пропадать молоко...
Сначала шел подсчет земных богатств — сколько их и надолго ли
хватит. Обнаруживались довольно серьезные проблемы, но все они казались
легкоразрешимыми.
Раскройте фундаментальную двухтомную работу Г.Г.Ланд-сберга,
Л.Л.Фишмана и Дж.Л.Фишера “Ресурсы США в будущем” (1963; рус.
перевод — 1965) — и вы познакомитесь с блестящим образцом подобных
трудов, типичных для 50-х — начала 60-х годов.
Потом стала накапливаться чисто статистическая информация: какой
именно ущерб и в каком объеме успел нанести человек за тысячелетия — и в
особенности за последние десятилетия — своего хозяйничания на Земле.
Типичной в этом отношении можно назвать не менее фундаментальную
работу Р.Парсона “Природа предъявляет счет” (1964; рус. перевод — 1969).
Всего год, а словно столетие прошло. Не зря в СССР мыкались с ее
переводом целых пять лет. Наверное, не раз, как водилось тогда, запрещали,
“согласовывали” и снова запрещали, чтобы в конце концов разрешить с
купюрами и комментариями перестраховочного толка. Знали бы
разрешители-запретители, какие сюрпризы ожидают их впереди — эта книга
показалась бы им докладом на брежневском партсъезде по мягкости и
обтекаемости формулировок. Тем не менее, уже на этом этапе замелькали
зловещие заголовки: “Почвы и их истощение”, “Хищническая эксплуатация
пастбищных угодий” и т.д. Это были результаты первых более или менее
систематических исследований экологического характера, развернувшихся