Кирилюк Ф.М. Новітня політологія

Подождите немного. Документ загружается.

НОВІТНЯ ПОЛІТОЛОГІЯ

391

Відмітна риса підходу Аптера полягає в тому, що для нього поряд із субстрат-

ними характеристиками вихідної структури (наприклад, інституціонального компа-

ративного знання) велику роль у виникненні нової системи відіграє функціонуван-

ня компонентів вихідної системи в різноманітних конкретно-історичних умовах

розвитку компаративної політичної науки. Стратегія Аптера ґрунтується на роз-

критті функціональних способів виникнення нових структур у системі компаратив-

ного знання. Таким способом виникнення нового в нього з’являється зміна функцій

субструктур і системи в цілому, викликаною зміною конкретно-історичних умов, у

яких відбувається розвиток системи.

Таким чином, утворення нового в історичному розвитку компаративного науко-

вого знання відповідно до системного підходу пов’язується, по-перше, з перебудо-

вою структури системи, нагромадженням тут нового комплексу елементів і пере-

творенням субстрату структури. По-друге, дуже істотне каузальне значення для

системного розуміння процесу становлення нової якості мають функціональні ха-

рактеристики системи наукового знання, що розвивається. По-третє, як фактор ста-

новлення нового розглядаються наступність, як внутрішня основа, що зумовлює ін-

тегральність, цілісність і спрямованість процесу, розглянутого як деяка сукупність

змін.

Закордонні аналітики схиляються до думки про відсутність істотних якісних но-

вотворів, насамперед, у такій важливій субструктурі системи компаративного науко-

вого знання, як сфера теорії. Розділяючи багато в чому цю точку зору, думаємо, що в

рамках аналізованого періоду процеси зміни в основних субструктурах системи та

їхніх взаємозв’язків не мали як результат виникнення якісно нового рівня розвитку

системи. Тому, на наш погляд, занадто передчасним був би висновок про перехід си-

стеми компаративної науки до нової якості і нового ступеня розвитку.

У різні періоди розвитку, новотвори, що торкалися різноманітних кількісних і які-

сних параметрів системи, протікали або швидше і стрибкоподібно (50—60-ті роки),

або повільно і поступово (остання чверть XX ст.). Ту саму динаміку мали процеси,

пов’язані з виникненням нового і зміною старого. Нагромадження новотворів йшло,

насамперед, у сфері методології і проблематики компаративної науки, що приводили

до виникнення нової якості цих субструктур та їхньої модифікації. Іншими словами,

в другій половині XX ст. у сфері компаративної політичної науки спостерігався стій-

кий розвиток, що виражався в нагромадженні нових ознак у межах наявного рівня

організації наукового знання.

ІЗ ПЕРШОДЖЕРЕЛ

Д. И. АПТЕР

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ: ВЧЕРА И СЕГОДНЯ

Сравнительное исследование, начиная с самых первых своих опытов, объединяло идеи

политической философии и политической теории с эмпирическими событиями и явлениями.

Первоначальный акцент был сделан на проблемах власти с целью определить, какое значение

имеют различия в устройстве власти — власти не в общем плане, конечно, а организованной в

политические системы на национальном и субнациональном уровнях. Объяснение значения

различий в использовании и распределении власти в различных политических системах —

общая задача, лежащая в основе разнообразных подходов к сравнительной политологии.

Ф. М. Кирилюк392

Перед тем как перейти к дискуссии об эволюции сравнительной политологии, следует

дать несколько поясняющих определений. Когда говорят о политической «системе», имеют в

виду, что ее составные части взаимозависимы. изменения одной влекут за собой изменения

других. Политические системы ответственны как минимум (это может быть названо изна-

чальной функцией) за поддержание порядка в рамках определенных полномочий, для чего им

дано исключительное право на применение средств принуждения. Средоточие верховной вла-

сти называется государством (Poggi, 1990). «Правительство» — главный инструмент, с помо-

щью которого функционирует политическая система. «Гражданское общество» относится к

тем структурам общества (добровольным объединениям, неправительственным организациям,

религиозным и частным образовательным учреждениям и т. д.), которые находятся вне прави-

тельства или государственного контроля, но выполняют общественно полезные функции. Тип

или характер государства (демократическое, авторитарное и т. д.) определяется тем, как оно

оказывает свое влияние и каким образом распределяется власть. «Демократию», согласно И.

Шумпетеру, можно определить как «институциональное приспособление для принятия поли-

тических решений, при котором индивиды получают возможность влиять на власть, исполь-

зуя в качестве инструмента соперничество политических сил в погоне за голосами граждан»

(Schumpeter, 1947, р. 269).

В зависимости от степени вмешательства правительства в дела гражданского общества мы

говорим о «сильном государстве», имея в виду, что правительство соглашается взять на себя

большую ответственность во имя блага граждан. (Bimbaum, 1982). Там, где подобные функции

реализуются негосударственными органами, мы говорим о «сильном гражданском обществе»

(Badie, Bimbaum, 1983). Но явного и даже необходимого соответствия между степенью государ-

ственного вмешательства и благополучием общества нет.

