мало кто знает, какой это, в сущности, добрый и мягкий человек. Как тепло он
относится к близким. Как постоянно находится в заботах – не о себе, о других
людях. Играл он и просто веселых персонажей, и такие острохарактерные
роли, как «Иудушка Головлев». Именно студенческий самостоятельный
отрывок Миши, смело взявшегося за отрицательный персонаж Салтыкова-
Щедрина, открыл мне удивительное мастерство перевоплощения Ульянова,
его замечательную пластику, интонационный и тембровый диапазон голоса.
Все эти качества просто необходимы при создании персонажа, в котором
необыкновенно гармонично заключается и большая вселенская правда, и
национальный колорит. Мы часто говорили с Ульяновым об этом образе, о
самой повести Шолом-Алейхема задолго до нашей постановки. Во многом
сходились, и прежде всего в том, что это произведение в высшей степени
интернациональное, общечеловеческое, народное по своему духу, с точки
зрения поднятых в нем проблем: взаимосвязь поколений, взаимоотношения
детей и отцов, которые, в сущности, независимы от национальности,
независимы от веков и народов. Меняется лишь их форма, но содержание
остается то же. Отчуждение родителей и детей друг от друга. Боль
родителей, страдание детей, которые вырастают из этого разобщения. Муки
родителей, когда дети их не слушают и идут своей дорогой, а она кажется
родителям неверной. Тема – вечна. Но она сопряжена еще и с другой: можно
прожить жизнь вполне благополучно, но, жалуясь на свои мелкие болячки,
так и не заметить всей ее красоты, всех ее радостей. А можно прожить
тяжкую жизнь, какую прожил Тевье-молочник, и, тем не менее, благословлять
ее в силу того, что эта жизнь, кроме страданий, дает и радости, кроме
горестей – счастье, кроме потерь – приобретения. Тема благословения жизни –
такой, какая она есть, такой, какой она складывается, есть одна из главных в
понимании роли Тевье. Жизнеутверждающее, жизнелюбивое,
жизневлюбленное произведение. Да, конечно, в нем есть страдания и потери,
горести и неудачи, непонимание и усталость, и тем не менее – оно
благословляет жизнь!
«Мне кажется, – говорил Ульянов, – что это очень важно и существенно
сегодня по той причине, что развелось очень много брюзжащих людей, очень
много людей, которые сами не знают, чего хотят от жизни. Очень много
людей, которые, палец о палец не ударив, продолжают требовать и ныть,
считая, что кто-то им должен почему-то что-то давать, подавать, приносить и
помогать. Это несчастье – не уметь видеть радости жизни в ее обыденности: в
детском крике, в детском лепете, в детских слезах, в отцовском чувстве, в
любви к жене, в любви к природе, в любви к людям, в дружбе, в
товариществе, в солидарности при потере».
После подобных высказываний я задавал Мише вопрос: согласен ли он на
роль Тевье? И получал лаконичный ответ: «Сначала получи разрешение на
спектакль».
Заявки мои даже большинство коллег воспринимало иронически, они
были убеждены, что для Шолом-Алейхема не та ситуация.
Ситуация действительно была сложной: граждане еврейской
национальности уезжали в Израиль, Соединенные Штаты Америки. Но я был
убежден, что именно в этой ситуации необходимо поставить Шолом-Алейхема
на ЦТ. Конечно же не рассчитывал на то, что это перевернет мировоззрение
людей, но верил, что поможет разрядить напряжение сложившейся
обстановки. И я подавал свои заявки, из которых год за годом вычеркивался
задуманный мной спектакль «Тевье-молочник». Должен сказать, что Михаил
Ульянов, который в дружеских беседах ворчливо отвечал на мое предложение