Чудновский В.Э. Нравственная устойчивость личности

Подождите немного. Документ загружается.

другими, в чем его, так сказать, «видовое отличие».

В чем причины указанных недостатков книги, автор которой является убежденным марксистом

прекрасно ориентирующимся в философии и политэкономии Маркса? Анализ той части работы, в которой

изложены психологические проблемы личности, убеждает читателя в своеобразии позиции Л. Сэва, а слабость

его позиции, судя по всему, связана с трактовкой психологии как совокупности психологических следствий,

непосредственно выведенных из положений диалектического материализма и политэкономии

Между тем для развития психологии личности необходим иной подход: создать психологическую

теорию личности на основе марксистской философии и политэкономии. Недооценка роли психологической

теории (и да-

же больше — отказ психологии как науке в праве на существование и призыв к замене ее физиологией)

приводит к тому, что в психологическом анализе Сэва фактически исчезает человек как субъект социальной

практики, как активный деятель, преобразующий окружающую среду и собственное поведение.

Проблема действенности субъекта в советской психологии находит свое конкретно психологическое

выражение в анализе деятельности, посредством которой личность включается в жизнь общества. Принцип

деятельности рассматривается в работах С. Л. Рубинштейна (1973) и особенно обстоятельно проанализирован

А. Н. Леонтьевым в его монографии 1975 г. «Деятельность, сознание, личность», которая по значимости и глу

бине обсуждаемых проблем, несомненно, является крупным событием в современной психологии. Несмотря

на отмечаемые рядом специалистов (К. А. Абульханова-Славская, 1973; Б. Ф. Ломов, 1979) недостатки

позиции А. Н. Леонтьева, не следует забывать, что именно деятельностный подход позволил разработать ряд

фундаментальных проблем психологии. Такова, например, созданная В. В. Давыдовым теория учебной

деятельности (В. В.Давыдов, 1972; 1977)

Если же анализ деятельности становится самодовлеющим и основа личности характеризуется лишь как

«особое строение целокупных деятельностей» (А. Н. Леонтьев, 1975, с. 209), то, как нам кажется, опасность

такой тенденции прежде всего в том, что стираются грани между объективными проявлениями личности и ее

внутренней структурой. По-видимому, здесь в определенной степени проявляется реакция на

распространенный в зарубежной психологии подход к личности, согласно которому основу личности

составляет внутренняя имманентно присущая человеку структура определенных особенностей и стремлений,

которые являются первичными детерминантами его поведения (как мы видели, такое понимание личности

характерно для представителей гуманистической психологии).

Однако, отвергая подобное понимание как психологизирующее и даже биологизирующее социальную

сущность личности, неправомерно впадать в другую крайность. Признание социальной природы личности не

должно вести к стиранию грани между внешним и внутренним, между объективным и субъективным.

Необходимо раскрыть, как социальное проявляется во внутреннем, психическом, имея в виду при этом, что

внутреннее, психическое, субъективное, формируясь в процессе социальной жизни и деятельности, вместе с

тем не сливается с внешним, объективным. Отождествляя сущность личности с интериоризованной,

внутренней деятельностью, мы делаем шаг не только к стиранию граней между объективным и субъективным,

но и к определенной недооценке субъектного подхода к личности; последняя начинает пониматься скорее как

внутренний момент деятельности (А. Н. Леонтьев, 1975, с. 159), чем как субъект деятельности

Данный вопрос имеет не только теоретическое, но и весьма актуальное практическое значение. В

советской психологии признано, что формирование качеств личности возможно лишь при учете наличных

потребностей и мотивов, на основе их развития и преобразования (С. Л. Рубинштейн, 1973; А. Н. Леонтьев,

1965; Л. И. Божович, 1968). Нужно также иметь в виду, что смена определенных возрастных этапов

Нельзя не отметить в этой связи другую работу Сэва, посвященную критическому анализу современной французской философии,

где автор, в частности, дает содержательную характеристику марксистского подхода к человеку: «Марксизм видит в основе моральной

проблемы политическую проблему, дает политике глубоко нравственное содержание: уничтожение эксплуатации человека человеком

— самого большого общего знаменателя всего нравствед-ного

зла, — открывает путь самой грандиозной массовой морализации, какую

только знал человек. Вот что в нашем понимании значит не забывать человека» (1968, с. 366). Отстаивание и пропаганда

марксистского принципа «не забывать человека» — несомненная заслуга Л. Сэва.

В литературе подчеркивается, что эффективность методологической функции материалистической диалектики снижается, когда ее

категории низводятся до уровня базисных, исходных понятий данной научной теории (В. Л. Алтухов, 1979).

В этой теории задачи учебной деятельности рассматриваются с точки зрения реализации скрытых познавательных возможностей

ребенка, развития его творческих сил, формирования особой потребности теоретического отношения к действительности, а такое

рассмотрение можно охарактеризовать как субъектный подход к личности.

Основополагающим, нам думается, в данном случае является положение Маркса о том, что в отличие от животного, которое

тождественно со своей жизнедеятельностью, человек делает свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания (К.

Маркс, Ф. Энгельс, т. 42, с. 93).

сопровождается специфическим изменением потребностей и мотивов ребенка и подростка

. В этой связи

следует подчеркнуть значение потребностей при рассмотрении психологии личности.

А. Н. Леонтьев дал ряд интересных и значимых характеристик потребностей. «До своего первого

удовлетворения,— пишет А. Н. Леонтьев, — потребность «не знает» своего предмета, он еще должен быть

обнаружен. Только в результате такого обнаружения потребность приобретает свою предметность...» (1975, с.

