Левинас Э. Избранное: Трудная свобода

Подождите немного. Документ загружается.

зитивным смыслом и с необходимостью подразумевающее сознание? Разве сознание,

даже при условии уничтожения мира, не будет по-прежнему обладать трансцендентным

значением — хотя бы лишь значением «уничтоженного мира»?

К тому же есть один текст — правда, предшествующий «Идеям», но чрезвычайно важный,

— где Гуссерль прямо утверждает невозможность сознания без интенциональности:

«Исток понятия «переживание» (Erlebnis) находится в сфере психических «актов». И хотя

его расширение привело нас к такому понятию переживания, которое включает в себя

также не-акты, тем не менее отношение взаимосвязанности (Zusammenhang),

координирующее или соединяющее не-акты с актами — то есть, коротко говоря, с

единством сознания, — настолько существенно, что в отсутствие чего-либо подобного мы

вообще не можем говорить о переживании»

. В менее эксплицитной форме аналогичные

высказывания в изобилии присутствуют также в «Идеях»

При описании интенциональности и структуры сознания нельзя умолчать о личностном

характере сознания. Психическая жизнь отнюдь не является анонимным потоком во

времени. Пережитое всегда принадлежит некоторому «Я»

. В «Логических

исследованиях» Гуссерль отрицает, что Я представляет собой лишь момент интенций: Я

отождествляется с тотальностью интенций, наполняющих определенное время и взаимно

дополняющих друг друга. В «Идеях» сделан шаг вперед: Я предстает здесь в качестве

нередуцируемого элемента жизни сознания

. Акты проистекают, если можно так

выразиться, из Я, которое живет в этих актах

. И соответственно тому модусу, в каком Я

живет в актах, рецепция спонтанности сознания отличается от рецепции

интенциональности. В актах, характеризуемых как акты внимания, творческого суждения

и синтеза, утверждения и отрицания

, описание должно сохранять (до всяких

интерпретаций) эту активность Я, эту спонтанность во всех ее формах

. В некоторых из

этих «полагающих» актов Я живет не как нечто пассивно наличествующее в них, а как

центр излучения, «как первоисточник их порождения»

. В этих актах имеется как бы

fiat

* Я.

Однако Я не только активно и ощутимо присутствует в эксплицитном актуальном cogito,

но связано также с потенциальной сферой сознания, и связано именно потому, что оно

некоторым образом выключено из нее. Сам факт выключенное™ позитивно определяет

потенциальную сферу: она потенциальна, потому что Я выключается из нее.

Свойственная моему Я возможность выключиться из области потенциального и вновь

обратиться к ней предполагает ее принципиальную отнесенность к этому Я. Фон

сознания составляет собственную принадлежность Я', он, так сказать, есть поле его

свободы

Итак, Гуссерль подхватывает здесь высказывание Канта, согласно которому «Ямыслю

должно сопровождать все мои представления»

В «Идеях» Я остается еще чистой формой, которую невозможно определить

. Такое

понимание подверглось изменениям в ходе дальнейшей эволюции учения Гуссерля, что

вскоре, благодаря ожидаемым публикациям, станет достоянием общественности. В этих

исследованиях Я рассматривается во всей его конкретное™ и впервые предпринимается

попытка дать феноменологическое объяснение старым проблемам личности,

габитуальности и т.д. В этих исследованиях Я уже не сводится к чисто формальной,

лишенной собственного содержания точке, из которой исходят акты: теперь оно

рассматривается как личность. Но для того чтобы говорить об этих вещах определенным

образом, нужно дождаться публикации гуссерлевских работ.

В настоящий момент для нас важно отношение между интенцио-нальностью и Я. Что

касается Я, оно не составляет реальной части

акта мышления (каковыми будут,

например, ощущения), но возвещает о себе совершенно особым образом, что дает

Гуссерлю основание рассматривать его наличие в сознании как «некоторую

трансцендентность в имманентности». «Чистое Я... ни в каком смысле не может считаться

реальным Erlebnis или элементом Erlebnis»

Тот способ, каким Я относится к своему акту, должен стать предметом

феноменологического описания

. Но скажем сразу: не следует злоупотреблять

выражением «Я относится к своему акту», как если бы речь шла об отношении в мире

вещей или об отношении сознания к своему объекту

. Эта «транцендентность в

имманентности» есть специфическая и нередуцируемая структура.