Сильные или слабые, демократические или авторитарные политические системы важны

постольку, поскольку они являются «формообразующими», т. е. поскольку они издают законы

и указы, реально управляя политической жизнью. Но соотношение предписываемого и реаль-

ного политического поведения значительно варьируется во времени и пространстве. Так как

граждане в государстве или индивиды и группы в гражданском обществе меняются и уклоня-

ются от предписываемого поведения законными путями или путем противостояния в зависи-

мости от различных обстоятельств, то изменяются их ценности и убеждения, пересматрива-

ются принципы справедливости или видоизменяются способы достижения значимых целей. В

соответствии с этими характеристиками в число кардинальных вопросов сравнительной поли-

тологии входят: каковы различия существующих типов политических систем относительно их

«формообразующей» функции, как устанавливаются и укрепляются различные типы и как

можно связать воспринимаемые расхождения между предписываемым и реальным политиче-

ским поведением. Задачи определения лучшей из возможных политической системы и обес-

печения должного соответствия между такой системой и реальными политическим процесса-

ми занимают центральное место в широком спектре проблем сравнительной политологии.

Поскольку общепризнанно, что лучшей из возможных политических систем является демо-

кратия, большинство сравнительных политических исследований направлены на изучение де-

мократии: как ее установить, поддержать, приспосабливать и улучшать, а так же как противо-

стоять угрозам ее существования извне и изнутри.

Сравнения политических систем и их функционирования обычно строятся на основе ана-

лиза института государства, являющегося их конкретным выражением. Как правило, при

сравнении политических систем в качестве объектов 6ерутся страны, политические институты

внутри стран субсистемы отдельные случаи. Возможны различные стратегии исследования:

функциональная, мультивариативная, феноменологическая и т. д. Любая выбранная стратегия

исследования будет зависеть от общего подхода к анализу, от сути поставленных вопросов

или проверяемой научной гипотезы. В этом смысле сравнительная политология, поскольку

она выходит за пределы простого описания, может выступать в качестве эмпирической сторо-

ны политической философии или политической теории. Наибольшее внимание компаративи-

сты уделяют исследованию различий между политическими системами в отношении кон-

фликта и компромисса, власти и ответственности, эффективности и справедливости.

Конкретные «типы» политических систем включают множество вариантов — от «племен» до

«полисов» и государств, до монархий и республик, до республик демократических и автори-

тарных, с президентской и парламентской формами правления. В каждом из них есть немало

отличий по тому, как происходит создание и преобразование фракций и коалиций, как выра-

НОВІТНЯ ПОЛІТОЛОГІЯ

393

жаются интересы и как в зависимости от конституционных структур поддерживаются связи

между гражданским обществом и государством (через клановость, церковные структуры, по-

литические движения, политические партий и избирательные системы).

Из множества подходов к сравнительному исследованию выделим три: институциона-

лизм, девелопментализм (политический и экономический) и неоинституционализм. Первый

подход обычно сосредоточен на особых механизмах функционирования политической систе-

мы как таковой: президентской или парламентской системах власти, унитарном или федера-

тивном государственном устройстве, политических партиях и голосовании, комиссиях и вы-

борах. Второй подход объединяет большинство теорий социетального изменения. Третий

представляет собой сочетание первых двух. Институциональный подход составляет базис

сравнительной политологии. Он остается основополагающим. Даже более поздние работы ос-

таются «институционалистскими». Это значит, что они характеризуют функционирование по-

литической системы государства, детально описывая структуру и функции правительства и

его практическую деятельность. Девелопментализм, который называет себя «новой» сравни-

тельной политологией, в политике и экономике делает акцент на изменениях, происходящих в

обществе, а не на технике управления, и тем самым существенно обособляется от других со-

циальных наук. В свою очередь, неоинституционализм не только вернул государство в поле

зрения исследователей, но и изменил направление внимания девелопменталистов в сторону

большего операционализма, рассчитанного на изучение функционирования политических

систем и государства.

§ 1. Институционализм

Вплоть до Второй мировой войны и сразу же после неё в политологии главенствовал ин-

ституционализм. Это означает, что изучались и сравнивались конституции и системы различ-

ные формы государства управления, суверенитета, властных полномочии, юридических и за-

конодательных механизмов. Особое значение при этом придавалось распределению власти

между государством и обществом, центральной и местной властью, администрацией и бюро-

кратией, законодательными и конституциональными принципами и практикой. Это направле-

ние началось в давние времена, когда впервые была ясно сформулирована идея политической

системы, ставящая своей конечной целью достижение демократии (Вгусе, 1921). Однако, под-

черкивая уникальность запад ной демократии, институционализм одновременно провозгла-

шал ее универсальность. Демократия предполагала наличие дифференцированных политиче-

ских институтов гражданского правления, законодательных и судебных органов,

исполнительной власти и местных органов власти. Сравнительная политология занималась

детальным изучением функционирования перечисленных институтов, уделяя особое внима-

ние реформам (расширению избирательного права, проблеме олигархии, снижению угрозы

существовавшему порядку со стороны анархизма, социализма и коммунизма) и в не меньшей

степени — изучению контекста — нарастающих сдвигов в обществе, мировых войн, депрес-

сии и тоталитаризма.