190). При таком понимании кажется, что потребности исчезают из

психологии, но это не так, из психологии исчезают не потребности, а лишь их абстракты, «голые»,

предметно не наполненные потребностные состояния субъекта (там же). Нельзя не согласиться с автором, что

предмет жестко не записан в «потребностном состоянии» субъекта и что «потребность как внутренняя сила

может реализоваться только в деятельности» (там же). Развитие личности необходимо предполагает

«смещение потребностей на созидание, которое не знает границ» (там же, с. 226). Личность становится

субъектом, которому на каждом повороте жизненного пути нужно от чего-то освобождаться, что-то

утверждать в себе и, что особенно важно, для этого нужно действовать, а не только «подвергаться влияниям

среды» (там же, с. 216). В процессе развития личности возникает «внутреннее движение в системе

индивидуального сознания», которое А. Н. Леонтьев образно назвал движением «по вертикали» (там же с.

217); личность рассматривается как новое качество, порождаемое движением объективных общественных

отношений, «она выступает как то, что человек делает из себя, утверждая свою человеческую жизнь» (там же,

с. 224).

Из анализа потребностей А. Н. Леонтьевым следует одно важное положение: социальная сущность

потребности выражается не только в том, что потребность формируется под влиянием социальных условий, но

и в том, что в процессе социального развития личности формируются высшие человеческие потребности,

вплоть до потребности в самоосуществлении («делать дело своей жизни»). Однако логика анализа

потребностей требует включить характеристику высших социальных потребностей в единую линию развития

личности.

В вопросе о том, что должно лежать в основе изучения личности — потребности или деятельность, нам

думается, наиболее правомерной является позиция: потребности, формирующиеся в процессе деятельности.

Отсюда следует, во-первых, что изучение личности не должно ограничиваться лабораторным экспериментом,

а должно проводиться в условиях реальной деятельности учащихся; во-вторых, что изучение личности должно

предполагать прежде всего рассмотрение определенной структуры, иерархии потребностей.

Почему прежде всего потребностей? Во-первых, потому, что в человеческих потребностях наиболее

отчетливо проявляются социальные влияния на человека. При

рассмотрении человеческих потребностей становится особенно ясной неправомерность характеристики

социальности лишь как внешней, чуждой, противостоящей человеку силы (как отмечалось выше, подобная

характеристика социальности имеет место у целого ряда зарубежных исследователей личности). В

человеческих потребностях воздействие социальности является наиболее «интимным», наиболее

«присвоенным», достигает степени «нужды», существенно определяющей поведение человека. Именно

поэтому изучение потребностей и может обеспечить подход к личности как к продукту социального развития.

(Разумеется, реализация такого подхода возможна лишь при условии, если мы отвергнем и ограниченное,

«гомеостатическое» рассмотрение потребностей, и взгляд на высшие человеческие потребности как

имманентно присущие индивиду.) Во-вторых, потому, что потребности существенно концентрируют в себе

программу не только сегодняшней, но и будущей жизни и деятельности личности, и, следовательно, изучение

потребностей позволяет получить одну из основных характеристик формирования личности

. Наконец,

потребности благодаря своей регулирующей функции выступают как наиболее значимый критерий развития

личности, особенно нравственного развития.

* * *

Подведем итог сказанному. Лишь с марксистских позиций возможно такое рассмотрение личности, при

котором устраняется, с одной стороны, фатальность поглощения личности социальностью, с другой —

неизбежность противопоставления индивида социальной среде. Для дальнейшего развития психологии

Заметим, что в воспитательной работе школы подчас исчезает главная ее цель — развитие потребностей и мотивов школьника,

формирование определенных качеств личности.

Л. П. Буева отмечает, что «потребности больше обращены не в прошлое, а в будущее, поэтому в них программируются образцы

будущей жизнедеятельности, побуждающие человека преодолевать условия своего бытия, созидать новые формы жизни и предметы

удовлетворения живых нужд» (1978, с. 157).

личности важно органически соединить принцип деятельности и субъектный подход в рассмотрении

личности. Личность не просто сливается с общественными отношениями и не просто выводится из них.

Формируясь в условиях определенных общественных отношений, личность приобретает самостоятельность,

относительную независимость от них. Ина-

че говоря, «устойчивый центр, который человек обретает в себе самом», есть опора на социальное,

ставшее индивидуальной особенностью человека.

Проведенный анализ показывает, что в настоящее время одной из насущных задач развития

психологической теории является реализация субъектного подхода к рассмотрению личности. Думается,

справедливо утверждение, что в последние годы психологи, занятые решением весьма значимых, глобальных

проблем (исследование системы человек — машина, проблема искусственного интеллекта, психология групп

и коллективов и т. д.), ослабили интерес к изучению внутреннего мира человека, его индивидуальных

особенностей.

Между тем степень активности, самостоятельности личности существенно обусловлена той системой

мотивов и потребностей, которая формируется у человека в процессе его социальной жизни и деятельности.

Проблема устойчивости личности была предметом нашего анализа именно потому, что она, на наш

взгляд, в наибольшей степени позволяет отразить субъектный аспект рассмотрения личности. Человек может

обособляться только в обществе (К. Маркс, Ф. Энгельс, т. 46, ч. I, с. 18). Психологическая сущность такого

обособления, психологические условия, влияющие на формирование активной жизненной позиции личности,

ее относительную освобожденность от непосредственных воздействий ситуации, составляют суть данного

исследования.

В соответствии с вышеизложенным при рассмотрении проблемы устойчивости личности мы исходили

из предположения о том, что в основе того уровня сформированности личности, который мы характеризуем

как устойчивость личности, лежит специфическая для этого уровня иерархия потребностей.

II. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ УСТОЙЧИВОСТИ ЛИЧНОСТИ

Только в коллективе индивид получает средства, дающие ему возможность

всестороннего развития своих задатков, и, следовательно, только в коллективе

возможна личная свобода.

