Гинзбург К. Мифы-эмблемы-приметы: Морфология и история

Подождите немного. Документ загружается.

ПРИМЕТЫ

возникает тенденция

исследование

аномальных

задачам изучения регулярныхзакономер-

ностей:

генерализирующему познанию

роды. В апреле

года неподалеку

Рима родился двухголовый

теленок. Этим случаем заинтересовались натуралисты, связанные

с Академией деи

Для обсуждения данного феномена в ва-

тиканских садах Бельведера встретились секретарь академии Джо-

ванни Фабер, Джованни Чамполи (и тот и другой были, как уже го-

ворилось выше, тесно связаны с Галилеем),

кардинал

Веджо и папа Урбан VIII. Самый первый вопрос, пос-

тавленный на обсуждение, был следующим: должен ли двухголо-

вый теленок считаться единичной особью или же парой особей?

Для медиков отличительным признаком индивида выступал мозг;

для последователей Аристотеля —

В этом резюме дис-

известном нам по отчету Фабера, угадывается и вероятный

отзвук выступления Манчини — единственного медика среди при-

сутствовавших. Иначе говоря, несмотря на свои астрологические

Манчини анализировал специфические признаки чу-

довищного детеныша

ради обнаружения предзнаменований бу-

дущего, а ради выработки более точного определения признаков

нормального индивида — такого индивида, который в силу своей

принадлежности к некоему виду мог вполне правомерно рассмат-

риваться

двухголово-

теленка Манчинидолженбыл

пристальностью,

которая была ему свойственна при изучении картин. Но аналогия

с его знаточеской практикой на этом и заканчивается. В извест-

ном смысле

такая фигура, как Манчини, олицетворяет стык

между дивинационной парадигмой (Манчини как диагност и зна-

ток искусств) и генерализирующей парадигмой (Манчини как ана-

том и натуралист). Стык — по также и различие. Вопреки поверх-

ностному впечатлению, подробное описание вскрытия теленка,

составленное Фабером, и детальнейшие гравюры с изображением

внутренних органов теленка, сопровождавшие это

име-

ли своей целью не зафиксировать

индивидуальные

свойства» объекта как таковые, по выявить через них «общие свой-

ства» (в этом случае —

а не исторические), присущие

данному виду. Таким образом подхватывалась и совершенствова-

лась старая традиция изучения природы, восходящая к Аристотелю.

Зрение, символом которого была всевидящая рысь, украшавшая

Федерико

г.

деи

герб академии Федерико

стало привилегированным орудием

тех дисциплин, для которых оказалось недоступно сверхчувствен-

ное око

у. К числу подобных дисциплин относились, по крайней мере на

первый взгляд, и гуманитарные науки (как мы назвали бы их сего-

дня). В этой связи следует вспомнить прежде всего их упрямый ант-

ропоцентризм, выразившийся с такой наивностью в

выше пассаже из трактата Филарете. Впрочем, попытки применить

математический метод к изучению тех или иных сторон человече-

ской жизни имели

Неудивительно, что

для пер-

вой и наиболее удавшейся

этих попыток

а именно для полити-

ческой арифметики — стали человеческие акты, наиболее детерми-

нированные биологически:

размножение, смерть. Эта

жесткая редукция обеспечивала возможность строгого исследова-

ния и в то же самое время

удовлетворяла познаватель-

ные нужды абсолютистского государства, связанные с военными

и налоговыми вопросами и ориентированные, в силу масштаба со-

ответствующих операций, на чисто количественные аспекты

действительности. Но равнодушие заказчиков новой науки (полу-

чившей

к качественным аспектам окру-

жающего мира не смогло вовсе оборвать связь между статистикой

и областью тех дисциплин, которые мы назвали уликовыми. Тео-

рия вероятности, как видно из самого названия классической рабо-

ты Бернулли: «Ars

дать строгую математи-

ческую формулировку

самых вопросов, которые в

иной форме всегда пыталась решать

Однако в целом комплекс

наук оставался прочно

к сфере качественного. Это вызывало известный

дискомфорт — особенно в случае медицины. Несмотря на все дос-

тигнутые успехи, методы медицины ощущались как

результаты — как сомнительные. Яркое свидетельство подобных

настроений

опубликованная в

XVIII века работа Каба-

«Надежность

признавал за медициной

этот дефицит научной строгости, хотя затем и пытался вопреки

всему усмотреть в медицине некую особую научность sui generis.