Мы настаиваем на специфичности Я как «трансцендентности в имманентности», чтобы

подчеркнуть: понятие Я не вступает в противоречие с интенциональностью сознания.

Введение Я отнюдь не означает превращения сознания в «субстанцию, которая имеет

основание в самой себе» и нуждается в интенциональности для самотранс-цендирования

— сознание есть в первую очередь интенциональность. И только внутри этого феномена,

при полном уважении к трансцендентальному способу существования сознания, мы

различаем в нем субъективную и объективную стороны, Я и объект

. Говорить о Я — о

точке, из которой исходят акты, — возможно только как о внутренней характеристике

интенциональности.

Подведем итоги. Понятие Я принадлежит субъективности совершенно иначе, нежели

гилетические данные, и никоим образом не противоречит понятию интенциональности

как фундаментальной структуры сознания, но предполагает его.

Глава четвертая

Теоретическое сознание

Мы уже говорили о том, что интенциональность не сводится к чистой репрезентации

объекта. Гуссерль называет состояния сознания словом «Erlebnisse» — «переживания».

Сам этот термин, согласно Гуссерлю, приближает понятие сознания к понятию жизни, то

есть побуждает нас рассматривать его в том богатстве и многообразии аспектов, которое

характерно для нашего конкретного существования. Практические или эстетические

категории (мы уже отмечали) конституируют бытие в той же мере, что и чисто

теоретические категории.

Тем не менее говорить здесь о равнозначности означало бы искажать мысль Гуссерля. В

его философии (и, быть может, именно в этом пункте мы должны отмежеваться от него)

познание, представление есть жизненный модус, отнюдь не равный другим и тем более не

второстепенный. Теория, репрезентация играет первостепенную роль в жизни; она служит

основанием всей сознательной жизни вообще; она есть та форма интенциональности,

которая выступает надежным фундаментом всех остальных ее форм.

Роль, какую играет в сознании представление, сказывается на самом смысле интуиции.

Именно в этом корни интеллектуализма, характерного для гуссерлевского интуитивизма.

И, разумеется, мы не можем оставить без внимания эту роль представления.

Примат теоретического сознания утверждается Гуссерлем с самого начала его

философствования, уже при разработке понятия интенциональности

. Хотя мы опираемся

в нашей работе на «Идеи», необходимо вернуться к формированию понятия

представления в «Логических исследованиях», помня о позиции, занятой Гуссерлем в

этой книге, и терминологически сопоставить «Логические исследования» с «Идеями».

Необходимо также сказать несколько слов о позициях, которые занимал Гуссерль

соответственно в «Логических исследованиях» и в «Идеях». Тогда мы сможем поместить

его тезисы в соответствующую проблемную среду и понять их в зависимости от тех

целей, которые они преследовали.

Позиция «Логических исследований» реалистична. Хотя всякое сознание здесь

понимается как сознание некоторой вещи, сама эта «некоторая вещь» мыслится

пребывающей вне сознания. Отсюда имманентный анализ сознания обнаруживает в нем

только гилетические данные (ощущения, Empfindungen, в терминологии «Логических

исследований») и акты, интенции

, в то время как

корреляты этих актов принадлежат не сознанию, а миру объектов. Решительный шаг

вперед, совершенный в «Идеях», состоит в том, что Гуссерль продумал идею

интенциональности до конца и увидел, что такое противопоставление сознания и объекта

не имеет смысла. Именно в сознании, в интенциональности обнаруживается подлинно

конкретный и первичный феномен, источник самого противопоставления субъекта и

объекта. В результате описание сознания принимает новую терминологию, способную

точнее передать трансцендентальную структуру сознания.