Д этом плане сравнительная политология совпадает с основанием политик ческой науки в

целом. Можно сказать, что политическая Философия и сравнительная политология взаимно

влияли друг на друга. Каждая из них обогащала другую в плане анализа власти и идеальных

образцов справедливости. Классические проблемы и той и другой касались государства как

воплощения разума, мудрости, рациональности и его роли в воспитании добродетельных гра-

ждан.

Институционализм, черпавший первоначальные примеры из истории республиканского и

имперского Рима, многим обязан античности и эпохе Просвещения с ее доктринами естест-

венного и позитивного права. Право представляло собой органическое взаимоотношение ме-

жду вышестоящими и нижестоящими судьями и властями. Ученые, проводившие сравнитель-

ный анализ политических институтов, были в основном юристами. Они, например, изучали

кодифицированное римское право Юстиниана, многочисленные его комментарии и толкова-

ния, не говоря о законах Хаммурапи, институциях Гая, Салической правде, германском праве

и т. д. Для некоторых римское право было источником вдохновения. Другие находились под

влиянием теорий общественного договора, ставивших в центр внимания легитимность пред-

ставительства, отношения между индивидом и группой, гражданином и государством и опре-

делявших природу конституционного порядка. В этом плане политическая философия и право

Ф. М. Кирилюк394

составили два основных компонента институционального подхода в сравнительной политоло-

гии (Strauss, 1959).

Третьей составляющей политического сравнительного исследования была история. В цен-

тре внимания этой науки также находилось становление государства из полиса и националь-

ного примирения. Характеризуя конкретные эпохи, история описывала борьбу между церко-

вью и государством, между церковной и светской властью, борьбу за власть между монархом

и феодалами, гражданские войны и революции, превращая вопросы индивидуализма и теории

общественного договора из абстрактных принципов в вопросы жизни и смерти (Cough, 1957).

Тесные и запутанные связи политической философии, права и истории оформились в две

различные, но пересекающиеся традиции — континентальную и англосаксонскую. Для срав-

нительной политологии последняя стала наиболее важной. Ведя родословную от Бректона,

восходящую к XIII в., она включает таких авторов, как У. Блэкстон, П. Ансон, Р. Стаббс, А.

Дайси, П. Виноградофф и Мейтленд.

Институционализм, таким образом, сохраняет традицию конституционализма, отмечен-

ную передачей общих и частных полномочий от монархов коллективным органам власти по-

средством прав, закрепленных в хартиях, в которых демократия определялась как функция

парламента. Кроме того, в область сравнительного институционального исследования входи-

ли процедурные и инструментальные механизмы, с помощью которых свободу можно было

бы сделать предпосылкой чувства обязательности. Короче говоря, сравнительная политология

вела речь об эволюции демократии, демократия считадась инструментов улучшения человече-

ской нравственности «к которой движет человека егособственная природа» (Barker, 1946).

Свидетельством такого «движения» были великие демократические революции — англий-

ская, американская и французская. В последней проявились две мощные противоборствую-

щие тенденции: либеральный конституционализм 1789 г. и радикальное якобинство 1792 г.

(Furet, Owuf, 1989).

Как осуществить идеи этих революций конституционным путем — это один из вопросов,

отвечая на которые, история как фиксация событий включилась в современные поиски прин-

ципов правления. Если каждую революцию представить в виде системы правления, наилуч-

шим образом соответствующей человеческой природе, то каково наиболее подходящее инсти-

туциональное устройство для каждой из них? Что в каждом случае будет максимизировать

«формообразующую» силу демократических и других конституций, гарантирующих права и

свободы граждан? Прежде всего институционализм занимался изучением демократии как от-

крытой системы, что определяло центральное место проблемы выбора. Наряду с порядком

выбор был приоритетной категорией. Оба параметра стали мерилом оценки системы правле-

ния. Сравним в этом плане систему правления в Англии, США и Франции после революций.

Британский парламентаризм был образцом парламентарной системы в силу его высочайшей

стабильности. Американская президентская система в качестве центрального звена ставит вы-

бор и локализм. Во Франции же получился неустойчивый вариант английской системы. В

этом смысле государства и правительства можно оценивать в зависимости от их соответствия

первому и второму варианту, причем предпочтительнее приближение к первой модели.

Определяя политическое устройство, институционализм стремился охватить весь круг от-

носящихся к нему проблем: порядок и свободу выбора; интересы личности и общества; граж-

данские права и обязанности в соответствии с принципами ответственности и согласия; зако-

нодательную и исполнительную власть; избирательную систему; полномочия судов и судей и

преимущества писаных и неписаных конституций, о чем до сих пор ведутся споры в Англии;

преимущества унитарного государства по сравнению с федеративным, парламентарной сис-

темы перед президентской; функционирование правительства в виде кабинета министров

(Jennings, 1947); значение тайного совета и его отсутствия, преобразование имперских при-

дворных установлений в административные органы (Robson, 1956); эволюцию местных орга-

нов власти, процедурные правила поведения в парламенте (Cavhion, 1950), пересмотр законо-

дательства, роль судей, комитетов и системы комитетов (Wheare, 1955); избирательные

системы (Mackenzie, 1958; Lakeman, Lambert, 1959); и, кроме того, политические партии

(Ostrogorski, 1964, Michels 1958; Duverger, 1954).