связывалась преимуществу

двумя

обстоятельствами. Во-первых, недостаточно было свести отдель-

ные болезни в некий всеобъемлющий каталог: у каждого индиви-

да болезнь приобретала разные признаки. Во-вторых, познание

болезни оставалось

уликовым: живое тело пациента

было но определению недосягаемо. Конечно, можно было рассечь

труп: но как перейти от трупа, уже затронутого смертью, к харак-

теристикам живого

Перед лицом этой двойной труд-

ности неизбежно

признать, что сама эффективность

врачебных приемов не поддается наглядному доказательству. Ко-

роче: невозможность для медицины достичь уровня строгости,

присущего наукам о природе, вытекала из невозможности приме-

нения количественных методов анализа (они могли играть лишь

сугубо вспомогательную роль); невозможность перехода к коли-

чественным методам вытекала из неустранимого присутствия сфе-

ры

индивидуального; а присутствие индивидуаль-

ного вытекало из того факта, что человеческий глаз более чувстви-

телен к различиям

пусть даже второстепенным — между людьми,

нежели к различиям между листьями и камнями. В дискуссиях

о «ненадежности» медицины

уже сформулированы будущие

эпистемологические затруднения гуманитарных наук.

8.3а строками работы

угадывается понятное раздражение.

При всех более или менее обоснованных критических замечаниях,

которые могли быть адресованы медицинской науке на уровне ме-

тодологии, однако же, всегда оставалась вполне признан-

ной наукой сточки зрения социума. Но

престижем поль-

зовались

тот период далеко все формы уликового знания. Неко-

торые из них, относительно недавнего происхождения

как,

например, знаточество, — занимали двусмысленное положение на

обочине

дисциплин. Другие формы знания, более свя-

занные с повседневной практикой, располагались и вовсе за преде-

лами науки. Способности распознать плохую лошадь

по бабкам;

приближающуюся грозу

по внезапной перемене ветра; враждеб-

ное намерение — по изменившемуся лицу,

такие способности на-

верняка усваивались не из ветеринарных, метеорологических или

психологических трактатов. В любом случае эти формы знания бы-

ли куда богаче какой бы то ни было письменной кодификации; они

усваивались не из книг, а с живого голоса, из жестов, из выражения

в основе их лежали разнообразные тонкости, заведомо не под-

дающиеся формализации, зачастую даже не передаваемые словес-

но; все эти формы знания образовывали общее достояние мужчин

и женщин, принадлежавших к любым классам общества: достояние,

частью единое для всех, частью разделенное по разным группам. Но

был один признак, который генетически объединял все эти фор-

мы: все они рождались из опыта, из конкретности опыта. В этой

конкретности заключалась сила этого типа знания и одновременно

его ограниченность: невозможность прибегнуть к такому

му и грозному инструменту, как

Сталкиваясь

этим корпусом локальных лишенным

точников, лишенным памяти, куль-

тура издавна стремилась дать ему четкую словесную формулировку.

Чаще всего подобные формулировки оказывались тусклыми и обед-

няющими. Достаточно представить себе пропасть, отделявшую

жесткие схемы физиогномических трактатов от гибкого и

бочного проникновения, на которое были способны любовник,

торговец лошадьми или карточный игрок. Быть может, только в слу-

чае с медициной письменная кодификация уликового знания при-

вела к его реальному обогащению (но история отношений между

ученой медициной и народной медициной — это история, которую

еще лишь предстоит написать). Ситуация меняется в XVIII веке. В те-

чение этого столетия разворачивается настоящее культурное нас-

тупление буржуазии, которая присваивает себе значительную часть

знания (уликового и неуликового) ремесленников и крестьян, под-

вергает его кодификации и одновременно усиливает гигантский по

масштабам процесс аккультурации, начало которому было положе-

но (разумеется, в иных формах и с иным содержанием) еще Контр

реформацией. Символом и главным орудием этого наступления ян

ляется, конечно, «Энциклопедия». Однако следовало бы

лизировать и гораздо более мелкие, но знаменательные эпизоды

такие, как случай с безымянным римским каменщиком,

щим Винкельману (надо думать, немало изумленному), что

ленький плоский

который просматривается между паль

цами руки у одной из статуй, раскопанных в Порто

—

не что иное, как «пробка или затычка некоего

Систематический сбор подобных «мелких распознаваний», как

их называет в другом месте Винкельман

составил к концу XVIII

началу XIX века питательную почву для новой формулировки ста

ПРИМЕТЫ

ринных комплексов знания — от кулинарии до гидрологии и вете-

ринарии. Все большее и большее число

получало до-

ступ к

видам человеческого опыта через посредни-

чество книжных страниц, и такое посредничество все разрасталось

и разрасталось. Жанр же романа предоставил в распоряжение бур-

жуазии субститут и вместе стем новую формулировку обрядов ини -

то есть доступ к

опыту в

И именно

благодаря художественной литературе уликовая парадигма полу-

чила в этот период новое

и неожиданное — распространение.