К. Маркс, Ф. Энгельс

Общая характеристика устойчивости личности

В основе устойчивости лежит определенный уровень самоорганизации

. Это положение подтверждается

рядом исследований по проблемам внутренней мотивации в поведении человека (С. Л. Рубинштейн, 1957,

1973; К. А. Абульханова-Славская, 1974; Л. И. Божович, 1968; Д. Б. Эльконин, 1978). Разумеется, для нас

важно показать, каким образом уровень самоорганизации задает устойчивость личности.

Процесс развития внутренней детерминации определяется двумя противоположными тенденциями в

поведении человека: а) учетом ситуации, приспособлением к ней своего поведения; б) ориентацией на

отдаленную цель, преобразование обстоятельств и собственного поведения в соответствии с этой целью.

Уже отмечалось, что самоорганизация личности социально обусловлена. Однако социальная

обусловленность не означает пассивно-приспособительской деятельности человека, а характеризует

деятельность пре-

образующую, творческую (К. А. Абульханова-Славская, 1974)

Способность человека сохранять и реализовывать в различных ситуациях свои личностные позиции

(устойчивость личности) проявляется и формируется в преобразующей деятельности человека. Такая

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 75.

Это согласуется с представлением о ведущей роли внутренней мотивации и роли потребностей в деятельности самоуправляющихся

систем (Б. С. Украинцев, 1972; П. К- Анохин, 19686; П. Берталанфи, 1969).

Об этом же идет речь и в 3-м тезисе «Тезисов о Фейербахе»: «Материалистическое учение о том, что люди суть продукты

обстоятельств и воспитания, что, следовательно, изменившиеся люди суть продукты иных обстоятельств и измененного воспитания, —

это учение забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми и что воспитатель сам должен быть воспитан» (К. Маркс

, Ф.

Энгельс, т. 3, с. 2).

деятельность неизбежно включает в себя преодоление трудностей (особенно внутреннего характера),

определяемых поставленной целью, борьбу мотивов, принятие решений и ряд других явлений, связанных с

волевыми процессами. Не означает ли это, что проблема устойчивости личности совпадает с проблемой воли?

Нужно ли в таком случае вводить новый термин и анализировать его? При ответе на эти вопросы мы ставим

перед собой две задачи: а) показать, что характеристика воли, по крайней мере приводимая в психологической

литературе, не дает основания для отождествления двух психологических феноменов: устойчивости личности

и воли; б) наметить пути решения проблемы соотношения этих феноменов.

Начнем с краткого обзора состояния проблемы воли в психологической литературе. Прежде всего

обращает на себя внимание разноречивость трактовки авторами самого феномена воли: воля — сложная

форма психической деятельности (В. А. Артемов, 1958, с. 310); воля — регулирующая сторона сознания (В. В.

Богословский, 1973, с. 288); воля— особая форма активности человека (П. М. Якобсон, 1970, с 359); воля —

активная сторона сознания (В. И. Селиванов, 1969, с. 429) (курсив наш.— В. Ч.). Итак, воля —либо форма, в

которой проявляется активность человека, либо одна из сторон этой активности, действующая наряду с

другими (интеллектуальными или эмоциональными) ее сторонами

, либо регулирующая сторона сознания,

противостоящая другим его сто-

ронам. И в этих определениях, и в более подробных характеристиках воля выступает как некий

самостоятельный компонент, как нечто обособленное, ограниченное от личности в целом. Воля оказывается

лишь инструментом, благодаря которому личность может осуществлять выбор и действовать по своему

произволу (В. И. Селиванов, 1969, с. 431).

Таким образом, есть личность и есть воля как определенное средство, инструмент, используемый

личностью, подобно тому как есть мускулы, благодаря которым человек способен поднимать тяжесть.

Известно, что волевое действие нередко происходит не по первоначальной, а по преобразованной

мотивации, волевое действие существенно предопределено сформировавшейся к данному моменту структурой

личности, особенностями ее мотивационно-потребностной сферы

, Едва ли стоит доказывать, что поступок

человека, особенно серьезный поступок, связан с его жизненным опытом и в этом смысле он предопределен

сформированными особенностями личности, ее структурой. Сколь-нибудь серьезные изменения в поведении

человека происходят не ранее соответствующих изменений в структуре его личности. И. М. Сеченов писал по

этому поводу: «Всякое душевное движение, как бы просто оно ни было, представляет собой результат всего

предшествующего и настоящего развития человека» (1917, с. 311)

. Отсутствие такой предопределенности

означает лишь одно — поведение человека определяется ситуацией. Но подобное понимание поведения

человека приводит, как это ни парадоксально, к прямо противоположным результатам. Волевые процессы

оказываются вне психологии личности. Ведь если сформированные ранее мотивы существенно (такая

оговорка необходима) не определяют поступка,

то к чему вести речь о тренировке воли, ее воспитании? А что в основном представляет собой

тренировка воли, как не формирование определенных мотивов?

Трактовка воли как обособленной от личности, противопоставление ее мотивам, возможно, определяется

стремлением во что бы то ни стало сохранить трехчленный (разум, чувства, воля) характер человеческого

действия, в котором каждый из компонентов выполняет свою, строго определенную и только ему присущую

роль.

В. И. Селиванов считает неправомерным высказывание Л. И. Божович, что подлинно нравственный

поступок никогда не является результатом сознательного волевого акта, а всегда есть результат морального

чувства и моральной привычки (Л. И. Божович, 1960а, с 223). Такой упрек следует принять. Действительно,

подобная формулировка представляется излишне категоричной. Несомненно, сознательный волевой акт

может давать подлинно нравственный поступок

. Но нужно обратить внимание на следующее.

В. И. Селиванов пишет: «Мы далеки от мысли, чтобы все в активности сводить к волевым проявлениям. Активные сознательные

действия человека — это сложные образования, и в психической структуре их имеются интеллектуальные, эмоциональные и волевые

компоненты» (1969, с. 427).