В число сторонников этого направления входят многие именитые ученые — К. Шмитт в

Германии, У. А. Дженнингс, Э. Баркер и Г. Ласки в Англии, Л. Дюгюи и А. Зигфрид во Фран-

ции, К. Фридрих и Г. Файнер в США, если назвать лишь некоторых. Общим для них было не

только исключительное эмпирическое знание реального функционирования изучаемых инсти-

НОВІТНЯ ПОЛІТОЛОГІЯ

395

тутов, включая политические партии и парламентские комитеты, но и общее знание истории и

права античного и средневекового периодов и периода создания теории общественного дого-

вора.

Институционалисты не только исследовали функционирование демократических и авто-

ритарных форм правления в общих чертах. Они признавали, что политические институты

«работают» лишь постольку, поскольку они являются воплощением норм, ценностей и прин-

ципов самой демократии. Следовательно, институционализм никогда не сводился лишь к ме-

ханизмам правления, но учитывал то, как «институционализированы» демократические прин-

ципы. Предполагалось, что лишь некоторые общества «подготовлены» к демократии, в то

время как другие станут таковыми лишь в ходе развития в соответствующем направлении.

Так, например, колониализм рассматривался как необходимый этап для соответствующей

подготовки слаборазвитых стран к демократическому устройству с последующей передачей

полномочий и использованием опыта метрополий в колониях (Hancock, 1940; Wight, 1946).

Можно сказать, что институционализм был и остается лидирующим подходом в сравни-

тельной политологии. С течением времени институционализм менялся. Он начинал свое раз-

витие в период национализма в Европе, когда центральной была проблема сохранения и укре-

пления связей между нациями, разделенными культурным, языковым, религиозным и

местным национализмом. Позднее, когда актуализировался «социальный вопрос» (выражение

Ханны Арендт (Arendt, 1963), профсоюзы стали более организованной силой и вместе с поли-

тическими движениями различного рода выступали за расширение политического участия,

равноправия, за пересмотр понятия справедливости, за социалистическую и другие идеологии,

альтернативные либеральным принципам, важнее стали экономические факторы. Институ-

циональный анализ в этот период был направлен на вопросы отношения правительства к без-

работице, предпринимательству, плохим социальным условиям, появлению классовой поли-

тики, политическим движениям и движениям протеста, т. е. на вопросы, выходящие за рамки

существующих институтов если не по методам, то по принципам. И чем больше институцио-

нализм обращался к политэкономии, тем больше внимания он уделял анализу бюджетных и

финансовых институтов и их политики в кейнсианском контексте, видя в них средство защи-

ты от радикализации партийной политики. Вызов принципу частной собственности со сторо-

ны левых партий, использующих марксистские или социалистические идеи, не говоря уже о

распространении социалистических и коммунистических партий в Европе с их призывами к

обеспечению социальных и гражданских прав, подняли проблему не только тоталитарных ва-

риантов развития (коммунизм или фашизм), но и поставили на повестку дня новый вопрос: не

является ли парламентарный социализм следующим шагом в развитии демократии

(Schumpeter, 1947) государства всеобщего благосостояния и социальной или «индустриальной

демократии» (Clegg, 1951; Panitch, 1976). В этих типах демократии стали видеть альтернативу

тоталитаризму и средство предотвращения замены демократии тоталитаризмом через меха-

низм волеизъявления граждан на выборах. Это, конечно же, привело к смещению на полити-

ческие партии и модели голосования, равно как и на потенциальную привлекательность одно-

партийного бюрократического и авторитарного режима при различных тоталитарных

системах (Friedrich, Bneynski, 1962).

Возможно, институционалисты чересчур верили в созидательную способность демокра-

тических политических систем. Они «теоретически» оказались неспособны принять бесспор-

ные и явные расхождения между институционалистской теорией и практикой, когда дело

дошло до установления демократического строя в новых независимых государствах после

первой и второй мировых войн (Huntington, 1993). Институционализм обычно рассматривал

непредвиденное возникновение тоталитарных режимов в Италии и России, а также падение

Веймарской республики и расцвет фашизма как отклоняющиеся формы политического пове-

дения. Более того, по мере усиления радикальных марксистских коммунистических партий и

других экстремистских групп, особенно в Европе, после того как они бросили вызов не только

реально существовавшим демократиям, но и демократии как таковой, стало ясно, что следует

изучать психологические, экономические, социальные и организационные факторы вне рамок

институционального анализа. Если даже наилучшая в своем роде демократическая конститу-

ция (Веймарская республика) не смогла гарантировать функционирование демократии, то в

изобилии имеются примеры стран с безупречными конституциями, но антинародным правле-

нием (Советская конституция 1936 г.). Институционализм оказался неадекватным при попыт-

ке конструирования конституций. Предполагалось, что недемократические страны — это про-

Ф. М. Кирилюк396

сто пока «не состоявшиеся» демократии, ожидающие своего освобождения. Не лучшими были

результаты и там, где обретение независимости после второй мировой войны создало условия

для демократии (Huntmgton, 1993).