«Идеи» различают в сознании, с одной стороны, гилетические данные и одушевляющие

их акты, а с другой стороны, то, сознанием чего является сознание. Субъективная сторона

интенциональности, те схватывания (Auffassungen), которые одушевляют гилетические

данные, именуются у Гуссерля поэзами

. Им противостоит их коррелят — то, сознанием

чего выступает сознание; он именуется поэмой*. Однако ноэма не сливается с объектом

сознания. Отношение ноэзы к поэме «не может быть тем же самым, какое имеется в виду,

когда мы говорим об отношении сознания к его интенциональному объекту»

. Объект

восприятия дерева есть дерево, а ноэма этого восприятия — его полный коррелят, дерево,

взятое во всей сложности его предикатов и прежде всего во всей сложности модусов его

данности: дерево зеленое, освещенное, данное в восприятии или в воображении, ясно или

смутно, и т.д. Ноэма «дерево» соотносится с объектом «дерево». Но проводимое в

«Логических исследованиях» различение между сознанием и независимым от него

объектом не входит здесь в различение между объектом и ноэмой сознания. Ибо ноэма

есть не что иное, как объект, который рассматривается рефлексией в модусах его

данности. В самом деле, мы вновь обнаруживаем объект в совокупности элементов,

конституирующих ноэму. Среди них различается ядро (Kern) предикатов,

характеризующих предмет, служащих его основанием; они образуют quid (чтойность)

предмета

. И эти предикаты соотносятся с неким фундаментом, неким «икс», предикатами

которого они выступают

, — с неким «объектом-полюсом», своего рода «субстанцией»,

необходимо присутствующей в описании предмета

и способной оставаться

тождественной при изменении предикатов. Этот «икс» проявляется в предикатах то с

одной стороны, то с другой

. Отношение сознания к своему объекту — это отношение

ноэзы и самой ноэмы

к «объекту-полюсу»

. В восприятии дерева предикаты вроде

зеленое, большое, крепкое, красивое принадлежат к ядру

. Но ядро ноэмы — то, что в

«Логических исследованиях» называется материей, — определяет не только объект

сознания, но и « в качестве чего» оно схватывается со-

знанием: каковы его признаки, приписываемые ему сознанием формальные отношения.

«От материи зависит, что объект предстает акту как именно такой, а не иной»

. Я могу

воспринимать одного и того же Наполеона и как «победителя при Йене», и как

«побежденного при Ватерлоо». Объект идентичен, материя различна.

С другой стороны, следует различать среди характеристик ноэмы тот способ, каким

объект является сознанию — «die Weise wie es bewusst ist»

: например, «данный в

качестве восприятия (wahr-nehmungsmässig)», «данный в качестве воспоминания

(erinnerungs-mässig)», «данный в ясной интуиции (klaranschaulich)» и т.д. Отметим, что

этот последний род характеристик присущ не только собственно ноэзам, но и самой

ноэме. Слова «воспоминание», «восприятие», «интуиция» характеризуют не только

субъективную сторону интенции, но сами объекты в качестве коррелятов этих актов

заключают в себе характеристики вспоминаемого, воспринимаемого, постигнутого

интуицией

. Объекты вкупе с этими характеристиками и образуют ноэму.

Совокупность предикатов, призванных выразить интенционное quid в приписываемых

ему признаках и категориальных формах, — совокупность, именуемая в «Логических

исследованиях» материей, — в «Идеях» называется смыслом (der Sinn) ноэмы

. Понятие

смысла следует отличать от понятия ядра: это последнее выражает смысл, реализованный

в интуиции

Смысл, взятый в совокупности модусов его осознавания, образует то, что Гуссерль

называет «полной ноэмой» (das volle Noema)

. Поскольку в «Логических исследованиях»

различение ноэзы и ноэмы еще не было четко проведено, под именем материи Гуссерль