9. Мы уже упоминали (в связи с вопросом о вероятных следопытных

истоках уликовой парадигмы) восточную сказку или

трех

братьях, опознающих по следам животное, которого они никогда не

видели. На Западе эта новелла впервые стала известна в составе сбор-

ника Серкамби

послужила

для гораздо бо-

лее обширного сборника новелл, опубликованного в середине

XVI века в Венеции под заглавием

трех юных сы-

новей царя Серендиппского»

giovani figliuoli del

re di

сборник был представлен как перевод на италья-

нский с персидского, сделанный армянином Христофором. В этом

виде книга многократно

и была переведена на иност-

ранные языки — сначала на немецкий, а затем, в течение XVIII ве-

ка, на волне всеобщего увлечения Востоком, и на другие европейс-

кие

Успех истории о сыновьях царя Серендиппского был

настолько велик, что Гораций Уолпол в

году придумал неоло-

гизм

обозначавший «непредвиденные открытия, со-

вершаемые благодаря случаю и За несколько

до этого Вольтер в третьей главе «Задига»

первую

из новелл «Паломничества», прочитанную им во французском пе-

реводе. В вольтеровской переработке верблюд превратился в соба-

лошадь, Задиг описывает, истолковывая уви-

денные им на земле следы. Обвиненный в краже и доставленный

в суд, Задиг доказывает свою невиновность, прилюдно восстанавли-

вая ход своей мыслительной работы:

Я увидел на песке следы животного и легко распознал, что их оставила ма-

ленькая собачка. По едва приметным длинным бороздкам на песке между

следами лап я

что это

у которой соски свисают до земли, из

следует, что она недавно

В этих строках и сразу следующих за ними

зародыш

детективного романа. Этими строками вдохновлялись По, Габорио,

Конан Дойль: первые два — непосредственно, третий, быть может,

Причины исключительного успеха детективного

романа известны. К некоторым из них мы вернемся чуть позже. Но

всего отмстим, что детективный роман опирался на модель

познания, которая была и древнейшей и вместе с тем современней-

шей. О глубокой, воистину незапамятной этой модели го-

ворилось выше. Что же касается ее новомодности для XIX века, до-

статочно будет процитировать пассаж, в котором Кювье

ет методы и достижения новейшей науки палеонтологии:

...сегодня достаточно увидеть всего лишь отпечаток раздвоенного

чтобы суверенностью заключить, что животное, оставившее этот след. бы-

ло

и этот вывод будет столь же бесспорен, как

вывод в фи-

зике или в морали. Иначе говоря, один этот отпечаток сразу дает наблюда-

телю и форму зубов, и форму

и форму

и форму всех кос-

тей

бедра, плеча и таза того

которое здесь проходило: это

более надежный опознавательный

чем все отметины у

Более надежный

что ж, возможно, но вместе с тем и глубоко

родственный. Имя Задига приобрело такую символическую зна-

чимость, что в

году Томас Гексли в своем цикле лекций, по-

священном пропаганде дарвиновских открытий, применил выра-

жение «метод Задига» для обозначения общего методического

принципа, объединявшего историю, археологию, геологию, физи-

ческую астрономию и палеонтологию: иначе говоря, речь шла

о способности к ретроспективному пророчеству. Подобные дис-

циплины, глубоко

диахронией, не могли не обра-

щаться к уликовой или дивинационной парадигме (и Гексли пря-

мо говорил о

обращенной к откло-

няя

парадигму. Если причины не поддаются

воспроизведению, остается лишь заключать к ним от следствий.

