Егорин А.З. История Ливии. ХХ век
Подождите немного. Документ загружается.
На деле же картина выглядела совершенно иначе. В условиях двукратного превышения
доходов среднего ливийца в городе над доходом в деревне для абсолютного большинства
владельцев мелких хозяйств (а их, имеющих размер земельных участков от 1 до 15 га, около 70
тысяч [26]) типично использование своих наделов в качестве дополнительного источника доходов
к тому, что они зарабатывают в качестве служащих, сторожей, разносчиков кофе и т.д.
В результате для ливийской деревни довольно типичной фигурой стал средний собственник.
Кстати, с самого начала программа аграрных преобразований, как справедливо отметил Г.Хабиб,
не преследовала ограничение землевладения, так как в Ливии насчитывалось только 3%
землевладельцев, которым принадлежали участки от 50 до 100 га [27].
В начале же 1980 г. в ливийской печати появился ряд статей с критикой такого явления как
«неофеодализм». Этот факт признал в своем выступлении в Триполи 22 декабря 1983 г. и Каддафи,
отметив существование в деревне лиц, имеющих стада овец, численностью 4-5 тыс. голов.
Естественно, что обслуживание крупных хозяйств невозможно без применения наемной рабочей
силы. Однако, чтобы не спорить с теорией Каддафи, к этому привлекаются иностранные рабочие,
а не ливийцы.
С 1982 г. экономическое положение начало ухудшаться. Сокращение доходов от нефти до 8-9
млрд. долл. в 1985 г. (оценка западных экспертов) [28], сопровождалась примерно
четырехкратным уменьшением расходов на импорт, по сравнению с 1980 г., и это не замедлило
сказаться на жизненном уровне населения. Многие виды товаров исчезли, количество других
резко сократилось. Начались перебои в снабжении яйцами, сливочным и растительными маслом,
молоком, рисом, птицей, мясом, появились многочасовые очереди, в том числе и за хлебом.
Рост цен на импортные товары, а также массовый отток из страны иностранных рабочих,
занятых в сельском хозяйстве, повлекли за собой удорожание местной сельскохозяйственной
продукции.
В 1983-1987 гг. заработная плата ливийцев фактически снизилась в среднем на 15-20% из-за
того, что каждый работавший должен был внести сумму, равную своему месячному заработку, в
фонд строительства «Великой искусственной реки». Тогда же были существенно повышены цены
на сигареты и бензин, что ударило по бюджету абсолютного большинства населения, так как
практически каждая семья имела автомобиль.
Доходы от экспорта нефти продолжали падать, хотя в 1982-1984 гг. Ливия еще закупала
продовольствие на 1,5 млрд. долл. ежегодно и промышленные товары первой необходимости на
569 млн. долл.
Все это негативным образом отразилось на положении трудящихся. Начался рост цен (в
среднем на 14%-15% ежегодно). Постепенно стал обесцениваться ливийский динар (на «черном
рынке» в 1987 г. он обменивался с американским долларом 1:1, в то время как в 1962 г. один
доллар равнялся 0,29 лив. дин.), появилась «двойная бухгалтерия» (цены, публикуемые на товары,
и цены фактические к 1987 г. стали соотноситься как 1:2). Ливия, на прилавках магазинов которой
еще в начале 1980-х годов можно было купить абсолютно все, а некоторые товары, например,
сахар, стоили вообще копейки (5 пиастров за 1 кг). Ливия, где революционное руководство ввело
государственные дотации на 40 видов товаров первой необходимости и из-за этого они были
дешевле, чем в любой другой арабской стране, вдруг ощутила и недостаток средств, и недостаток
товаров, и скудость своего повседневного рациона. Многие магазины просто закрыли.
Власти вынуждены были сократить число иностранных специалистов вдвое: в 1987 г. их
осталось около 250 тыс. человек. Оклады иностранным специалистам были урезаны до 300 лив.
дин. в месяц, им было запрещено переводить за рубеж часть своего заработка, как это они делали
раньше. Вместо иностранных специалистов ливийское руководство решило активнее привлечь
национальные кадры, что было поручено секретариату по делам университетов, созданному в
1984 г. В распоряжение этого секретариата были переданы все профессиональные центры
подготовки (40% всех обучающихся ливийцев), технические училища и факультеты (35%
обучающихся). Ревкомы объявили еще одну «войну бюрократии», ввели институт «народных
инспекторов», стали считать «позором питаться импортным продовольствием». Но собственные
заводы давали только 15% запланированной пищевой продукции (кадров стало еще больше не
хватать), и существенных сдвигов к лучшему не виделось, так как доходы от нефти продолжали
падать, а к использованию внутренних ресурсов ливийцы оказались неготовыми — слишком мало
у них было собственных сил.
В 1981 г. импортная квота Ливии составляла 14 млрд. долл., в 1982 г. она была уменьшена до
7,2 млрд. долл., в 1983 г. несколько повышена до 9,1 млрд. долл., а с 1984 г. была установлена 1,67
млрд. долл. Это коснулось в первую очередь продовольствия, оборудования для заводов и
предметов сервиса [30]. Несмотря, однако, на трудности, возникшие у ливийцев в 80-е годы,
несмотря на недостаток многих товаров и очереди на них в ливийских магазинах, в стране, по
наблюдениям автора, не ощущалось пессимизма и уныния, неверия в завтрашний день. Многие
ливийцы, конечно, были обескуражены тем, что пришлось «затягивать пояса» и заговорить об
экономии средств, но на улицах вместе с тем не раз пришлось слышать повторение слов Каддафи
о том, что «Ливия жила пять тысяч лет без нефти и проживет еще столько же». С 1987 г. в стране
начала приниматься принципиально новая серия политических и экономических мер, вплоть до
восстановления в правах частного сектора и пересмотра общей стратегии развития Ливии. Эта
стратегия была основана на том неоспоримом факте, что нефтяные потенции страны остаются
надежными (достоверные запасы нефти в 90-х гг. оценены в 3,2 млрд. т, газа — 623 млрд,
кубометров [31], чего при добыче в рамках квоты ОПЕК хватит надолго), и то, что построено,
рано или поздно будет введено в строй на полную мощность.