И. С. Кон справедливо отмечает, что для человека «всякая новая ситуация —это момент его собственной жизнедеятельности» (1978,

с. 76).

А. де Сент-Экзюпери выражает ту же мысль, но уже в фило-софско-художественной форме: «Порою кажется, что внезапное озарение

может совершенно перевернуть человеческую судьбу. Но озарение означает лишь то, что духу внезапно открылся медленно

подготовляющийся путь. Я долго изучал грамматику. Меня учили синтаксису. Во мне пробудили чувства. И вдруг в

мое сердце

постучала поэма... От всех моих военных приключений я не жду ничего, кроме этой медленной подготовки. Она окупится потом как

грамматика...» (1965, с. 263),

В более поздних работах Л. И. Божович различает два типа нравственного поведения. Один из них характеризуется тем,

что нравственный поступок является результатом более или менее острого конфликта нравственного мотива с другими побуждениями

Что означает сознательный волевой акт? В этом плане представляет интерес позиция И. М. Сеченова,

интерпретацией взглядов которого является критикуемое В. И. Селивановым высказывание Л. И.

Божович. Для И. М. Сеченова «воля не есть какой-то безличный агент, распоряжающийся только

движением, — это деятельностная сторона разума и морального чувства (курсив наш. — В. Ч.),

управляющая движением во имя того и другого и часто наперекор даже чувству самосохранения» (1947, с.

298). «Недостаточно ли снабдить человека,— пишет он далее, — вместо суммы чувство + воля, одним

только нравственным чувством в усиленной степени?... Ни обыденная жизнь, ни история народов не

представляют ни единого случая, где одна холодная,

безличная воля могла бы совершить какой-нибудь нравственный подвиг. Рядом с ней всегда стоит,

определяя ее, какой-нибудь нравственный мотив... Даже в самых сильных нравственных кризисах, когда, по

учению обыденной психологии, воле следовало бы выступить всего ярче, она одна сама по себе действовать

не может, а действует лишь во имя разума или чувства. Другими словами, безличной, холодной воли мы не

знаем, то же, что считается продуктом ее совместной деятельности с чувством и разумом, может быть прямо

выводимо из последних» (там же, с. 302).

Можно привести еще одно высказывание Сеченова, характеризующее его отношение к учениям о

свободе и несвободе воли: «...учению о свободе воли, где выбор действия приписывается воле как

верховной инстанции, стоящей вне борющихся побуждений, противопоставляется концепция несвободы

воли, согласно которой все умственные и нравственные данные личности, равно как и все внешние

условия, предшествующие совершению поступка, играют роль побудителей и определителей поведения.

Конкретный же поступок определяется (и неизбежно) тем же побуждением, которое взяло перевес над

всеми прочими... Теоретически разница между обоими взглядами громадная: в одном случае в человеке

признается существование очень крупной душевной способности, а в другом она совершенно отрицается»

(там же, с 309).

Иными словами, И. М. Сеченов отрицает волю как самостоятельный, эмансипированный от личности

феномен, он выводит волю из разума и чувств, он против чистой, холодной, безличной воли. Как отнестись к

этому? Если исключить те случаи, когда И. М. Сеченов характеризует волю слишком узко, как агента,

управляющего началом упражнения, его остановками и степенью быстроты, не более, думается, в основном

его позиция правомерна. И. М. Сеченов считает истинно нравственным поведение, когда нравственный

поступок превращается в потребность. По его мнению, ближе к нравственному идеалу тот человек,

который «не может не делать добра» (там же, с. 301). Нам кажется этот аспект отношения

волн и

нравственного поступка весьма важным.

При рассмотрении воли нельзя ограничиваться характеристикой непосредственных чувств лишь как

отрицательных сил. Целый ряд показателей волевых процессов (преднамеренность, целенаправленность,

планомерность деятельности, ее направленность на преодоление препятствий и трудностей) (В. А.

Артемов, 1958; В. В. Богословский, 1973) оказывается слишком неопределенным для характеристики

устойчивости личности: эти показатели могут быть в равной мере присущи человеку, преобразующему

обстоятельства, и человеку, целенаправленно приспосабливающемуся к ним (в дальнейшем это будет

показано на экспериментальном материале).

Существующие трактовки волевых процессов фактически не преодолевают в изучении личности

функционального подхода

. Исследователь, исходя из трехчленной формулы (разум, чувство, воля), хотя и

признает, что компоненты данной формулы в той или иной степени связаны между собой и с психическими

свойствами личности, но эта связь в достаточной мере не прослеживается.

Мы не ставили своей задачей предложить собственное решение проблемы воли. Мы стремились лишь

подчеркнуть, что в традиционной трактовке воля характеризуется как свойство, в большей или меньшей

степени эмансипированное от личности в целом, как некий инструмент, при Помощи которого личность

реализует определенное поведение.

человека и победа нравственного мотива достигается путем организации человеком своего поведения в соответствии с сознательно

принятым намерением. Такое поведение оценивается как высоконравственное, хотя оно и означает незавершенность нравственного

формирования личности, поскольку в структуре ее мотивациошюй сферы нравственные мотивы не обладают достаточной

непосредственной силой. Другой тип поведения характеризуется тем, что нравственный мотив в результате воспитания

превращается в потребность (Л. И. Божович, 1968).

Л. И. Божович также считает, что волевое поведение, требующее специальной регуляции, характерно для человека, не обладающего

достаточно сильной волей (Л. И. Божович и др., 1976, с. 68).

Это отмечает и Е. В. Шорохова: «В большинстве современных учебников психологии человеческая психика предстает в виде

набора деталей недействующей машины. В лучшем случае в учебниках демонстрируются «узлы», «блоки» деталей, но из этой

демонстрации по сути дела ничего нельзя узнать о субъективной жизни человека, о мотивах его поведения и деятельности...» (1974,

с. 23).

