
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.
694
Западом, когда агрессивная милитаристская позиция сопровождалась тщательным
разграничением сфер влияния, он достиг такой стабильности, которая, казалось, навсегда
обеспечит положение СССР на международной арене.
Брежнев прекрасно понимал, как устроен СССР. Но он также понимал — чего не
скажешь о его преемниках — что, убрав ложь и искажения, неизбежно разрушишь самую
ткань всего строения. Поэтому Брежнев крепко сидел в седле. То, что его критики назвали
стагнацией, застоем, можно рассматривать как покой и стабильность, к которым стремился
не только он сам, но и все его поколение. Самое большее, что можно было сделать, — это
свести насилие и обман к терпимым масштабам. В отличие от Сталина, он не убивал
миллионами; в отличие от Хрущева, он не задавался безрассудными планами; в отличие от
Горбачева, он не разрушал вверенную ему систему.
По иронии судьбы сменявшие друг друга генеральные секретари страдали различными
старческими болезнями, как и сама система. К 1970-м годам стабильность начала
превращаться в инертность. Речь Брежнева становилась все более нечленораздельной и
замедлилась настолько, что ходили шуточки, будто он был уже трупом, жизнь которого
поддерживалась искусственно. С его смертью инерция превратилась в паралич, пока его
болезненные и слабеющие преемники спорили о преимуществах реформ или бездействия.
Юрий Андропов (1982-1983), представитель реформаторов, умер от рака еще до того, как
реформы начались. Константин Черненко (1983-1985), страдавший эмфиземой, не имел и
желания что-нибудь затевать.
Советская политическая диктатура, окончательно сформировавшаяся после смерти
Сталина, не соответствовала представлению о ней за границей. Она опиралась на
величайшую в мире тайную полицию, на ГУЛАГ, на предварительную цензуру (в ее
агрессивной разновидности), на громадный арсенал танков и разветвленную систему
органов безопасности. Но не они были главными инструментами подавления: диктатура
опиралась на двойную структуру партия-государство, то есть на гражданские органы
Коммунистической партии и их контроль над всеми параллельными государственными
институтами.
814 DIVISA ET INDIVISA
Не было такой области человеческой деятельности, у которой бы не было
соответствующего государственного органа. Не было такой государственной отрасли,
которую бы не курировал соответствующий партийный комитет. Что бы ни происходило,
будь то в высочайших кабинетах или в самом захудалом колхозе, фабрике, футбольном
клубе, — происходящее было законным только с санкции государства; а государство
санкционировало только то, что было одобрено партией.
Положение каждого отдельного гражданина было ужасным. Поскольку и
государственный закон, и государственные судьи — все подлежали контролю партии, то и
все, что не нравилось партии, быстро и эффективно подавлялось при полной
невозможности обжалования решений. Поскольку же все потребности удовлетворялись
государственными монополиями, то и всякий человек, кто решался вступить в
противоречие с партией, мог быть превращен тут же в нищего, как это называлось на
жаргоне: поучить волчий билет. Бунтари и члены их семей лишались прописки,
продовольственных карточек, паспортов, а следовательно, работы, жилья, образования и
здравоохранения. В условиях господства этой партийно-бюрократической диктатуры не
нужны были более сильные методы подавления масс; такие методы были нужны только в
борьбе с мужественными и изобретательными диссидентами. Теоретически, по крайней
мере, не оставалось места личной инициативе, собственному мнению или спонтанной
общественной деятельности. В обычных условиях было абсолютно невозможно
организовать забастовку, создать общество или опубликовать не одобренную властями
информацию. Можно было десятилетиями скрывать факты народных восстаний, как в
Новочеркасске в 1962 г., где с восстанием государство расправилось очень жестоко.
Партийный контроль над государственными институтами осуществлялся через
изощренные законы, рычаги, структуры и психологические табу. Партийный контроль был
прописан в самом законе. Единственно важной статьей советской конституции была та,
которая провозглашала руководящую роль партии. Этим простейшим приемом
обеспечивалось то, что все остальные статьи конституции и все советские законы
подлежали интерпретации партией и ее функционерами. На
взгляд постороннего это были вообще не законы. Устав партии был гораздо более
действенным инструментом, чем советская конституция. Система номенклатуры
гарантировала, что все назначения — от главы правительства до председателя сельсовета —
осуществлялись через партию и из числа одобренных ею кандидатов. Каждый партийный
комитет имел право не только обозначать подлежащие его контролю посты (на
определенном государственном уровне), но и предлагать подходящих кандидатов на эти
посты (включая одобренных партией «беспартийных» кандидатов). В результате члены
партии обычно занимали один пост в партийном аппарате и второй пост в каком-нибудь
государственном учреждении. Номенклатура Центрального Комитета партии оставляла за
собой право производить все назначения в министерствах и в высшем командовании армии
и КГБ.