Особо хотелось бы остановиться на политике ливийского руководства в области образования.
В Конституционной декларации, объявленной СРК 11 декабря 1969 г., было провозглашено
право всех ливийских граждан на получение образования, учеба в начальных школах стала
обязательной. Если число учащихся в 1969-70 учебном году составляло 382 тыс. чел., то к 1983 г.
их стало 1091 тыс. чел., а к 1986 г. планировалось довести до 1254,7 тыс. чел. [32]. С 1973 г. все
ступени системы образования стали бесплатными.
Расходы на среднее образование в Ливии составляли (в млн. лив. динаров): в 1963-1969 гг. —
47,6, в 1970-78 гг. — 462,8, в 1979-1983 гг. — более 800 млн. лив. дин. По пятилетнему плану
(1981-1985 гг. на развитие среднего образования было выделено 1114 млн. лив. дин. [33].
Для всей структуры ливийского народного образования характерна политическая
направленность обучения, стремление так разъяснять учащимся смысл теоретических установок
Каддафи, чтобы они стали убежденными сторонниками джамахирийского режима. Американский
социолог М.Г.Могерби из Миссурийского университета назвал это «социализацией ливийских
школьников», или «целенаправленной подготовкой социоагентов» [34]. Действительно, все
ливийские школьные программы буквально перенасыщены политологией. Детям с малолетства
прививается любовь и преданность «историческим вождям революции», учебный процесс
неотделим от пропагандистских шоу, устраиваемых повсеместно с обязательным участием детей и
подростков. Конечно, это негативно отражается на качестве обучения, но зато у руководства
создает иллюзии, что растет надежная смена фанатично преданных бойцов революции.
Значительное внимание уделяется высшему образованию. Если при королевском режиме на
его развитие выделялись довольно скромные ассигнования (в 1963-1969 гг. 11,8 млн. лив. дин.), то
после свержения монархии в 1970-1978 гг. они составили 67 млн. лив. дин., в 1979-1983 гг. — 80
млн. лив. дин. [35].
Первое высшее учебное заведение в Ливии — университет в Бенгази — был открыт 15 декабря
1955 г. Он состоял из одного факультета искусств и образования, где были 31 студент, 6
преподавателей. Именно на этом факультете в 1963-1965 гг. учился М. Каддафи. В 1957 г.
открылся университет в Триполи, где начали функционировать экономический и торговый
факультеты, а также колледж гуманитарных наук.
Затем были учреждены юридический колледж в Бенгази (1962 г.) и сельскохозяйственный
(1966 г.) колледж в Триполи. После революции 1969 г. начали работать медицинский колледж в
Бенгази (1979), колледжи арабского языка и изучения ислама в Бейде (1970), колледж нефти и
минералов в Триполи (1972), колледж гуманитарных наук в Бейде (1973), медицинский колледж в
Триполи (1973). 3 августе 1973 г. все колледжи столицы страны вошли на правах факультетов в
Триполийский университет, получивший название «Аль-Фатех» («Начало» — так ливийцы
называют свою революцию 1969 г.). Соответственно все колледжи Бенгази и восточных городов
страны вошли на правах факультетов в Бенгазийский университет, получивший название «Гар-
Юнес» (по имени казарм в Бенгази, где началось восстание 1969 г.). Было открыто несколько
технических институтов: нефтяной промышленности (Тобрук), электроники (Бени Валид),
электротехники (Хун), пищевой промышленности (Себха), банковского дела (Триполи), а также
более 30 колледжей и учебных центров профтехобразования.
Одновременно около 10 тыс. ливийцев ежегодно отправлялось на учебу за рубеж, в основном в
США и в Западную Европу.
Но с ливийцами, обучавшимися на Западе, возникли проблемы, ставшие предметом дискуссий,
например, в Техасском и Мэрилендском университетах. Так, Ш.В.Форстер отмечал, что далеко не
все ливийцы, обучавшиеся в Техасском университете, воспринимали предложенную учебную
программу, считая ее неприемлемой для своей страны. Поэтому преподаватели вынуждены были
формировать из ливийских юношей группы по принципам: степень религиозного фанатизма,
условия воспитания в детстве, социальное положение и племенная принадлежность [36]. Другая
крайность — это несоответствие получаемой специальности и ливийской реальности. Из 100
ливийцев, опрошенных, например, И.3.Шерифом в Мэрилендском университете, две трети
заявили, что не могут быть использованы в своей стране по той специальности, которую они
получат, и потому стремятся не возвращаться на родину [37].
Несмотря, однако, на трудности, к 1985 г. в 11,3 раза увеличилось число специалистов-
нефтяников, в полтора-два раза число агрономов, врачей, учителей. Но оставалась живучей и
инерция — тяга к привлечению иностранных специалистов, отчего нередко для своих кадров не
хватало рабочих мест.