В понимании устойчивости личности можно выделить два взаимосвязанных момента: а) устойчивость

личности как способность человека сохранять свои личностные позиции и противостоять воздействиям,

противоречащим его личностным установкам; в этом случае устойчивость личности определяется степенью

своей разрушаемости — разрушаемости ее ведущих мотивов и установок; назовем условно этот момент

оборонительным; б) устойчивость личности как способность человека реа-

лизовывать свои личностные позиции, преобразуя обстоятельства и собственное поведение; назовем

этот момент наступательным.

Разумеется, такое разделение несколько искусственно. Не следует забывать, что сохранение личностью

своих позиций существенно обусловлено активной деятельностью субъекта по их реализации

. Но такое

разделение помогает выявить психологическую сущность двух разных уровней сформированности личности и

соответствующих им двух типов деятельности человека: а) активно-преобразующей деятельности человека

относительно социальных обстоятельств; б) пассивно-приспособительной деятельности человека по

отношению к этим же обстоятельствам.

Какова психологическая сущность каждого из типов деятельности? Что обеспечивает устойчивость

личности при активно-преобразующей ее деятельности? Попытаемся ответить на эти вопросы.

Устойчивость личности и проблема ее направленности

Способность человека отстаивать и реализовывать свои личностные позиции предполагает

выраженность этих позиций, их определенное единство. Иными словами, устойчивость личности неразрывно

связана с проблемой целостности личности. «У человека есть внутреннее единство (поведенческое,

мотивационное, сознательное), которое позволяет ему более или менее самостоятельно интерпретировать

любую ситуацию и реагировать на нее избирательно, по-своему» (И. С. Кон, 1978, с. 77). Как достигается

такое единство? Нет нужды доказывать, чд-о каждый человек — это уникальный и неповторимый мир,

включающий в себя множество различных, нередко противоречивых, мотивационных тенденций. Единство

лич-

ности не может возникать вследствие сосуществования этих тенденций, оно лишь может быть

следствием их иерархизации, т. е. направленности личности. Каковы же движущие силы, формирующие

иерархию мотивов и потребностей человека и определяющие направленность его личности?

С первых проявлений самостоятельности в раннем детстве и фактически до конца активной жизни

человека потребность в самореализации является одной из наиболее важных и существенных движущих сил

его развития, формирования его личности. Разумеется, будучи социальным существом, человек не может

реализовать себя в объективном мире иначе, как воздействуя на окружающую социальную среду и

собственную личность. Социальная активность, в сущности, не только имеет своим результатом материальные

и духовные блага, но и формирует человека как личность.

Для педагогической науки и практики воспитания особое значение имеет личностный аспект социальной

активности. При рассмотрении личностного аспекта важно учитывать направленность самой деятельности, ее

мотивы, соотношение между характером социальной активности и потребностью в самореализации.

В современной западной психологии исследование этой проблемы наталкивается на непреодолимое

противоречие: с одной стороны, несомненно, что потребность в самореализации требует социальной

активности, с другой стороны, столь же несомненно, что деятельность человека предполагает соотнесение его

поведения с существующими социальными принципами и нормами. Однако подчинение указанным

принципам обычно трактуется западными исследователями как процесс, неизбежно ущемляющий или даже

подавляющий активность человека, реализацию его личностных устремлений.

В результате в современной западной психологии личность оказывается «разорванной», двойственной. В

данном случае сказывается наследие бихевиоризма, может быть, лишь с той разницей, что вместо

классической формулы «стимул—реакция» в основе поведения человека исследователи видят отношение

«ситуация—реакция». Отсюда акцент в поведении человека на роль подражания, внушения, социального

заражения. Разумеется, нелепо отрицать наличие этих феноменов, но нельзя игнорировать активность

личности как субъекта, роль выработан-

В этой связи любопытно следующее высказывание Б. Ф. Поршнева: «Те явления социальной психологии, которые

охватываются понятиями «устойчивый склад», «привычки>, будут играть все уменьшающуюся роль. Психика человека

коммунистического общества представляется значительно более подвижной, чем наша сейчас. Этого будет требовать объективная

динамика жизни» (1979, с 231).

ных человеком ценностных ориентации и т. д. Подражание социальное заражение описываются как

механизмы, действующие чуть ли не роковым образом, что противоречит экспериментальным фактам,

полученным самими представителями западной психологии.

Бихевиористский подход к проблеме направленности проявляется и в том, что акцент делается не на

рассмотрение внутренних, основополагающих для личности тенденций, а на внешние поведенческие реакции.

Так, проблема альтруизма (т. е. направленность человека на других людей) во многих, особенно

американских, исследованиях подменяется изучением фактов оказания помощи другим людям. Но альтруизм

и оказание помощи отнюдь не однозначные понятия. Значительное число исследований посвящено

рассмотрению факторов, способствующих или препятствующих оказанию помощи: роли подражания (М.

Harris, G. Samerotte, 1975; В. Latane, G, Darley, 1970; L. Huang, M. Harris, 1974), влиянию окружающей среды

(D. Sherrad, R. Downs, 1974; L. Lesk, B. Zippel, 1975; Ch. Korte, N. Kerr, 1975), этнической принадлежности (M.

Harris, X. Baudin, 1973; L. Bicman, M. Kanson, 1973; J. Karpenia, B. Zippel, 1974; B. Franklin, 1974); возрастных

и половых различий (D. Krebs, 1970; L. Bicman, 1974), политических убеждений (G. Eh-lert, H. Ehlert, M.

Merrens, 1973; S. Karabenick, R. Ler-ner, M. Beecher, 1973; K. Sole, J. Marton, H, Hornstein, 1975).