рассматривает здесь в первую очередь поэтический коррелят смысла

Акты различаются не только своей материей или смыслом: разные акты могут иметь

одинаковый смысл. Восприятие, воспоминание или акт воображения могут быть

направлены на один и тот же объект, мыслимый одинаковым образом

, — на одного и

того же «победителя при Йене». Различаться же они будут присущей каждому из этих

актов особой манерой полагать свой объект, мыслить его существующим

. Факт

полагания объекта именуется в «Идеях» тезисом ноэзы

. Различные акты, служившие

нам примерами, имеют разные тезисы. Ноэматический коррелят тезиса состоит из тех

характеристик, которые образуют полную ноэму и выражают способ, каким дан объект. В

«Логических исследованиях», где ноэматическая сторона акта не берется, тезисы

рассматриваются под именем качества акта

Теперь, когда определены термины, нам будет нетрудно показать, в каком смысле

теоретическое отношение к объекту, теоретический тезис, первенствует (по убеждению

Гуссерля) в жизни сознания и каким образом он определяет природу интуиции.

Гуссерль исходит из того утверждения Брентано, что все психические феномены «либо

суть представления, либо опираются на представления как на свое основание»

. «Ничто

не может быть предметом суждения, желания, надежды или страха, если не

представляется»

. Заимствуя эту характеристику интенциональности у Брентано,

Гуссерль добавляет, что термин «представление» неоднозначен, и следует начать с его

анализа, чтобы добраться до соответствующего смысла высказывания Брентано. С точки

зрения Гуссерля, проблема состоит в том, чтобы узнать: каков тот смысл слова

«представление», который позволяет принять эту формулировку?

У Брентано она означает следующее: в сознательной жизни мы имеем дело либо с

простыми представлениями, либо, когда речь идет о других актах — суждения, надежды,

желания и т.д., — их объект может быть дан лишь в чистом представлении, которое

только и предъявляет этим актам их объект, — представлении, с которым они должны

соотноситься, чтобы обрести направленность на объект. Такая соотнесенность — не

простая ассоциация, но внутренняя связь; она образует сложный акт, направленный на

единственный объект. Без представления такие акты существовать не могут: «Интенцио-

нальное переживание (Erlebnis) вообще обретает соотнесенность с чем-либо предметным

только в силу того, что в нем переживается акт представления (Vorstellen), который делает

предмет представленным (vorstellig macht)»

Но прежде чем идти дальше, поспешим добавить: ни у Брентано, ни у Гуссерля тот факт,

что объект наслаждения, желания и т.д. должен быть представлен, прежде чем он будет

переживаться как вызывающий наслаждение или желаемый, вовсе не подразумевает

отрицания интенциональности, присущей этим аффективным или волевым актам. Уже в

«Логических исследованиях», где роль представления в конституировании объекта еще

более важна, чем в «Идеях», Гуссерль противостоит той точке зрения, что «ощущение

само по себе* не содержит никакой интенциональности, не отсылает к ощущаемому

объекту вне самого ощущения. Только объединяясь с представлением, оно обретает

некоторую соотнесенность с объектом — но такую соотнесенность, которая определяется

в качестве интенциональной единственно через сплетенность с интенциональным

отношением, а не сама по себе считается таковым»

. Гуссерль цитирует слова Брентано, в

которых утверждается интенциональный характер ощущения: «Мы об-

ладаем представлением и, более того, ощущением не как чем-то, что само по себе лишено

связи с вещью и обретает ее благодаря ассоциации. Нет, акт удовольствия или

неудовольствия направлен на представляемый объект и не может существовать без

подобной направленности»

Теперь вернемся к понятию представления у Брентано. Согласно Гуссерлю, он понимает

под представлением акт, который позднее Гуссерль назовет «нейтрализованным актом»

Его природа состоит в том, что он представляет простой образ предмета, в котором

предмет является помимо каких-либо притязаний на существование или

несуществование

. Здесь полностью отсутствует такая характеристика, как юмовская

«вера» (belief). Образ парит перед нами, и мы не можем высказать никаких суждений по

поводу его существования или несуществования.

Однако, согласно Гуссерлю, анализ интенциональности показывает, что сложные акты не

содержат в себе репрезентации в смысле определенного выше «простого представления».