Немало было сделано и в области здравоохранения. Правительственные расходы на одного
жителя страны за годы революции составляли: в 1969 г. — 8,3 лив. дин., в 1978 г. — 30 лив. дин., в
1981 г. — 33 лив. дин. В 1987 г. один врач приходился на 750 чел., один средний медицинский
работник на 240 чел., один фармацевт — на 500 чел., семь больничных коек на 100 человек [38].
Общие расходы на здравоохранение в 1981 г. были около 200 млн. лив. дин. (в 1969 г. — 10,9
млн. див. дин). К середине 90-х годов в стране функционировало более 90 больниц, около 1200
центров и пунктов скорой помощи, 40 диспансеров, 150 пунктов охраны материнства [39]. Все
медицинские учреждения были оснащены новейшим медицинским оборудованием. Медицинское
обслуживание населения стало в основном бесплатно. К 1988 г. в Ливии были ликвидированы
оспа, полиомелит, костный туберкулез, трахома. В любом самом отдаленном населенном пункте
появились школа и поликлиника, профилакторий или центр неотложной помощи,
фармакологические учреждения и стоматологические кабинеты. Это сказалось на
продолжительности жизни (в среднем в конце 80-х годов она превышала 45 лет), на сокращении
детской смертности, на увеличении числа лиц старше 70 лет.
Развитие образования и достижения в области здравоохранения тесно связано с мерами по
повышению роли женщины в ливийском обществе, что подчеркивают и многие зарубежные
исследователи. Так, Ф.А.Аллаги из Колорадского университета считает, что раскрепощением
женщин в Ливии режим добился существенного расширения своей социальной опоры. Это она
убедительно демонстрирует на примере перемен, происшедших в оазисе Куфра, где проводились
исследования [40]. «Индикатором социальных перемен» назвал политику ливийского руководства
в женском вопросе профессор Акронского университета, Огайо, В.А.Бири, взявший интервью у
200 женщин Триполи [41].
Положение ливийской женщины в 80-х годах, действительно, существенно отличается от того,
что было хотя бы лет двадцать назад. Возможность получения образования, привлечение к
общественной деятельности, неограниченный выбор партнера в жизни и в труде и многое другое
сделали женщину в Ливии равной, свободной, социально активной. Вместе с тем, это вызвало и
ожесточенные споры между исламскими фундаменталистами и реформистами, что также не
осталось не замеченным и явилось предметом исследований на Западе.
В целом социальная диверсификация в Ливии налицо, на что указал английский исследователь
Е.Л. Петерс [42], так же как налицо и размыв «третьей» теорией М.Каддафи коммунитивных
отношений, особенно племенных, что подтверждается публикациями С.Ганнуса, А.А.Хаммали,
Д.Мейсона, М.Мильбурна и ДР.
Американские исследователи М.К.Диб и М.Д.Диб выделили 5 аспектов, «размывших» после
революции ливийское консервативное общество. Это — урбанизация, всеобщее образование,
пересмотр роли женщины, «новое прочтение» ислама и перестройка социальной структуры [43]. В
этом, по их мнению, и кроются основные причины успеха ливийских революционеров в
социальной политике.
Британские специалисты Д.Бланди и Э.Лайсетт, неоднократно посещавшие Ливию, признают
«крупными» такие достижения революционного режима в социальной области, как повышение
реального благосостояния основной массы населения, организация современных систем
бесплатного образования и здравоохранения, существенное сглаживание материального
неравенства между низшими и высшими категориями экономически активных ливийских граждан,
о чем свидетельствует, в частности, сокращение до пяти крат разрыва между минимальными и
максимальными годовыми личными доходами в пределах 6-30 тыс. фунтов стерлингов,
значительно более узких по сравнению с большинством развивающихся и развитых
капиталистических стран [44].
С изложенными оценками нельзя не согласиться. В Ливии в период после свержения монархии,
действительно, произошли позитивные и убедительные социальные сдвиги, не сравнимые с той
нищетой и бесправием, в которых большинство ливийцев находилось в течение первой половины
XX века. На социальное развитие страны повлияли внутренние радикальные политические
преобразования и внешний — «нефтяной» фактор, давшие решающий толчок процессу глубинных
социальных перемен, разморозивших почти застывшее ливийское общество. На сколько глубоко
зашли эти перемены? Автор провел на этот счет собственное «полевое исследование», побывав в
80-х годах на юге страны.
У туарегов Гадамеса
...Пустыня словно море. Мы смотрим на бескрайние и величественные песчаные дюны, и
кажется, что это волны, которые вот-вот придут в движение. То там, то здесь на поверхности
вдруг возникают белесые барашки-смерчи, мгновенно свертываются в вихрь, поднимаясь к небу в
виде золотой воронки. Наш спутник и гид, туарег Асаль, просит прислушаться: в безмолвной
тишине различимы звуки далекого прибоя. Это, объясняет Асаль, шумят перемещающиеся где-то
пески...
Мы находимся в месте пересечения границ трех североафриканских государств — Ливии,
Алжира, Туниса.
— Там, — показывает Асаль на север, где на горизонте маячат одинокие пальмы, — Боржд-
эль-Хаттаба, тунисская погранзастава. Слева, за песчаным хребтом, — Бордж-Мессуда, самая
восточная точка алжирской территории. А к югу, в 16 километрах отсюда, у подножья горы эль-
Хамель, находится Гадамес, «столица» Центральной Сахары.
Пока мы едем вдоль каменистого пустынного плато Тингерт, Асаль рассказывает об обычаях и
истории этих мест.