§ 2. «Новая» сравнительная политология

«Новая» сравнительная политология с ее акцентом на проблемы развития появилась в ат-

мосфере общего оптимизма послевоенного периода. Предпосылкой перспективы развития

представлялись благом, злом же считались коммунизм и холодная война. На Западе любой

шаг «влево» рассматривался как уступка Советскому Союзу, а любой шаг в сторону демокра-

тии — как благо для США и их союзников. В результате такого манихейского стиля мышле-

ния, независимо от тонкости мотивировки, все сдвиги «влево» в определенной степени мо-

рально обесценивались распространением сдвигов «вправо».

Теории развития приобретали определенную двусмысленность, чем не преминули восполь-

зоваться страны так называемого третьего мира. Такая двусмысленность затронула не столько

процессы формирования политических институтов в Европе (в послевоенный период восстанов-

ления, включая план Маршалла), сколько процессы «деколонизации» бывших колониальных

владений. Еще большая двусмысленность характеризовала применение США теорий развития в

Латинской Америке, реализовавшееся в деятельности «Союза ради прогресса», который многие

воспринимали просто как «неоимпериализм» с провозглашенным, но двусмысленным «нейтра-

литетом» между «первым» и «вторым» миром, т. е. между Западом и СССР и другими социали-

стическими странами. Результатом стал отказ в этом регионе от демократии в пользу однопар-

тийных систем и режимов личной власти с более или менее явным преклонением перед

социализмом, представление о котором было весьма туманным. Действительно, политика разви-

тия в моральном отношении оказалась столь сомнительной, что основные страны метрополии

попадали в положжении не только манипулирующих, но и манипулируемых.

В итоге политическая проблема состояла в сочетании деколонизации с демократической

передачей власти и переориентации национализма в контексте «новых национальных госу-

дарств». Колониализм при этом становился бы скорее «опекающим», чем руководящим.

Предполагалось, что демократические институты стали бы подходящими инструментами

«становящегося», позитивного, развивающегося государства. К тому же это позволило бы из-

бежать «перескакивания через этапы», как это было в случае коммунистического варианта

однопартийного государства, «минующего» «буржуазный этап развития» и следующего пря-

мо к социализму. На карту были поставлены два различных понимания «сути реальности».

Первый подход делал ставку на рынок плюс демократию (двойной рынок — в экономике и

политике), что должно было создать динамичное равновесие существующих возможностей и

помощи извне. Второй подход представлял эту стадию как неоимпериалистическую, гегемо-

нистскую, заменяющую экономический контроль на политический. В этом смысле передача

власти для одних заменяла революцию, в то время как для других революция была альтерна-

тивой регресса (примерами последнего стали Алжир для Франции, Вьетнам для США).

Соперничество между левыми и правыми имело последствия и для западных стран. В Ев-

ропе аналогией передачи власти была линия на создание государства всеобщего благосостоя-

ния и социал-демократическая политика; в том числе и там, где существовали большие, ле-

гально действующие и хорошо организованные и финансируемые коммунистические партии

(как во Франции и Италии). Появилось громадное количество литературы об участии рабочих

в управлении («югославская модель») и по демократии участия (Pateman, 1970). Социализм в

малых дозах стал подходящим «модификатором» либерального капитализма. Большая доля

сравнительных исследований была посвящена эволюции и проблемам социального государст-

ва всеобщего благосостояния (Offe, 1984).

В сравнительных исследованиях доминировали два альтернативных варианта теорий разви-

тия: теория модернизации и теория зависимости. Теоретики модернизации представляли собой

разобщенную группу специалистов по сравнительной политологии, в том числе Г. Алмонд, С.

Хантингтон, Д. И. Аптер, Л. Пай, М. Винер, Л. Байндер, Э. Шилз и Т. Парсонс, и многие другие,

некоторые из них сочетали исследование отдельного случая с аналитическими работами широ-

кого плана по сравнительному изучению процессов развития. Если говорить о духовном пред-

шественнике такого рода исследования, так это, конечно же, М. Вебер, который шел вслед за К.

Марксом. К сторонникам теории зависимости следует отнести из экономистов П. Барана и А. Г.

НОВІТНЯ ПОЛІТОЛОГІЯ

397

Франка, из историков П. Андерсона и Э. Хобсбаума, из политологов Г. Китчинга, К. Лиза и Б.

Андерсона.

Для большинства авторов из первой группы формула «деколонизация плюс рост, плюс

демократизация» была легитимной стратегией зависимости, особенно под патронажем «опе-

кающего» колониализма (Shils, 1962). Представители второй группы избирали стратегию ге-

гемонии и господства. Все это означало борьбу как в теории, так и на практике. В результате

ученые, использовавшие в значительной мере один и тот же материал по одним и тем же

странам, могли прийти к совершенно противоположным выводам, Кения служит тому хоро-

шим примером (ср.: Leys, 1974; Kitching 1980; Bienen, 1974).