Суждение не есть результат согласия, добавочного по отношению к простому и чистому

представлению такого рода, и не заключает его в себе. Оно ограничивается тем, что

обладает тем же «смыслом», той же «материей», каковой обладает такое «чистое и

простое представление». Но материя не существует независимо от качества, и чистое

представление в самом деле обладает неким качеством. Именно оно заменяет, к примеру,

в суждении качество, тезис суждения. Итак, следует отличать понятие представления-

материи, которое может быть общим для разных актов, от понятия репрезентации в

смысле чистого представления, которое есть качество, тезис среди других качеств и

тезисов. Именно представление-материя составляет необходимый элемент всякого акта, а

не любой акт чистого представления (каче-ство+материя), как можно было бы подумать,

исходя из первой части формулировки Брентано. «Следовательно, эта вторая часть сама

по себе, то есть высказывание о том, что всякое интенциональное переживание (Erlebnis)

имеет в основе представление, будет подлинной очевидностью в той мере, в какой

представление понимается как дополнительная материя»

На той стадии, на которой мы застаем эту концепцию, она еще не делает решающего шага

к утверждению примата теоретического подхода над всеми прочими способами подступа

к реальности, прежде всего над всеми прочими типами интенций. В самом деле, то, что

характеризует в акте тот или иной модус соотнесенности с объектом и, соответственно,

тот или иной модус существования предмета, — это не материя, но качество, тезис; и,

соответствен-

но, «полная ноэма», «der Gegenstand in der Weise wie er gegeben ist» (предмет в том

модусе, в каком он дан). Итак, если свести предложение Брентано к тому утверждению,

что всякий акт опирается на представление, понятое как материя, как смысл, то это будет

почти равнозначно утверждению интенционального характера актов сознания, без каких-

либо предварительных суждений относительно способов данности реального.

Теоретический способ полагания предмета в качестве существующего будет способом

того же уровня, что и любой другой, ибо он тоже будет нуждаться в представлении,

понятом как материя.

Но Гуссерль на этом не останавливается. Если в восприятии или в суждении он не

находит «чистого представления» как целостного акта и вынужден отвергнуть

высказывание Брентано, истолкованное таким образом, то термин «представление»

[représentation], понятый в другом смысле, вполне мог, по его мнению, восстановить

формулировку Брентано во всей ее полноте.

Речь идет о таком понятии представления, которое является родовым по отношению к

понятиям суждения, восприятия и «чистого представления» у Брентано. «Имя

«представление» приложимо ко всякому акту, в котором нечто становится для нас

предметным (in welchem uns etwas gegeständlich wird) в определенном, более узком

смысле, — как, например, в восприятиях или в интуициях, параллельных восприятиям

которые сразу и целиком (in einem Griff) схватывают объект и держат его в одном луче

мысли; или как в одночленном акте, которым выражен субъект категорических

утверждений; в актах простого предположения (Akte des schlichten Voraussetzens),

функционирующих в качестве первых членов (Vorderglieder) актов гипотетических

высказываний, и т.д.»

. Гуссерль называет такие акты номинальными; однако он не

собирается отождествлять представление с грамматическим понятием имени.

Специфический способ мыслить объект в акте номинации служит характеристикой более

обширной сферы актов, превосходящей сферу именования.

Чтобы прояснить такое понятие представления, приведем следующие соображения

Гуссерля: «S есть Р» служит коррелятом соответствующего утвердительного суждения.

Но сам факт, что S есть Р, — само это «положение дел», Sachverhalt, как именуется у

Гуссерля такой коррелят, — дан совершенно иным образом, когда вместо суждения —

акта, образованного как синтез последовательных актов

, — мы превращаем Sachverhalt в

субъект или первый член гипотетического суждения: «Если S есть Р, то Q есть R». Этот

второй способ данности Sachverhalt аналогичен способу данности субъекта в суждении, а

также восприятию. Для него характерен тот

единственный луч, который направлен в гипотетическом суждении на Sachverhalt —·

первый член.