— Даже в зыбучих песках, — говорит он, — где следы людей и животных стираются легким
дуновением ветерка и где невозможно поставить путевые знаки, существует множество способов
определить направление караванных трасс. Валяющиеся тут или там обрывки резины, веревка,
бутылка — это и есть ориентиры пустыни, помогающие опытным вожакам вести караваны среди
песчаных барханов. Но не только они. Что и говорить, машина — это прекрасно. — Асаль гладит
обшивку салона. — Но она молчалива и не подходит для дальних путешествий по бездорожью. А
вот верблюд — самое надежное средство передвижения для бедуина. От его скорости, конечно,
дух не захватывает, но достоинство верблюда в другом — в пригодности к дальним походам, в
завидной памяти. Он способен найти колодец, из которого пил воду несколько лет назад.
И Асаль поведал старинный сказ о верблюде и степной птице садже, которые поспорили, кто
лучше знает пустыню. Птица сказала: «Я нахожу место в пустыне, откладываю яйца и улетаю
далеко-далеко на несколько дней кормиться. Потом возвращаюсь и высиживаю яйца». Верблюд
ответил: «Моя мать пила воду из колодца, когда я был еще в ее чреве. Через несколько лет я
разыскал этот колодец в пустыне и напился из него».
С этой легендой, утверждает Асаль, связана и широко известная притча о происхождении
Гадамеса.
Очень давно в этих краях проходил большой караван. Миновали оазис. И только на
следующий день путники вспомнили, что не взяли там свои запасы еды (по-арабски «гада»).
Хозяин каравана растерялся, не зная, какое принять решение. И тогда свершилось чудо: во главе
каравана стал верблюд и привел его точно на то место, где пил воду вчера (по-арабски «амс»). Так
оазис, «место вчерашнего обеда», получил название Гадамес.
От Триполи до Гадамеса 683 километра. В наши дни туда можно проехать по современной
автостраде, проходящей через древние и самобытные поселения Ливии — Ефрен, Налут, Синавен,
Дердж.
В Гадамесе около 10 тысяч жителей. Как и века назад, они борются с сахарскими песками и
ветрами-гибли. Возникла даже проблема сохранения этого уникального памятника культуры,
одного из красивейших оазисов Сахары. Ведь Гадамесу ни много ни мало четыре тысячи лет.
Здесь перекрещивались когда-то важнейшие караванные пути Центральной Сахары, ведшие из
Ливии, Туниса, Судана, Чада, Нигера, Ганы, Гвинеи, Конго, Нигерии. Он был крупным
перевалочным пунктом. С юга через Гадамес везли продукты, кожу, шерсть, пух и воск, золотой
песок, ковры и циновки. С севера — изделия из хлопка, шелка, стекла, глины, парфюмерию,
аптекарские товары, всевозможные вина, бижутерию, обувь, табак.
Вместе с товарами в Гадамес проникали элементы чужеземной цивилизации, вот почему
византийские памятники культуры соседствуют здесь с римскими и мусульманскими. Кочевые
племена, жившие в то время на севере Африки, смешиваясь с пришельцами, образовали
фактически новую народность, которую мы сейчас называем туарегами.
По сей день часть туарегов, населяющая Сахару, сохранила кочевой образ жизни. В Гадамесе
нам рассказали об одном из проводников, который водит караваны по ему одному знакомым
тропам. Большинство же туарегов осело, совмещает скотоводство с земледелием или с
промыслами и торговлей. Они давно приняли ислам, но сохраняют старинные традиции. Так,
женщины всегда носят многоцветные платья, их лица открыты; на мужчинах — белоснежные
покрывала, а лицо, как и много веков назад, закрыто до уровня глаз.
Туареги пользуются главным образом арабским алфавитом, но говорят на языке томашек,
относящемся к берберской группе семито-хамитских языков. Есть у них и своя система письма —
тифинг. Алфавит содержит до 40 знаков, обозначающих только согласные (единственный гласный
звук «а»). Своим письмом туареги особенно активно пользовались в доисламский период, до
наших дней оно дошло в виде надписей на надгробных памятниках и в отдельных рукописях.
Наиболее частое направление письма — слева направо, но на некоторых памятниках есть надписи,
сделанные справа налево, а также бустрофедоном (одна строка читается в одну стороны,
следующая — в обратном направлении) и даже в форме спирали. Сейчас тифинг используют в
переписке только туарегские женщины. Мужчины же предпочитают арабскую письменность, но
его буквами метят оружие, одежду, скот.
Наиболее серьезные перемены в жизни туарегов Ливии произошли после революции 1969 г. В
Гадамесе образованы народные комитеты, действующие как исполнительные органы власти, и
революционные комитеты, выступающие в качестве «побудителей революции». На
государственные средства построена больница, несколько школ, ветеринарная станция, центр
социального обслуживания, различные мастерские. Сооружены аэродром, автовокзал, сеть
бензоколонок и станций автообслуживания, водопровод, теплоэлектроцентраль. Мы видели также
здания торгового центра, снабжающего ремесленников сырьем и обеспечивающего сбыт готовых
изделий. С 1980 г. в этом центре открыты шестимесячные женские курсы (на 200 человек), где
обучают различным ремеслам.
Наравне с изделиями кустарей туареги широко пользуются посудой из алюминия и пластмассы,
в их повседневную жизнь вошли нейлон, солнцезащитные очки, автомашины, велосипеды и
транзисторы. Длинные домотканые одеяния из верблюжьей шерсти соседствуют на прилавках с
современными плащами, пуловерами, брюками и джинсами, женщинам предлагаются блестящие
синтетические ткани, пестрые пластмассовые браслеты, всевозможная бижутерия. Молодежь с
удовольствием носит европейскую одежду.