Нити, составляющие это исследование, можно сравнить с нитя-

ми ковра. И сейчас мы уже можем видеть, как они соединяются

в плотную и однородную ткань. Можно убедиться в единстве

и связности образовавшегося рисунка, если скользить по ковру

217

взглядом в разных

Можно идти вертикально: и тог-

да мы получим последовательность типа

—

— По —

Габорио —

Можно двигаться по горизонтали: и мы

увидим, как в начале XVIII века Дюбо перечисляет в одном ря-

ду, по степени убывания недостоверности, медицину, знаточество

и опознание

Можно двигаться даже по диагонали, пе-

рескакивая из одного исторического контекста в другой: и тогда за

плечами

Лекока, который лихорадочно обшаривает «занесен-

ный снегом следами преступников, и сравнива-

ет его с «огромной белой страницей, на которой люди, разыскивае-

мые нами, начертали не только свои передвижения и шаги, но также

и свои потаенные мысли, упования и страхи», — за плечами месье

сочинители физиогномических трактатов: вавило-

нские прорицатели, читающие послания, написанные богами на

камнях и на небесах; наконец, охотники неолитической эры.

Этот ковер и есть парадигма, которую мы называли

менно, в зависимости от контекстов, следопытной, дивинацион-

ной, уликовой или

Очевидно, что все эти прила-

гательные не синонимичны друг другу; однако все они отсылают

к общей эпистемологической модели, артикулированной в различ-

ных дисциплинах, между которыми часто обнаруживается связь

в виде заимствования методов или ключевых понятий. Между тем

в конце XVIII — начале XIX века, с появлением «гуманитарных на-

ук», констелляция уликовых дисциплин существенно меняется:

восходят новые светила,

на скорый закат, такие как

или же на длительное сияние, как, например, пале-

онтология, но, главное, утверждается эпистемологический и соци-

альный престиж медицины. Медицина становится, эксплицитно

или имплицитно,

для всех «гуманитарных наук». Но

какая именно часть медицины? К середине XIX века отчетливо об-

рисовывается альтернатива: с одной стороны, анатомическая мо-

дель, с другой стороны,

модель. Метафора «ана-

томия общества», использованная в числе прочих авторов и Марк-

сом в одном из его ключевых

выражает тоску по

систематическому

свойственную эпохе, пережившей крах

последней из великих философских систем

гегелевской систе-

мы. Но, несмотря па широкое распространение марксизма, гума-

нитарные науки в конечном счете все больше и больше склонялись

(за одним существенным исключением, о котором будет сказано

дальше) к уликовой парадигме семейотики. И здесь мы

ока-

зываемся перед триадой

Дойль, с кото-

рой мы

рассмотрение.

2. До сих пор мы употребляли выражение «уликовая парадигма»

(и его синонимы) в широком смысле. Настал момент

эту общность. Одно дело — анализировать следы, светила, испраж-

нения (животные или человеческие), катары, роговые оболочки,

пульс сердечной мышцы,

пустыри или сигаретный

пепел; другое дело — анализировать рукописи, живописные полот-

на или высказывания. Различие между

(живой или не-

живой) и культурой является фундаментальным, заведомо более

фундаментальным, чем различия между отдельными дисциплина-

ми, бесконечно более поверхностные и изменчивые. Между тем

Морелли задался целью выявить в рамках знаковой системы жи-

вописи — то есть в рамках системы культурно обусловленных зна-

ков

такие знаки, которые имели бы непроизвольность симпто-

мов (равно как и большей части улик). Более того; в этих непро-

извольных знаках, в этих «материальных мелочах — каллиграф

назвал бы их каракулями», сопоставимых с «излюбленными сло-

вечками и фразами», которые «большинство людей употребляет

как в устной речи, так и на письме безо всякого особого намерения

и даже безотчетно», Морелли усматривал самую надежную приме-

ту индивидуальности

Тем самым он подхватывал

(может

и развивал методические принци-

пы, сформулированные его предшественником Джулио

за два с половиной века до него. Что эти принципы получили пло-

дотворное развитие так нескоро — это не было случайностью.

Именно в эпоху Морелли возникает все более отчетливая тенден-

ция уже не суммарно-количественного, а качественного и капил-

контроля над обществом со стороны госуда-

рственной власти; этот контроль предполагал по-

нятия «индивид», также основанного на микроскопических

отличительных признаках.