Таким образом, под «именем» Гуссерль подразумевает не только существительные.

Анализируя роль имени в предложении, он обнаруживает, что его изначальная функция

состоит в том, чтобы служить субъектом утверждения

. Если понимать под

представлением номинальный акт, тогда формулировку Брентано, по мнению Гуссерля,

следует признать вполне здравой. Можно сказать, что «всякий акт либо сам есть

представление, либо основан на одном или многих представлениях»

Мы только что отличили суждение, направленное на Sachverhalt, от акта, его

именующего. Но возможно ли отстаивать единство этих актов, несмотря на такое

различие?

Гуссерль видит различие в том, что одно и то же Sachverhalt дано то как синтез, еще

только находящийся в процессе конституиро-вания «во множестве лучей»

, то как уже

конституированный синтез, данный в одном потоке. Но это лишь различие материи

(смысла), а не качества (тезиса). Различие между актом именования Sachverhalt и актом

высказывания относительно него состоит не в способе полагания этого Sachverhalt как

существующего, а в категориальной и формальной структуре, которая, как было сказано

выше

, принадлежит к материи. Кроме того, возможность такой трансформации в

материи синтетического акта — номинализация, по выражению Гуссерля

, —

свойственна любым синтезам: конъюнктивным, дизъюнктивным и прочим, а не только

предикативному синтезу, каковым является суждение. Во всех этих актах

множественность лучей, направленных на артикуляцию синтеза, может преобразоваться в

единый луч

. Но качество акта этим не затрагивается.

Итак, суждение и номинальный акт принадлежат к одному и тому же роду актов, которые

именуются объективирующими актами (objektivierende Akte). И уже внутри этой группы

различаются «имена» и «суждения». Но, с другой стороны, само качество

объективирующих актов различается в теоретических актах и в актах, заключающих

нейтрализованные тезисы. Этот термин обозначает уже знакомые нам «чистые

представления», которые Брентано хотел положить в основание всей жизни сознания, в

том числе суждений. Они не входят в акт суждения; но в него могут входить их

нейтрализации. Они не имеют никакого первенства в сравнении с суждением, ибо

составляют с ним два вида, принадлежащих к одному роду объективирующих актов.

Если теперь понятие «представления» отождествить с понятием объективирующего акта,

то значение формулировки Брентано может

быть, по мнению Гуссерля, сохранено во всей его полноте. Тогда она должна

подразумевать следующее: «Каждое интенциональное переживание (Erlebnis) либо есть

объективирующий акт, либо содержит некий подобный ему акт в своем «основании».

Иначе говоря, в этом последнем случае оно с необходимостью заключает в себе, в

качестве конститутивного элемента, объективирующий акт, материя которого есть в то же

время его материя, особым образом тождественна ей»

. Этот примат объективирующих

актов, теоретических актов — ибо понятие о них заимствовано из утверждения — прямо

провозглашается Гуссерлем: «Вообще отношение к предметности конституируется в

материи. Но любая материя, согласно нашему закону, есть материя некоторого

объективирующего акта и лишь через него способна стать материей другого,

основанного на нем актуального качества. Нам следует в известной степени различать

первичные и вторичные интенции, причем вторичные обязаны своей интенциональностью

только тому факту, что они опираются на первичные»

Как нам кажется, концепция сознания в пятом Исследовании не только утверждает

приоритет теоретического сознания, но видит в нем единственный способ приближения к

тому, что составляет бытие предмета. Разумеется, мы не должны терять из вида — и мы

настаиваем на этом! — те места, где утверждается интенциональный характер не-

теоретических актов: акты воления, желания, аффекта связаны со своими объектами. Но в

«Логических исследованиях», где рассматривается только поэтическая сторона актов, не

принимается во внимание то, что эти акты добавляют к конституированию предмета.