В белокаменном кафе, стены которого покрыты росписями на сюжеты бедуинских сказаний,
нам предложили отличный зеленый чай. За соседним столиком молодые девушки в европейских
платьях пили сок.
Старик в традиционной одежде («Не все туареги принимают современную моду», —
комментирует Асаль) посматривал в нашу сторону. Здесь же улыбчивая, вся в белом, с красным
крестиком на шапочке, медсестра («Она — кубинка, приехала в Гадамес в составе
интернациональной группы, — пояснил наш гид, — работает в местной больнице»). Асаль
обращает внимание на группу европейцев в синих комбинезонах. Они из Чехии. Строят дороги. А
рядом болгары, тоже строители.
Асаль утверждает, что в последние годы город заметно изменил свой внешний облик.
Интенсивно ведется жилищное строительство, основная масса горожан переселилась из старой
части города в новые кварталы, выросшие на юго-западной окраине.
И все же далеко не все пока хотят жить в новых домах. Есть еще немало туарегов, которые
никак не расстанутся с привычными для них шатрами. Сильны племенные связи. Разве можно
разрушить сразу то, что создавалось веками? Именно это и хотел объяснить нам Асаль.
С высоты отрогов горы Эль-Хамель оазис кажется зеленым, покрытым пальмами островом с
желтоватыми орнаментом остроконечных построек из песчаника. Лишь справа заметны сероватые
строения нового города. Но существует и еще один, подземный Гадамес, у жителей которого
особая судьба.
...По узкому проходу шириной не более двух метров мы направляемся в спрятанный от мира
«подземный город». Слева и справа — стены из камня высотой в три-четыре метра, над которыми
видны раскачивающиеся на ветру пышные шапки пальм. Впереди — белокаменная арка. Миновав
ее, мы попадаем в полумрак коридора пошире — так называемую «мужскую» улицу. По обеим
сторонам — грубо отесанные стены из песчаника, наверху — пальмовые балки. Все улицы
подземного селения, поясняет Асаль, делятся на «мужские» (по которым имеют право ходить
только мужчины) и «женские». Улицы-коридоры довольно длинные, в несколько десятков, а то и
сотен метров. «Мужские» улицы составляют как бы первый этаж, а «женские» похожи больше на
террасы, проложенные сверху и соединяющие женские половины жилищ. Глубина подземного
города — около 20 метров. Впечатление, что идешь по глубоким рвам, над которыми сооружены
деревянные настилы. Во многих местах через эти своеобразные крыши пробиваются желтоватые
лучи дневного света. Во время дождей в жилища льется вода, но осадки выпадают здесь довольно
редко. Деревянные или металлические двери ведут в квартиры обитателей чудо-города.
Некоторые входы завешены шерстяными тканями или шкурами животных. Все жилища
соединены друг с другом дополнительными ходами или террасами, предназначенными для
общения женщин. Тут они обсуждают свои дела, показывают друг другу наряды. Но наряды —
еще не все. Самой красивой считается девушка, до которой со дня рождения не коснулся луч
солнца. Так, вдали от дневного света и нескромных взглядов посторонних, проводит время
женская половина обитателей подземелья.
Асаль приглашает нас войти в дверь, украшенную разноцветным орнаментом, и мы сразу
попадаем в гостиную, наподобие бедуинского шатра, обитую красноватым полотном ручной
работы. Над входом — несколько больших медных тазов с цветной вязью, вдоль стен ряды
глиняных сосудов.. Посредине комнаты — очаг для кофейной церемонии. Узкие отверстия в
стенах пропускают в свет и, видимо, одновременно являются дымоходом. Справа — вход в другое
помещение, называемое «махрам». Оно предназначено для женщин и детей, туда гости и
посторонние не допускаются. Но поскольку оно пустовало, нам разрешили оглядеть этот
своеобразный «гарем» бедуинов. Комната довольно уютная. В углублении под шелковым навесом
матрацы и подушки, накрытые темно-малиновыми покрывалами. На полу циновки, безворсовые
ковры-келимы ручной выработки. На стенах — большие разноцветные полотнища из козьей
шерсти, и снова многочисленные сосуды, тазы, статуэтки. Жилище, чувствуется, принадлежит
далеко не бедной семье.
— Бейт шаар, — говорит Асаль (это означает буквально «дом из шерсти»).
В отдельном помещении, видимо, хозяйственном — стоят примитивная ручная мельница,
ткацкий станок — нату, круглые кожаные сосуды для хранения воды — деллу, мешки из козьей
шерсти — кирба, другая утварь. Примечательно, что скарб изготовлен исключительно из
небьющихся материалов — кожи, дерева или металла. Изделий из стекла и керамики не видно.
Нет и стульев, столов, кресел — все заменяют ковры или подстилки. Вместо шкафов —
металлические или деревянные сундуки, где хранятся одежда, украшения, другие ценные или
памятные вещи.
Я спросил, много ли жен у туарега. Асаль усмехнулся: — Коран разрешает иметь четырех жен,
но у большинства из нас хватает средств содержать лишь одну. Исключение составляют
некоторые вожди племен, племенная знать, которые могут позволить себе роскошь иметь две-три
жены. За все надо дорого платить. За жен тоже.
Мы идем дальше, знакомясь с бытом подземных людей. Неожиданно рядом открылась дверь и
выглянула старуха. Удивленно уставилась на нас. Поправила сбившиеся волосы. В желто-синей
струйке света, падавшего сверху, сверкнули большие золотые серьги, золотые кольца на ногах. На
лице — на лбу, щеках, подбородке — темнела татуировка. Мгновение — и незнакомка резко
захлопнула дверь.