Каким бы ни было воздействие такой политизации на сравнительную политологию, эта

научная субдисциплина стала менее европоцентричной и сосредоточилась на вопросах демо-

кратизации ветрищах, вставшихна путь перехода отнедемократическорго режима к демокра-

тическому. Политологи стали верить в «созидательную» способность конституций и прави-

тельства и больше полагаться на необходимость одновременного и совместного создания

политических институтов «снизу» и «сверху». Государство в развивающихся странах должно

брать на себя ответственность за поддержание и стимулирование развития и, следовательно,

за контроль над его последствиями (Apter, 1965). В широких рамках теории развития была яв-

ная посылка, что рано или поздно развивающийся с необходимостью воспроизведет те же ос-

новные социальные и культурные ценности и институты, что и промышленно развитые стра-

ны — особенно науку; считалось, что по мере экономического роста появится разделение

труда, начнется развитие среднего класса, частных и государственных предприятий и т. д. Ус-

пешное развитие покончит с «традиционными» пережитками и «первобытностью» (Geerti

1963) и создаст предпосылки дальнейшего развития. Следовательно, по мере того как госу-

дарство сможет лучше извлекать пользу, опосредовать и контролировать последствия эконо-

мического роста, оно будет создавать новые возможности в обществе в направлении стабиль-

ных преобразований.

Такие теоретические установки требовали лучшего понимания малоизвестных культур и

опыта. Если первоначально институционалисты имели дело с политэкономией в связи с про-

блемами безработицы, финансовой политики, контроля над циклами деловой активности и т.

д., то в новых условиях их внимание обратилось к западному опыту «великого перехода» от

доиндустриального к индустриальному обществу и его использованию «третьим миром»

(Polanyi, 1944). Исследовательский интерес переместился при этом с государства на социаль-

ные структуры, на то, как лучше вводить в оборот ценности и культурные принципы демокра-

тии, как влиять в научном направлении на процесс социализации и мотивации поведения лю-

дей, как способствовать усвоению этих принципов. В таком ключе исследовали

проникновение демократических норм и политических ценностей в национализм, в эту дви-

жущую силу борьбы за независимость и автономию.

Таким образом, теории развития способствовали сравнению обществ с резко отличающи-

мися друг от друга социальными и политическими институтами и культурным опытом. Цен-

тральные гипотезы строили на основе «современных» западных образцов политических ин-

ститутов, которые образовались при переходе от теократического государства к светскому, от

статусных отношений к договорным, от докапиталистического уклада к капиталистическому,

от статичного понимания изменений в обществе к эволюционному, от органической солидар-

ности к механической, от традиционной власти к рациональной (легальной) власти, от

Gemeinschaft к Gesellschaft, а для носителей более радикальных убеждений — при переходе от

докапиталистического общества к буржуазной демократии и в перспективе к социализму.

Крупномасштабные различия, выявленные в ходе конкретных исследований, создали основу

для сравнений, в центре которых находились социальные изменения, способные как укрепить,

так и ослабить потенциал демократии. Ослабление контроля над социальной напряженностью

и контроль над ней ведут к признанию главенствующей роли государства. При этом задача

политики состоит в поддержании политического равновесия, стабильности и жизнеспособно-

сти. Там, где социальная напряженность не может быть смягчена и правительствам не удается

институционализироваться, возрастает предрасположенность к росту авторитарных режимов

и «преторианских переворотов» (Huntinglon, 1968).

Было бы неправильно сказать, что чем больше «новая сравнительная политология» уделя-

ла внимание процессам социальных изменений, тем меньше она обращалась к конкретным

политическим институтам. Но в своих попытках использовать в виде гипотез результаты изу-

Ф. М. Кирилюк398

чения перехода от доиндусриального общества к индустриальному на Западе она придавала

столь же большое значение обществу, как и государству, где власть появляется из различных

источников, далеко не все из которых обычно имеют политический характер. Подход, в

ocнове ктоpoгo лежит дихотомия «традиционное -современное», стремился выделить наибо-

лее выпуклые ценности и нормы, которые, будучи укорененными и усвоенными, могли бы

способствовать успешному переходу и к «современности», и к демократии.

Не менее важно определить ценности, которые плохо усваивается и которым сопротив-

ляются. У компаративистов есть целый пантеон классиков в области социальной истории, ис-

торической социологии и антропологии — М. Вебер, Э. Дюркгейм, Ф. Теннис, Г. Зиммель, В.

Парето, Г. Острогорский, Р. Михельс, Р. Редфилд, Б. Малиновский, А. Р. Радклифф-Браун, Э.

Эванс-Причард, К. Леви-Стросс и др., — ставивших вопросы о связи между убеждениями и

социальной практикой.

Акцент на институционализацию, интернализацию и социализацию норм — в значитель-

ной степени основан на теории научения, почерпнутой из социальной психологии, и теории

ценностей, взятой из политической антропологии. Несомненное влияние оказали концепция

идентичности Э. Н. Эриксона, работы Д. Макклелланда о «мотивации достижения» и теория

фрустрации- агрессии Дж. Долларда (Erikson, 1968; McCtelland, 1911; Dottard, 1939).

Эти концептуальные подходы помогали в поиске ответа на вопрос о том, как различные

культуры и этнические группы реагируют на нововведения. Эти проблемы были рассмотрены

на обширном конкретном материале: от сравнения «традиционализма» и «современности»

(Eisenstadt, 1973; Rudolph, Rudolph). Делая упор скорее на качественных, нежели на количест-

венных методах и функциональных рамках, теоретики социального изменения ориентирова-

лись на проблему «уравновешивания» норм, подходящих для демократии и развития, их за-

крепления в виде соответствующего поведения, усвоения адекватных ролей и ролевых связей,

что в свою очередь, усиливало бы и институционализировало нормы. Недостаток «соответст-

вия» между ними ведет к возникновению «напряженности», снятие которой — уже «полити-

ческая» проблема.