Создается впечатление, что в реалистическом подходе «Логических исследований»

объективирующие акты достигают бытия, существующего независимо от сознания, а не-

объективирующие акты выполняют функцию соотнесения с этими объектами, но не

вносят никакого вклада в их реальное конституирование. Предмет явлен только благодаря

материи, а материя — это всегда материя объективирующего акта. Следовательно,

явленный нам существующий мир обладает модусом существования предмета, данного

теоретическому взгляду. Реальный мир есть мир познания. Характеристики вещей, как,

например, «значение», «привычность» и т.д., даются нами, но не конституируют предмет

в его существовании. Такова, во всяком случае, позиция, выраженная в первом издании

«Логических исследований». Вот почему в разделе III шестого Исследования, формально

дезавуированном во 2 издании

, Гуссерль отрицает, что высказывания желания,

вопрошания, воления выражают нечто принадлежащее к области предметов. Он

утверждает их в качестве теоретических суждений рефлексии, объективирующих актов,

объектом которых служит сознание, акты вопрошания, желания и т.д.

В предыдущей главе мы говорили об этом иначе потому, что позднее Гуссерль отказался

от этих положений. В зрелом феноменологическом подходе, каким мы застаем его в

«Идеях», центральной стала та мысль, что бытие — это переживание (le vécu), и его

реальность сама по себе есть то, чем она оказывается для жизни, во всей полноте ее

модификаций. Эта мысль обязывает отнести к характеристикам бытия также те

структуры, которые коррелируют с не-объективирующими актами; обязывает говорить о

других модусах существования, нежели модус теоретического объекта, и тем самым

позволяет преодолеть позицию «Логических исследований».

С другой стороны, сам факт, что мы запоздали с ее изложением, оправдывается тем, что

она никогда не была отвергнута окончательно. Гуссерль никогда не переставал

утверждать, что теория — восприятие и суждение — играет преобладающую роль в

нашей жизни, где конституируется мир. Представление всегда будет основанием всех

актов. И если объекты сложных актов, каковыми для Гуссерля являются, например, воля,

желание и т.д., существуют иначе, нежели объекты простых представлений, они тем не

менее должны некоторым образом заключать в себе модус существования теоретического

объекта

. Нам кажется, можно даже говорить о том, что философия Гуссерля порождает

проблему: как примирить эти два значения существования одного и того же предмета.

Для теории интуиции примат теоретического сознания имеет фундаментальное значение.

Позже мы увидим это. Акт интуиции — тот акт, который приводит нас в контакт с

бытием, — будет прежде всего теоретическим, объективирующим актом, несмотря на

модификации, которые попытались ввести «Идеи» в понятие объективирующего акта.

Но если понятие объективирующего акта заимствовано из области утверждения и

окрашивает гуссерлевскии интуитивизм в тона интеллектуализма, то, напротив, сам факт,

что восприятие и суждение отнесены к одному и тому же роду актов

, и в суждении

усматривается лишь очередное категориальное образование того же качества, что

именование и восприятие, — сам этот факт подготавливает интуитивистскую теорию

истины, которой посвящена следующая глава. Впервые суждение и восприятие

сблизились и оказались на одном уровне, давая тем самым понять, что истина в этих актах

должна быть идентичной; что обоснование суждения, вероятно, содержит в себе нечто от

обоснования восприятия.

Глава пятая

Интуиция

В предыдущей главе было показано, что предмет может быть дан только в

объективирующем акте и что наш контакт с реальным имеет структуру представления.

Но не всякое представление с равным правом полагает свой объект как существующий

. В

самом деле, возможно иметь дело и с чисто воображаемыми, и с «только мыслимыми»

предметами. Мышление, понятое как интеллектуальная игра, сопровождающая

скатывание слов, — тоже интенциональность: оно тоже направлено на означаемый

объект. Однако это не значит, что оно имеет дело с существующим предметом, а потому

не имеет права полагать его в качестве существующего. Модус сознания или

представления, посредством которого мы вступаем в контакт с сущим, — это акт

определенной структуры, каковым является (скажем сразу) интуиция.