Вдруг глаза ослепило яркое солнце, мы вышли из подземелья на небольшую площадку. Вверху
— пальмы и минарет мечети, там гортанный голос через равные промежутки времени повторял:
«Аллах акбар!» («Аллах Велик»!). Оглядевшись, обнаружили, что сюда выходят несколько улиц
подземного города. Тут же возятся дети, босоногие, темнокожие, в одежде и нагишом. До нашего
появления одна ватага играла, кажется, в прятки, другая ловила какую-то живность в
многочисленных щелях. Увидев иностранцев, детишки прекратили игры. Поодаль важно сидел
пожилой туарег, степенно поджав под себя ноги. Заметив, что дети хотят подойти к нам, он подал
предупредительный знак. Никто не сдвинулся более с места. Все уселись, словно пришли на
представление.
Дети, старухи, старики... А где остальное население, молодежь? Многие обитатели подземных
жилищ, пояснил Асаль, и их старшие сыновья сопровождают караваны в пустыне. Другие
работают там, наверху, и возвращаются к своим очагам только вечером. Третьи (Асаль грустно
вздохнул) наведываются сюда изредка — они навсегда ушли в те небоскребы, что выросли на
юго-западе Гадамеса. Здесь, в старом городе, проживает не более 50 семей, то есть меньше пяти
процентов населения оазиса. Что же заставляет людей жить в подземелье? Не только традиции,
отвечает гид, но и климат. Летом температура в тени часто превышает 50 градусов, а песчаные
бури душат все живое. Зимой дуют холодные ветры, иногда выпадает снег. А в прошлом
подземный город служил убежищем и при набегах многочисленных любителей легкой наживы из
соседних племен.
Коридор выводит нас из подземелья к небольшому озеру Айн эль-Фарас. Его название тоже
связывают с одной из легенд об истории возникновения Гадамеса. Там, где «обедали вчера»,
забыли, оказывается, не только еду, но и большое блюдо. На том месте, где оно должно было
лежать, кобылица одного из бедуинов начала бить копытом, и из земли вдруг ударил фонтан,
названный Айн эль-Фарас («Кобылий источник»). Он и образовал озеро. Когда-то озеро было
обширным, но сейчас занимает территорию около гектара, обнесенную высоким каменным
забором. Оно не высыхает даже в самую сильную жару. Вода в озеро поступает из трубы. Это
артезианский колодец. Из него берут воду местные жители и проходящие мимо караваны.
В озере не разрешается стирать белье, но купаться можно, и мы видим, как ныряют шустрые
ребятишки. Говорят, пытались тут купаться и иностранцы. Но потом пришлось обращаться к
врачам — тело покрывалось какой-то сыпью. Врачи удивились: у местных жителей вода никаких
следов не оставляет. Асаль раскрывает секрет: после купания надо обсохнуть на солнце, а не
вытираться полотенцем — солнечные лучи убивают все бактерии, которые живут в непроточной
воде озера. А этого-то хаваджи (иностранцы) как раз и не делают. Но нельзя, по-видимому, не
учитывать и иммунитета, который вырабатывается у местных жителей с детства.
Рядом со старым вырыт новый колодец, оснащенный насосом и установкой для подачи воды с
глубины 300 метров. Однако мне показалось, что жители подземного города предпочитают брать
воду из старого колодца.
— Это так, — сказал Асаль. — Значит, она все же пригодна для питья? Туарег махнул рукой:
раз пьют веками и не болеют — значит, пригодна.
Казалось, природа специально поджидала тот момент, когда мы соберемся покинуть Гадамес,
чтобы преподнести нам сюрприз. Белое солнце пустыни вдруг пожелтело, потом посерело. Дунул
резкий ветер, раскаленные потоки воздуха потянули за собой мириады белесых песчинок.
Началась поземка, а за ней и песчаная буря. Стало темно, словно во время грозы.
Песчаная буря бушевала несколько часов. Потом ветер начал стихать. Мы не узнали друг друга:
вид у нас был такой, словно мы вылезли из кучи песка. Золотистой порошей была покрыта и
автомашина.
Мы вернулись из Гадамеса с убеждением, что революция в Ливии хотя и дошла «до самых до
окраин», но так и не затронула вековых устоев ее народа. И, конечно, мы были восхищены
мужеством тех, кто считает Сахару своим родным домом [45].
2. Экономические преобразования
Трехлетний план развития (1973-1975 гг.)
После победы сентябрьской революции СРК приостановил действие прежнего плана
экономического развития на 1969/70-1973/74 гг., принятого королевским режимом, и утвердил
временную переходную экономическую программу на 1970-1972 гг.
В 1972 г. был разработан и принят первый послереволюционный план экономического
развития на 1973-1975 гг. Главными задачами плана были создание собственной аграрно-
индустриальной базы и дальнейшее ограничение деятельности иностранных компаний в стране.
Общий объем капиталовложений был определен в 2,662 млрд. лив. дин. Удельный вес инвестиций
в производительные отрасли народного хозяйства (без нефтедобычи) предусматривался на уровне
41%, в том числе в сельское хозяйство — 16,4%, в обрабатывающую промышленность и
энергетику — 24,6% (фактически доля этих секторов составила соответственно 25,2 и 22,1%).
В январе 1976 г. Всеобщий народный конгресс, подведя итоги выполнения этого плана,
констатировал, что он был выполнен только на 85%. Расходы, по ливийским данным, составили
2162 млн. лив. дин, но выделенные средства не были полностью израсходованы ни в одной из
отраслей, за исключением сельского хозяйства [46].