Можно сказать, что политический интерес к культуре начал проявляться с исследований

национального характера до теорий политического насилия (Gurr, 1971), условий политиче-

ской интеграции (Geerti, 1963) и этнических конфликтов (Horowitz 1985). Исследования по

модернизации находились под сильным влиянием социологов, персонально Т. Парсонса. Сис-

тематическое сравнение обществ и систем государственной власти, особенно результатов по-

литики, можно найти в работах С. М. Липсета, Ф. Селзника, Д. Белла, А. Корнхаузера, Ф.

Конверса, Р. Дарендорфа, М. Яновица, Э. Шилза и А. Турена. Среди рассматриваемых ими

вопросов были проблемы этноса, первобытного состояния и необходимости понимания «ос-

новных ценностей» общества, различных реакций политических культур на перемены в обще-

стве (Apter, 1971).

Политическая экономия, которую институционалисты сводили к финансовым институтам,

роли казначейства и центральных банков и, конечно же, проблемам производственного цикла,

значению безработицы для развития демократии (Schumpeter, 1947, р. 47), повернулась в сто-

рону «развития». Из экономистов либерального толка в сравнительной политологии особенно

известны У. У. Ростоу, У. А. Льюис и А. Хиршман. Первый занимался тем, что можно назвать

«веком Америки», второй — Африкой и карибскими государствами, последний — Латинской

Америкой. Компаративисты, работающие в области «модернизации», разошлись с теоретика-

ми «зависимости» на почве «альтернативной» политэкономии. Послед-11ние предложили

критическое осмысление капитализма и империализма и выдвинули альтернативные рецепты

построения социализма «сверху» через создание однопартийного государства, минуя этап

буржуазной демократии. Такого рода вопросы лучше всего представлены в работе П. Барана

1962 г. «Политическая экономия роста», оказавшей влияние на несколько поколений привер-

женцев теории зависимости в Латинской Америке и внесшей существенный вклад в то, что

стало отражением радикальных сравнений процессов развития, включая исследования по от-

дельным и нескольким странам, Ф. Кардозо, Ж. Сюре-Каналя и С. Амина, хотя эти авторы об-

ращались также к работам Л. Альтюссера, Э. П. Томпсона, Н. Пуланзаса и многих других. По-

скольку теория развития, будь то в форме исследований модернизации или теории

зависимости, распространялась в период «холодной войны», то свойственная этому периоду

конфликтность отразилась на методологическим: уровне сравнительного анализа в виде про-

тивостояния функционального и диалектического подходов. Первый исходил из идей равно-

НОВІТНЯ ПОЛІТОЛОГІЯ

399

весия в контексте либерального капитализма как основы демократии. Второй — из идеи кон-

фликтов, лежащих на пути к социализму. В зависимости от теоретической ориентации опре-

делялся и смысл национализма. Одни авторы трактовали его роль в абсолютистском ключе

(Anaerson, 1986). Другие понимали его как средство интеграции (Apter, 1971; Coleman, 1958).

Третьи — как череду преторианских переворотов (Huntington, 1968). Высказывались мнения о

мобилизующих свойствах национализма, о его роли в создании национального дискурса

(Anderson, 1991). Он рассматривался также как трансформирующая сила, использующая пар-

тии и партийное правление как инструменты (Gellner, 1983; Hobsbaum, 1990), и как дезинтег-

рирующая сила (Migdal, 1988), или во всех перечисленных смыслах в соответствии с контек-

стами (Almond, Flanagan, Mundt, 1973).

Указанные проблемы включались в сравнительные исследования широкого плана, а также

в моноисследования, детально изучавшие отдельные темы и случаи социального изменения,

развития, гегемонии, власти. Сочетание разных типов исследования привело к появлению так

называемой политической этнографии, в рамках которой проводится сравнение внутри и ме-

жду странами «третьего мира», между странами с однопартийной системой, между автори-

тарными режимами изучаются проблемы стабильного демократического правления, связан-

ные с усилением социального расслоения. Фактически были изучены все стороны социальной

жизни с точки зрения их значения для политики, включая образование, элиты, гражданскую

культуру и социализацию в разных гражданских сообществах (Almond, Coleman, I960;

Coleman, 1965; Almond, Verba, 1963).

Внимание ко всем сторонам жизни общества характерно для идеологии, в особенности

националистической, которая вырабатывала эти подходы в противовес радикализму или в со-

единении с ним. Национализм стал основой для изучения легитимности, мобилизации через

политические партии, массовых движений, популизма и лидерства, особенно их связи (авто-

ритаризмом и отказом от демократии (Jonesku, Gellner, 1969; Lint, Stepan, 1978; О’ Donnell,

1973).

http://mgimofp. narod. ru/307. htm

Основні поняття і категорії

• авторитаризм;

• більшість;

• диктатор;

• диктатура;

• комунікація політична;

• порівняльна політологія;

• расизм;

• революція;

• свобода;

• свобода особи;

• свободи політичні;

• тоталітаризм.