3. Всякое общество испытывает нужду в различении собственных

членов, но способы решения этой задачи меняются в зависимости

от времени и

Существует, прежде всего, имя; но чем об-

щество сложнее, тем острее проявляется недостаточность имени для

ПРИМЕТЫ

однозначной идентификации индивида. В греко-римском Египте,

например, если человек приходил к нотариусу, чтобы заключить

брак или совершить торговую сделку, рядом с его именем регистри-

ровались несколько самых общих физических данных с дополни-

тельным указанием рубцов или шрамов (если таковые имелись),

а также иных особых

Тем не менее возможность ошиб-

ки или злостной махинации с подставными лицами оставалась чрез-

мерно высокой. По сравнению с этим собственноручная подпись

под договором представляла большие преимущества: в конце

века в одном из пассажей своей «Истории художества», гово-

ря о знаточеских приемах, аббат Ланци утверждал, что неповто-

римость индивидуальных почерков была замыслена самой при-

родой ради «безопасности» «гражданского общества» (то есть

буржуазного

Конечно, подписи тоже можно было под-

делывать: и, главное, они не позволяли охватить контролем массу

неграмотных. Но, несмотря на эти недостатки, на протяжении мно-

гих веков европейские общества не испытывали настоятельной пот-

ребности в более надежных и более практичных способах удосто-

верения личности даже и тогда, когда возникновение крупной про-

мышленности, связанная с этим географическая и социальная

мобильность, стремительное формирование городов-гигантов ра-

дикально изменили исходные данные задачи. Между тем в социу-

ме, наделенном такими признаками, замести собственные следы

и вновь явиться под

именем было детской забавой — и не

только в Лондоне или Париже. Однако лишь в последние десятиле-

тия XIX века с разных сторон были предложены новые системы

личности, оказавшиеся в конкуренции между собой.

Это было требование жизни, вытекавшее из современных обстоя-

тельств классовой борьбы: таких как образование международ-

ной ассоциации трудящихся,

рабочей оппозиции пос-

ле Парижской коммуны, изменения в преступности.

Возникновение капиталистических производственных отноше-

ний вызвало трансформацию законодательства: в Англии — начи-

ная приблизительно с

года, в Европе

почти на век позже,

с наполеоновским кодексом. Эта трансформация, связанная с но-

вым буржуазным понятием собственности, имела своим результа-

том увеличение числа уголовно

правонарушений

и увеличение объема

Тенденция к криминализации

классовой борьбы сопровождалась построением тюремной

(220

темы, основанной на принципе длительного

Но

тюрьма производит преступников. Во Франции число рецидивных

преступлений, неизменно возраставшее начиная

года, выш-

ло к концу века на процентный уровень, соответствующий полови-

не всех преступников, подвергшихся

Встав-

шая в эти десятилетия проблема опознания рецидивистов обра-

зовала на самом деле опорный пункт многоаспектного и более или

менее сознательного проекта по установлению всеохватывающе-

го и тонкого контроля над обществом.

Для

рецидивистов было необходимо доказать: а) что

некий индивид уже был осужден и б) что рассматриваемый сейчас

индивид и есть тот самый, который уже подвергался

Первая задача была решена посредством создания полицейских ре-

гистров. Решение второй задачи было сопряжено с серьезны-

ми трудностями. Старинные наказания, которые навсегда помеча-

ли осужденного клеймом

увечьем, были упразднены. Лилия на

плече Миледи позволила

отравительницу,

уже осужденную в прошлом за свои преступления, тогда как

заключенные Эдмон Дантес и

Вальжан могли вновь появить-

ся на социальной сцене в респектабельном обличье (уже этих при-

меров хватило бы, чтобы показать, насколько фигура

рецидивиста тревожила

Буржуазная рес-

пектабельность требовала новых опознавательных знаков, столь

же неизгладимых, но менее кровавых и унизительных, нежели зна-

ки, принятые

старом режиме.

Идея огромного фотоархива была отвергнута сразу же, посколь-

ку влекла за собой неразрешимые проблемы классификации: как

вычленить дискретные элементы в континууме зрительного обра-

Путь количественных измерений казался более простым

и надежным. В

году служащий парижской префектуры Аль-

начал разрабатывать антропометрический

на тщательном человеческого тела; вся

совокупность полученных таким образом метрических данных

вносилась затем в персональную карточку. Эта методика была из-

ложена и проиллюстрирована Бертильоном в многочисленных

статьях и

Понятно, что допущенная при таких из-

мерениях неточность в несколько миллиметров создавала

посылки для

ошибок: но главный дефект антропометри-

ческого метода Бертил ьона состоял в другом а именно в том, что