Чтобы лучше разобраться в этой структуре, вероятно, будет небесполезно

охарактеризовать «чисто сигнификативное» мышление, в котором предмет означается, не

будучи данным.

Гуссерль заимствовал понятие «сигнификативного акта» из семантики. Всякое слово,

всякое имя обладает значением (Bedeutung), которое есть не просто представление,

ассоциированное со словом, но нечто, с чем слово или имя связаны посредством особой

интенции. Благодаря этой интенциональности «слово есть не просто вербальный звук, но

выражение. Оно подразумевает нечто (er meint etwas) и, подразумевая, соотносится с

предметным (auf Gegenständliches)»

. Интенция слова не требует с необходимостью,

чтобы ее предмет был непосредственно видим, как это имеет место в случае воображения

или восприятия; для того чтобы слово имело смысл, достаточно, чтобы объект

подразумевался.

Запомним эту характеристику сигнификативного акта: объект не видим, не достигается,

но подразумевается. Кроме того, сигнификативный акт есть факт непрерывного общения.

Например, в той мере, в какой мы не обладаем образом или восприятием, мы

ограничиваемся этим простым актом подразумевания объекта — и в то же время

понимаем и то, что он нам говорит, и то, что говорим мы сами.

Если абстрагироваться от того, что Гуссерль называет «слоем логоса»

— его содержат,

помимо прочего, акты выражения, которые Гуссерль берет за исходный пункт, — то мы

придем к более широкому понятию сигнификативного акта, охватывающего всю

совокупность актов, подразумевающих свой объект, но не достигающих его.

Сигнификативная интенция пуста, как бы не реализована

. Однако она может

реализоваться в некотором образе или восприятии. В самом деле, акты другого типа могут

соотноситься с тем же самым предметом, который подразумевается в сигнификативной

интенции. Эти акты «с большей или меньшей адекватностью наполняют [erfüllt]

(подтверждают, подкрепляют, иллюстрируют) его [сигнификативного акта]

означивающую направленность и тем самым актуализируют свою соотнесенность с

предметом»

Однако различие между интуитивным актом, достигающим своего предмета, и

сигнификативным актом, лишь подразумевающим его, — это не различие большей или

меньшей ясности, большей или меньшей эксплицированности актов. Неинтуитивная

интенцио-нальность — не просто имплицитный намек на интуитивную мысль, некий

сокращенный вариант полностью реализованного акта. Это не различие в степени, как

если бы речь шла о противопоставлении беглого наброска, бледного образа сочной и

совершенной живописи

. Сказать, что интуиция актуализирует простую и чистую

интенцию, подразумевающую предмет, — значит сказать, что именно в интуиции мы

непосредственно соотносимся с предметом, достигаем его. Именно в этом различие между

подразумеванием некоторой вещи и ее достижением. Сигнификативная интенция не

обладает ничем из того, что свойственно ее объекту: она лишь мыслит его. Тот факт, что

сигнификативная интенция не есть смутная интуиция, отчетливо выступает в следующем:

мысля, к примеру, некоторую математическую теорему, мы можем понять ее смысл,

проанализировать ее различные артикуляции, но при этом не иметь отчетливого видения

тех идеальных объектов и отношений, которые она выражает. «Сделать ясной» некоторую

мысль... — это некоторым образом осуществимо для означивающего представления»

Итак, сигнификативная интенция отличается от интуиции не смутностью или неясностью,

но пустотой — свойством, на которое мы уже указывали. Для нее характерна потребность

в той полноте (Fülle), которая присуща интуиции

. Сигнификативная интенция только

мыслит предмет, а интуиция дает нам нечто от самого предмета. Даже когда интуиция не

перцептивна (особый случай интуиции), когда она есть воображение, она представляет

предмет по аналогии. Что же касается чисто сигнификативной интенции, она «вовсе не

есть «представление» в собственном смысле; ничто от предмета в ней не живет»

Однако ненасыщенность пустой интенции, о которой мы говорили, могла бы навести нас

на мысль, будто пустая интенция — не что иное, как ожидание явления предмета. Но хотя

ожидание, не-