Хотя в указанных исследованиях были получены интересные результаты

, но они страдают излишним

эмпиризмом, иными словами, установленные в этих исследованиях многочисленные корреляции между

различными факторами не раскрывают сути, природы изучаемого явления. При изучении альтруизма такие

факторы, как возраст, пол, способности, политические убеждения, рассматриваются как однопорядковые.

Вызывает возражения и сама направленность экспериментов. Вряд ли к непосредственному изучению

проблемы альтруизма можно отнести, например, эксперимент, проведенный

Ф. Шнейдером, в ходе которого определялось, поднимет ли испытуемый перчатку, оброненную

прохожим (F. Shneider, 1973), или эксперимент Л. Зекреста ц Л. Флореса, установивших, что в условиях

тюрьмы обладатель 50 сигарет жертвует гораздо больше, чем обладатель 10 сигарет, а у владельца 150 сигарет

рост пожертвований резко замедляется (L. Sechrest, L. Flores, 1974).

В ряде исследований отчетливо выступает буржуазно-индивидуалистическое понимание альтруизма:

испытуемого побуждает оказывать помощь скорее собственное состояние дискомфорта, чем нужда того, кто

просит, т. е. главное побуждение в таком поведении носит эгоистический характер (R. Cialdine, В. Darby, D.

Vinsent, 1973). С индивидуалистическим пониманием альтруизма связано и утверждение, что

альтруистический поступок обязательно наносит ущерб собственным интересам личности и что чем меньше

альтруистическое действие требует такого ущерба, тем более вероятно, что оно будет совершено. Выдвигается

задача уменьшить ущерб, наносимый личности альтруистическим поведением (F. Schneider, 1973; D.

Rosenhan, 1974).

Ряд авторов трактуют альтруизм как порождение определенной ситуации или определенного состояния

человека. Устанавливается связь между готовностью помочь другому человеку и переживанием чувства вины

(J. Freedman, 1970) или предчувствием вины (J. Raw-ling, 1970). М. Харрис и Л. Хуанг, ссылаясь на работу Д.

Аронфрида (D. Aronfreed, 1970), считают, что основой альтруизма является эмоциональное потрясение (М.

Harris, L. Huang, 1973).

Показательно, что в перечисленных исследованиях фактически выносится за скобки вопрос о влиянии

социальной среды на формирование альтруизма. Среда трактуется слишком аморфно. Социальная сущность

среды, влияние общественных отношений проходят мимо внимания исследователей. Например, изучается

влияние крупных и мелких городов на альтруистическое поведение, проявления альтруизма в сельской

местности и т. д. Лишь немногих авторов интересует роль усвоенных индивидом социальных норм. Так,

например, С. Швари рассматривает влияние личностных норм на альтруистическое поведение. Однако его

подход к этому вопросу весьма своеобразен: усвоенные индивидом социальные нор-

мы существуют как бы параллельно с личностными уст-ремлениями индивида. Соблюдение норм

зависит от того каковы «затраты», которые индивид должен сделать при выполнении норм, и какова «цена»,

которую придется «заплатить» в случае их нарушения (S. Schwarts, (1974). При таком, несколько «рыночном»

подходе к нормативному поведению оказывается неизбежной и закономерной двойственность внутреннего

мира личности. Социальные нормы, хотя и усваиваются индивидом, характеризуются как нечто внешнее по

отношению к личностным устремлениям

. Проблема цельности личности, ее единства на основе

Например, результаты исследования Л. Бикмана (L. Bickman, 1974) фактически являются экспериментальным подтверждением

существующей в США расовой дискриминации; результаты эксперимента Э. Финка (Е. Fink, 1975), по признанию самого автора,

оказались иллюстрацией принципа человеческих отношений «каждый за себя

».

Роль социальных норм в регуляции поведения человека подробно рассмотрена М. И. Бобневой (1978).

сформированных в процессе социальной жизни доминирующих тенденций остается благим пожеланием.

Марксизм впервые вскрыл предпосылки становления подлинного единства личности. Марксистское

понимание личности позволяет охарактеризовать особенность самореализации в зависимости от

содержательной стороны связи индивида с другими людьми, иначе говоря, от ее направленности.

С. Л. Рубинштейн, один из первых исследователей, давших сравнительно четкую характеристику

направленности, выделяет в ней два момента: а) предметное содержание направленности; б) напряжение,

которое при этом возникает (1946, с. 623). Он включает в характеристику направленности установку, т. е.

занятую личностью позицию, которая заключается в избирательном отношении к стоящим перед ней целям и

задачам и выражается в избирательной мобилизованности, готовности к деятельности, направленной на их

осуществление (там же, С. 624). Она обусловливает определенную линию поведения, и сама обусловливается

ею (там же, с. 625). Естественно проследить связь между проявлениями направленности и устойчивости

личности.

Наличие личностной позиции, значимой установки, в основе которой лежит некоторая иерархия

мотивов, реализация определенной линии поведения — компоненты направленности, характеризующие и

проявления устойчивости личности. Определенное подтверждение этого положения было получено автором

при изучении поведения школьников (исследование проведено в 1968 г.),

хотя в то время проблема устойчивости личности не исследовалась, но некоторые ее проявления

(определенная эмансипированность от непосредственных воздействии, способность преобразовывать

обстоятельства или, наоборот, подверженность влиянию обстоятельств, ситуаци-онность) оказались тесно

связанными с направленностью личности (В. Э. Чудновский, 1968а). Следует отметить, что в это время

экспериментальное изучение проблемы направленности интенсивно велось в лаборатории формирования

личности под руководством Л. И. Божович (Л. И. Божович, 1968; Л. И. Божович (ред.), 1972; Т. Е. Конникова,

1970; В. Э. Чудновский, 1968а).