Наряду с этим, на Западе были проведены отдельные исследования. Так, С.Биркс и К.Синглэр,
сотрудники университета Дархам (Великобритания), в выпущенной ими в 1984 г. работе «Ливия:
проблемы государства «рантье» утверждали, что план 1973-1975 гг., предусматривавший расходы
в 1,1 млрд. лив. дин., фактически обошелся ЛАР в 2,6 млрд. лив. дин. и даже, несмотря на такие
затраты, оказался невыполненным [47].
Первая пятилетка (1976-1980 гг.)
Главной задачей пятилетнего плана развития на 1976-1980 гг., принятого в январе 1976 г.
Всеобщим Народным Конгрессом, было дальнейшее осуществление курса, направленного на
создание национальной экономики, не зависимой от иностранного влияния.
Государственный бюджет на пятилетку был утвержден в сумме около 7000 млн. лив. динаров,
в том числе на: промышленность — 1170 млн., нефть и нефтепромышленность — 650 млн.,
электроэнергию — 522 млн., транспорт (в т.ч. морской) — 996 млн., жилищное строительство —
792 млн., сельское хозяйство — 1250 млн., образование — 490 млн. , здравоохранение — 168 млн. ,
культуру 41 млн., муниципалитеты — 553 млн. лив. дин. [48].
С принятием пятилетнего плана экономическая политика революционного руководства
сводилась к дальнейшему повышению жизненного уровня народа, развитию системы социального
обеспечения, здравоохранения, образования и культуры, что имело главной целью — расширение
социальной опоры режима. Эта линия была подтверждена решениями январской сессии (1976 г.)
ВНК.
Итоги выполнения плана были неутешительными. Они составили: ВВП в целом — 7,0% (по
плану 10,8), нефте- и газодобыча — 2,7% (7,8), прочие отрасли — 10,7% (13,4), в том числе
сельское хозяйство — 3,6% (15,1), обрабатывающая промышленность — 21,1% (27,9),
строительство — 5,9% (11,3). Ассигнования на капиталовложения были освоены на 83% (в 1979 г.
— на 109,3%, в 1980 г. — на 98,9%). Выполнение плана капитальных вложений в 1979 и 1980 гг.
можно объяснить тем, что, стремясь избежать обесценивания получаемых нефтедолларов, Ливия
вкладывала крупные средства в капиталоемкие промышленные объекты с длительными сроками
окупаемости, которые, как показывала практика, использовались лишь на 10-30% мощности. На
конец 1980 г. объем незавершенного строительства составил около 1,7 млрд. лив. дин., или 24.3%
общей стоимости строившихся объектов.
Особенно неудовлетворительными были результаты в сельском хозяйстве. В 1980 г.
производство пшеницы составило 140,5 тыс. т (34% спроса), мяса — 58,6 тыс. т (45.8%), рыбы —
8 тыс. т (68%), молока и молочных продуктов — 110 тыс. т (48,9%), Это вынудило импортировать:
пшеницы -269,5 тыс. т, мяса — 69,4 тыс. т, рыбы — 3,7 тыс. т; молока и молочных продуктов —
115,1 тыс. т [49].
На ход выполнения первой пятилетки, конечно, негативно влияли такие объективные факторы,
как узость внутреннего рынка, нехватка рабочей силы, отсутствие опыта управления, зависимость
от мирового капиталистического хозяйства и др. Революционное руководство пыталось разрушить
сложившиеся при короле экономические связи, но не смогло этого сделать. Зато оно довольно
успешно сумело дезорганизовать эти связи слишком радикальными действиями против частного
сектора и «забеганием вперед» в развитии госсектора. На практике это вылилось и в неразбериху,
и в сознательное противодействие многих промышленников и технократов. Местная буржуазия
сумела быстро перестроиться и начала препятствовать претворению в жизнь объявленных целей
— развитию страны по некапиталистическому пути. Это не могло не сказаться на всех сферах
деятельности, в том числе и на претворении планов развития. Однако, даже такие итоги
расценивались как успешные, и руководство, имевшее валютные резервы, не скупилось на
составление и рекламу явно завышавшихся планов.
Развитие ливийской экономики в 1981-1985 гг.
Новый пятилетний план был назван планом индустриализации. До 1985 г. было намечено
осуществление следующих проектов: строительство железной дороги на участках: тунисская
граница — Триполи — Мисурата — Себха — Брак, Триполи — Мисурата; сооружение трубного
завода в Бенгази; фабрик по производству тягачей и кузовов для грузовых автомобилей; второго
завода по производству аммиака и второго завода по производству мочевины в Мерса-эль-Брега;
возведение металлургического комбината в Мисурате и теплоэлектростанций в Мисурате, Зуваре
и Рас-Лануфе; строительство нефтеналивного порта в Рас-Лануфе; атомной электростанции в
Сирте, газопровода Мерса-эль-Брега—Мисурата; нефтепроводов от Хамады и Меслы до Рас-
Лануфа; третьего нефтеперерабатывающего завода в Мисурате; седьмой цементной фабрики в
Себхе; алюминиевого завода в Зуваре; химического комплекса в Мараде и других объектов.
По сравнению с первым пятилетним планом (1976-1980 гг.), инвестиции в промышленность по
новой пятилетке были увеличены на 50%. В сельское хозяйство направлялось 19% всех
инвестиций. Среднегодовые темпы экономического роста предусматривались в 9,4%. Общая
величина расходов была определена на пятилетие в 18,5 млрд. лив. динаров, в том числе только в
1981 г. — 3 млрд. лив. динаров.