Авторитаризм (від лат. autoritas — влада, вплив) — політ. концепція і політична практика, в ос-

нову яких покладено зосередження монопольної чи значної більшості влади в руках

однієї особи чи групи осіб, а також його виправдання: політ. режим, встановлений

або нав’язаний такою формою влади, що занижує або виключає роль представниць-

ких ін-тів влади. У політології поняття А. розглядається як явище, протилежне де-

мократії. А. як методу управління притаманні: рекрутування політ. еліти шляхом

кооптації, призначення згори; скасування або значне обмеження, звуження політ.

прав і свобод громадян; обмеження діяльності політ. партій та інших сусп. угрупо-

вань; народ не визнається як гол. джерело і суверен влади; дії держ. ін-тів суворо ре-

гламентуються, можливості опозиції зведені до мінімуму, не виключені політ. реп-

Ф. М. Кирилюк400

ресії і не реалізується дем. принцип поділу влади. За А. відбувається формалізація і

вихолощення справжнього організаційного і регулятивного сенсу політ. процедур та

ін-тів, що пов’язують д-ву і суспільство. А. всіляко сприяє пасивності мас, їхній від-

стороненості від політ. процесів. Головною опорою авторитарних режимів є домі-

нуючі вертикальні силові структури влади — армія, каральні органи. Основа стилю

діяльності — безапелнційно-командний метод керівництва; розпорядження, накази,

директиви з вимогою їх безумовного виконання. Основний засіб подолання кризо-

вих ситуацій — сваволя і репресії. Засади і ступені А. можуть бути різними: від ра-

ціональних, виправданих ситуацією (стан війни, сусп. криза) до ірраціональних, ко-

ли А. набуває крайньої форми відкритості. Слід розрізняти А. і тоталітаризм. На

відміну від останнього, авторитарним формам влади властиві певні елементи демок-

ратизму, зокрема автономія особистості і суспільства в неполіт. сферах.

Пом’якшеними варіантами Д. є олігарх, конституц. форма влади, за яких формально

допускаються поділ влади, багатопартійність, існування профспілок та інших сусп.

організацій за умови їхньої підконтрольності, обмежені вибори парламенту при до-

мінуванні виконавчої влади і зрощуванні правлячої партії з держапаратом, відмова

від тотального контролю над суспільством і обмежене вторгнення в позаполітичні

сфери, переважання харизматичних традицій.

Авторитарні режими вважаються природними або виправданими в умовах зламу

старих соціальних структур у процесі переходу від традиц. стану суспільства доін-

дустріального рівня. У подальшому передбачається і почасти досягається перева-

жання ліберальних елементів істеблішменту і поступове формування громадян, сус-

пільства. (Друкується за: В.В. Мадіссон. Політичний енциклопедичний словник).

Більшість — кількісне переважання прихильників якоїсь ідеї чи рішення над їхніми противни-

ками, а також сукупність вищезгаданих прихильників. Вважається найпершою заса-

дою дем. способу прийняття спільних рішень, головною й необхідною умовою об-

рання кандидата на виборну посаду. Розрізняють Б. відносну хоча б на один голос

більшу від суперника, чи альтернативні пропозиції, абсолютну, коли на користь

якогось рішення віддали свої голоси 50 відсотків голосуючих плюс ще хоча б один, і

кваліфіковану (її іноді називають конституційною) — вона може дорівнювати двом

третинам або навіть трьом чвертям усього складу тих, хто приймає рішення чи здій-

снює обрання.

Політична боротьба в суспільстві точиться переважно довкола завоювання Б. (у

парламенті або ж серед населення). Однак у сучас. політ. науці і практиці зростає

усвідомлення того, що Б. не завжди є ознакою істини і справедливості; що рішення

Б. часто залежать від емоцій і настроїв, незавжди бувають кваліфікованими и відпо-

відальними; що, зрештою, гніт більшості нічим не кращий, ніж гніт одного тирана, а

справжня демократія передбачає поважання прав меншості. (Друкується за: С. Г.

Рябов. Політичний енциклопедичний словник.)

Диктатор (від лат. dictator — повторювати, диктувати, наказувати) — володар, правитель, що

одноосібно управляє державою і маэ необмежену владу. Д. як найвища посадова

особа з необмеженою владою вперше з’являється в Рим. республіці. Призначався

консулами за погодженням із сенатом на час найбільшої небезпеки для д-ви, але не

довше ніж на 6 місяців. Після виконання свого завдання, ліквідації небезпеки або по

закінченні 6-місячного строку Д. складав свої повноваження.

Спочатку посаду Д. обіймав лише патрицій, у 356 р. до н. е. ним уперше став

плебей. Владу Д. подібного типу востаннє зафіксовано в 220 р. до н. е. Згодом Д.

почали призначати з порушенням респ. законів, їхня влада набула монархічного ха-

рактеру. Так, у 82 р. до н. е. Корнелія Сулла був призначений Д. на невизначений

строк (dictator perpetuus). Після смерті Гая Юлія Цезаря законом Марка Антонія, 44

р. до н. е. посаду Д. ліквідовано.