В перечисленных работах акцент делался на изучение двух типов направленности, которые, по-

видимому, наиболее значимы для процесса формирования личности: направленность на себя (эгоистическая

направленность) и направленность на коллектив (коллективистическая направленность).

В проведенном нами экспериментальном исследовании преобладающих мотивов поведения

использовалась экспериментальная проба, при разработке которой мы основывались на имеющихся в

литературе фактах о влиянии мотивов На изменение времени реакции человека. Так, А. Н. Леонтьев и Е. В.

Кринчик (1961, с. 44) обнаружили, что введение фактора значимости сигнала приводит к изменению времени

реакции на этот сигнал. А. Е. Ольшанникова (1962) выявила значительное снижение времени реакции на

физически слабый сигнал в условиях, когда указанному сигналу по инструкции придавалось значение

аварийного, а Т. Н. Ушакова (1964) —значительное сокращение времени реакции выбора на особо значимые

сигналы. Экспериментальная ситуация позволяла учитывать изменение времени реакции испытуемых в

зависимости от тех или иных мотивов. С помощью указанной методики были выделены группы испытуемых

по доминирующим у них мотивам и выявлены некоторые особенности влияния мотивов на время реакции у

детей.

Было установлено, что влияние доминирующего мотива может проявляться как в уменьшении, так и в

увеличении времени реакции (В. Э. Чудновский, 1968а). В дальнейшем различные эксперименты были

проведены с одними теми же испытуемыми. Сопоставление данных проведенных по разным методикам

экспериментов пока-

чало их достаточно надежную корреляцию (Л. И. Божович (ред.), 1972).

Мы видим значение данного исследования, в частности, в том, что оно экспериментально подтвердило

активный характер направленности, ее избирательную мобилизованность, которая оказывала существенное

влияние даже на такое свойство, как время реакции человека.

Результаты исследования побудили нас более подробно рассмотреть соотношение между

направленностью и устойчивостью личности. Можно было ожидать, что соотношение это неоднозначно, ибо

неоднозначна сама направленность. В проведенной под нашим руководством работе Данг Суан Хуай

рассматривалось влияние коллективистической и эгоистической

мотивации на положение младшего

школьника в коллективе и на общий процесс формирования его личности. В частности, выяснилось, что

При исследовании проблемы направленности используются два термина: эгоистическая и индивидуалистическая мотивация. В

большинстве случаев они употребляются как синонимы. Среди авторов, различающих эти понятия, можно назвать Э. Ф. Петрова,

рассматривающего индивидуализм как предпосылку эгоизма (Э. ф. Петров, 1969), О. Г. Дробницкого, характеризующего эгоизм как

преобладание узколичных частных интересов над общественными (Философская энциклопедия, т

. 5, с. 534), а индивидуализм как

стремление к абсолютной свободе и независимости от общества и государства (там же, т. 2, с. 260). Термин «эгоистическая

направленность» употребляется нами как характеристика личности, в структуре которой преобладают узколичные интересы.

преобладающая мотивация сказывается на положении ребенка в коллективе. При сопоставлении данных

различных социометрических проб оказалось, что дети с преобладанием коллективистической мотивации

получают значительно больше выборов в тех пробах, которые основываются на личных симпатиях и

антипатиях (так, например, дети-коллективисты получили значительно больше выборов в пробе, где

школьнику предлагали написать, с кем бы он хотел в конце года сфотографироваться на память). С другой

стороны, показательны те мотивировки, которыми школьники обосновывали свои отрицательные выборы в

отношении детей с эгоистической мотивацией: «заботится только о себе», «любит командовать», «обижает

слабых», «бережливый для себя», «не хочет участвовать в общем деле», «любит только себя» и т. д. (Данг

Суан Хуай, Н. И. Гуткина, 1975). Таким образом, напрашивается вывод, что суще-

ствует определенная зависимость между характером преобладающей мотивации и положением ребенка в

системе личных отношений. Тот факт, что ранее такая зависимость не была обнаружена, объясняется, на наш

взгляд, неоднозначностью применявшихся социометрических проб.

Дальнейшее изучение показало, что доминирующая мотивация влияет на общий облик школьника, на

особенности его поведения, на характер взаимоотношений со сверстниками и взрослыми. Было установлено,

что сосредоточенность школьника на собственных интересах во многом определяет его поступки и нередко

ведет к конфликтам; в ряде случаев те же причины ведут к срывам дисциплины, нарушениям распорядка

школьной жизни: подчинение этому распорядку и правилам школьной жизни как бы уравнивает такого

ребенка с другими, что противоречит уже устоявшейся у него привычке выделяться среди других детей и

подчас вызывает стремление самоутвердиться путем нарушения указанных правил. Аналогичная тенденция

проявляется и в отношении к общественной работе: эти дети охотно делают то, что позволяет им быть на

виду, заслужить похвалу учительницы или командовать другими, и не любят незаметной работы, где они

оказываются рядовыми участниками общего дела.

Иной стиль поведения характеризует школьников с коллективистической мотивацией поведения. Они

сравнительно легко воспринимают и усваивают основные нравственные нормы и правила жизни в школьном и

классном коллективе; выполнение этих правил является для них естественным и привычным делом, они

готовы бескорыстно

поделиться с товарищем тем, что имеют сами, охотно оказывают помощь другим.

Охотно выполняют незаметную работу, любят малышей. Многие представители этой группы по собственной

инициативе не только изготовляли игрушки для малышей, но и отправлялись в ближайший детский сад, чтобы

подарить их детям (Данг Суан Хуай, Н. И. Гуткина, 1975). Естественно, что это благоприятно сказывается на

их отношениях в коллективе. Можно сказать, что для этих школьников

коллектив и жизнь в коллективе являются эффективным средством дальнейшего укрепления их

общественной мотивации.