Основные цели пятилетнего плана формулировались так: создание диверсифицированной
экономической структуры; уменьшение зависимости экономики от экспорта нефти, ускоренное
развитие тяжелой и других ключевых отраслей промышленности для создания прочной
экономической базы; удовлетворение основных потребностей населения в одежде,
продовольствии и жилье; форсированная подготовка технических кадров; уменьшение
зависимости от импорта продовольствия путем ускоренного развития сельского хозяйства.
В реализации новой пятилетки Ливийская Джамахирия столкнулась с двумя главными
трудностями: проблемой финансирования и нехваткой рабочей силы. Основные поступления
валюты обеспечивала продажа нефти. В 1981-1990 гг. ее добыча была запланирована на уровне 2,5
млн. баррелей в сутки (125 млн. т в год). После 1990 г. ливийцы намеревались сократить добычу
нефти до 1 млн. баррелей в сутки (50 млн. т нефти в год), а переработку ее увеличить до 40% к
1990 г. и до 75% — 1995 г. Это делалось для того, чтобы постепенно освободиться от иностранной
экспортной зависимости и дискриминации, которой подвергалась страна на мировом рынке. Но
уже в 1982 г. из-за снижения спроса на нефть и экономических санкций, принятых США против
Ливии, добыча нефти упала до 800 тыс. баррелей в сутки, что вызвало перераспределение в
экспорте и соответственно внесло коррективы в планы.
Состоявшаяся в январе 1982 г. сессия ВНК утвердила бюджет развития на 1982 год на сумму
2644 млн. дин., в том числе на развитие тяжелой промышленности 493 млн. лив. дин., сельского
хозяйства — 347 млн. лив. дин., легкой промышленности — 120 млн. лив. дин., что было
значительно ниже средств, запланированных на пятилетку.
Для Ливии начались далеко не лучшие времена. Фактические расходы бюджета развития
сократились в 1982 г. по сравнению с 1981 г. на 44.3% [50].
Резервы иностранной валюты снизились на 37,5%, до 1132,5 млн. лив. дин., по сравнению с
1809,5 млн. дин. в 1981 г. В 1982 г. импорт составил 2885 млн. лив. дин., или упал на 34.5% по
сравнению с 1981 г. Экспорт нефти равнялся 3849 млн. лив. дин. против 4360 млн. лив. дин., т.е.
уменьшился на 11,7%. Однако торговый баланс был сведен с активным сальдо в 961 млн. лив. дин.
в 1982 г. против дефицита в 40,2 млн. лив. дин. в 1981 г. [51].
Это дало возможность несколько улучшить положение, но не ненадолго. Хотя на бюджет
развития 1983 г. было выделено 2370 млн. дин., или 12,8% всех ассигнований на выполнение
пятилетки, в начале 1983 г. обстановка ухудшилась из-за нового снижения экспорта нефти. За
1983 г. нефтяные валютные поступления составили 11 млрд. долл., т.е. были вдвое ниже суммы,
планировавшейся в рамках второго плана развития, и это заставило принять дополнительные меры
по экономии. В частности, валютные ассигнования национальным компаниям-импортерам были
урезаны с 5,3 млрд. долл. до 4 млрд. долл., был запрещен ввоз предметов роскоши и автомобилей,
а товаров было ввезено на сумму, составившую только 1/3 объема закупок 1981 г.
В 1983 г. валютные расходы превысили 13 млрд. долл., то есть оказались выше суммы
поступлений, а валютные резервы, составлявшие в начале 1981 г. 13,4 млрд. долл., упали к
сентябрю 1981 г. до 3 млрд. долл., а к началу 1983 г. — до 1 млрд. долл. Одновременно
задолженность государства и национальных компаний перед Центральным банком возросла с 274
млн. лив. дин. в январе 1981 г. до 1860 млн. в мае 1982 г. Увеличилась сумма отсроченных
платежей как по гражданским, так и военным обязательствам (на середину 1984 г. она достигла 4
млрд. долл.).
Это вынудило ливийское руководство не заключать новых контрактов и заморозить
строительство многих начатых проектов. Не пересматривался лишь контракт на 3,5 млрд. долл.,
заключенный в 1983 г. с Южной Кореей на сооружение крупного водовода с Юго-Запада до
участка Сирт-Бенгази (длиной 1900 км), который должен был давать около 4 кубометров воды в
сутки в течение 60-70 лет. В год на него тратилось 0,5 млрд. долларов.
Бюджет Ливии 1985 г. был сокращен на 19,4%, до 1,7 млрд. лив. дин., против 2,21 млрд. в 1984
г. Так называемый импортный бюджет был урезан на 9%, до 1,52 млрд. лив. дин., против 1,67
млрд. лив. дин. в 1984 г.
Уменьшение импорта произошло в трех сферах: в тяжелой промышленности (35%), в импорте
автомобилей, а также мяса и живого скота (на 16%).
В бюджете развития были сокращены средства по всем секторам экономики, при этом
наиболее значительно в тяжелой промышленности (на 20%), в сельском хозяйстве (на 21%), в
нефте- и газодобывающей промышленности (на 40%).
Финансирование бюджета развития осуществлялось на 77,5% за счет нефтяных доходов и на
22,5% — за счет прочих. Доходы от нефти в 1985 г. составили 1,3 млрд. лив. дин., или 5 млрд.
долл. по некоторым данным — 8-9 млрд. долл.
Ливия добывала нефть примерно в пределах квоты, определенной ей ОПЕК, которая в 1985 г.
составляла 990 тыс. баррелей в день. Добычу можно было бы и увеличить, но к концу лета 1985 г.
почти все бартерные соглашения Ливии были заморожены, так как страны-импортеры бартерной