Однако здесь нужно отметить одно обстоятельство. Этим детям, к сожалению, уделяется меньше

внимания, чем требуется, а главное, чем это диктуется задачами воспитательной работы. Показательно, что об

этих детях труднее собирать материал: учителя меньше знают их и характеризуют либо слишком общо, либо

выделяя отдельные недостатки в поведении того или иного ребенка, А то основное, что характеризует этих

детей, — их общественная мотивация не привлекает к себе достаточного внимания. Нередко в качестве

образца перед детьми предстает хорошо успевающий, дисциплинированный и аккуратный ученик. При этом

школьники, имеющие эгоистические наклонности, но хорошо успевающие, также положительно оцениваются

учителем. И это плохо не только для них, но и для коллектива в целом: различия между детьми —

индивидуалистами и коллективистами смазываются и уходят вглубь. Первые находятся в поощряемой

ситуации, их ставят в пример, и это укрепляет их эгоистические наклонности, а через некоторое время, когда у

школьников начинается переоценка ценностей, когда снижается престижность хорошей учебы, эти дети могут

оказаться в остром конфликте с коллективом. В характеристике школьников-коллективистов особенно

знаменательно, что такие школьники легче воспринимают и быстрее усваивают определенные нравственные

нормы и правила школьного распорядка. Разумеется, этот вывод, сделанный при изучении поведения

младших школьников, носит вероятностный характер, поскольку направленность и нравственная

саморегуляция личности в этом возрасте находятся лишь в стадии возникновения и формирования. Он должен

быть проверен более подробными исследованиями.

Коллективистическая направленность и нравственная саморегуляция поведения

В группе с преобладанием эгоистической мотивации наблюдались такие случаи, когда школьник одалживал товарищу ручку или

тетрадь, но на следующий день претендовал на то, чтобы и ему сделали подарок.

В течение ряда лет мы изучали поведение школьников с преобладанием коллективистической

мотивации. Большинство из них были активистами-общественниками

(члены комитета ВЛКСМ, комсорги, члены классных комсомольских бюро). Эта категория

учащихся была отобрана не случайно: имелось в виду, что изучение этих школьников в большей мере будет

«обеспечено материалом», так как их положение и активная деятельность создают немало ситуаций, в

которых можно наблюдать значимые для целей нашего исследования факты. Сразу отметим, что далеко не

всем активистам-общественникам оказалась присуща коллективистическая мотивация (о необходимости

дифференцировать общественную активность и коллективистическую направленность подробнее будет

сказано ниже). Мы специально отобрали из этой группы 12 школьников, которых по ряду показателей

можно было характеризовать как представителей коллективистической направленности. Наряду с этим в

ходе изучения мы отмечали проявление у этих школьников устойчивости личности. В ходе этой работы

использовались различные методы сбора материала. Программа изучения включала в себя следующие

разделы:

I. Данные о прошлой жизни школьника: сведения, полученные от родителей, об особенностях жизни и

поведения ребенка в семье и детском саду; сведения, полученные от учителей, о периоде обучения в

начальной школе; анализ характеристик, отражающих поведение школьника в прошлом.

II. Данные непосредственного наблюдения: отношение школьника к учебе и отдельным предметам, к

плохим и хорошим оценкам, особенности поведения во время контрольных работ и экзаменов, типичное

поведение учащегося на уроке;

отношение к товарищам и взрослым: проявления взаимопомощи, сопереживания по отношению к

другому человеку, стремление к саморекламе и эгоистическому самоутверждению, наличие конфликтов со

сверстниками и их характер;

податливость мнению других в повседневном поведении, в конфликтной ситуации, умение

формулировать и обосновывать свое мнение, отстаивать его в конфликтных ситуациях, проявления в

повседневном поведении самостоятельности, упрямства и негативизма;

общественная активность и характер выполнения общественных поручений (ответственность,

добросовестность, наличие формализма в выполнении работы, направленность при выполнении работы на

суть дела), уча-

стие в общественно полезной деятельности: работа на воскресниках, на стройках района, в колхозе, на

заводе; отношение к выполнению трудовых заданий: добросовестность и ответственность; отношение к

товарищам и руководителям в процессе выполнения трудовых заданий, проявления взаимопомощи;

особенности выполнения общественно полезной деятельности в трудных условиях;

материалы, характеризующие поведение школьника в длительных походах и экскурсиях:

преобладающий стиль поведения, взаимоотношения со сверстниками и взрослыми, проявления

самостоятельности в поведении школьника, особенности поведения в трудных, конфликтных ситуациях;

участие в комсомольских собраниях, активность при обсуждении вопросов, способность

аргументировать и отстаивать собственное мнение, податливость мнению большинства, отношение к

критическим замечаниям в свой адрес, самокритичность.

III. Анализ индивидуальных бесед и сочинений: отношение школьника к собственным достоинствам и

недостаткам; доминирующие интересы в жизни школьника; удовлетворенность своим положением в

коллективе и взаимоотношениями со сверстниками.

IV. Результаты изучения документации; характеристики школьника при переходе из класса в класс;

анализ протоколов общественно-политической аттестации школьника, проводимой комсомольской

организацией; анализ характеристик, дававшихся школьнику классной комсомольской группой;

характеристика по окончании школы.

V. Анализ экспериментальных результатов: данные экспериментальной проверки преобладающих

мотивов поведения, изучения внушаемости в конфликтной ситуации, анализ результатов анкетирования и

социометрических проб.

На основе этих материалов составлялась подробная характеристика школьника, отражающая не только

его особенности в данный момент, но и изменения, происходящие в формировании его личности в течение

ряда лет, а в некоторых случаях — на протяжении всего периода его обучения в школе

В отдельных случаях в нашем распоряжении оказывались материалы, характеризующие наблюдаемых нами учащихся и

после окончания ими школы.