20
термодинамики и к проблеме жизни. Если в 1895 году для Энгельса это были про-
блемы, то в 1944 году – это уже даль науки, а не проблема, но, может быть, это лже-
проблема, тогда вообще ею заниматься не стоит. Все ли это правильно? Может
быть, там ложные вещи, только учеными терминами изложены. В общем, я решил
воспроизвести дело Энгельса, разобраться с этой наукой, как связаны между собой не-
решенные вопросы науки, которые классики завещали науке будущего. И если бы не
было такого завещания классиков науке будущего, естественно, не появилась бы идея
об организации научного студенческого общества, направленного на решение этих про-
блем.
Арест, следствие, трибунал
Воспоминания
После ранения я лечился в эвакогоспитале 5016 – теперь это Институт нейрохирур-
гии имени Бурденко на 5-й Тверской Ямской. У меня была прекрасная память, которая
позволяла мне играть вслепую одновременно три партии в шахматы с сильными игро-
ками и все выигрывать. Здесь и произошло событие, которое привело к моему аресту.
Я хотел организовать научное студенческое общество, посвященное проблемам, по-
ставленным классиками: “Куда девается теплота?” и “Почему возникает жизнь?” Такой
специальности не было, поэтому и возникла идея общества.
Ликвидация Коминтерна была предметом разговоров. И было понятно, что проис-
ходило в 1938 году. Я был за Коминтерн. С одной стороны, Сталин вроде воюет пра-
вильно. С другой стороны, делает какие-то уступки – ликвидирует Коминтерн. Но я
думаю, что он продал Коминтерн за второй фронт. Когда отправили в госпиталь, я
пистолет свой прихватил, так что могли арестовать за незаконное ношение оружия.
Неустойчивость была, я мог стрельнуть в Иосифа. Такая ситуация была.
Мое личное дело цело, там у меня хороший наградной лист. Когда меня уже во вто-
рой раз сажала милиция, то они ходили, смотрели мое дело. Реабилитированным дела
дают. Но по личному делу вряд ли можно понять, что инкриминировалось. Когда идет
допрос, следователь своей рукой пишет “Вопрос:..”, после этого пишет текст вопроса,
затем – “Ответ:...”. После ответа может остаться полторы строчки пустые. Затем
следующий вопрос, и так далее. Подписываешь страницу снизу. А когда приходишь во
второй раз, то до следующего вопроса уже пустых мест нет. Когда меня второй раз
арестовали, я, естественно, в протоколе допроса, по всем пустым местам провел
черточки, чтобы следователь Бицаев не мог приписать. Я уже был образованный. Ме-
ня не расстреляли потому, что тогда много народу было арестовано и некогда было со
всеми разбираться. А мальчишек они очень отслеживали. Я думаю, что мы потеряли
очень многих из нестандартных... Эвальд Ильенков случайно ушел от расправы. Их
должны были тоже всех пересажать, всю философскую компанию, человек пять, но
обошлось.
С идеей научного студенческого общества я пошел к одному из знакомых. А он по-
шел к секретарю комсомольской организации Московского авиационного института
посоветоваться. 24 апреля 1943 года секретарь комсомольской организации МАИ “на-
рисовал телегу”, в которой говорилось, что пытаются создать организацию против
комсомола, – так сперва это интерпретировалось. Фамилию этого человека, наверное,
можно восстановить. Это должность была такая, поэтому нет ничего тут особенно-
го. Так началось дело.
В Новосибирске 11 сентября 1943 года я шел с экзаменов в Институт инженеров
железнодорожного транспорта, на лестничной клетке нашего дома стоят двое, я во-
шел в дом, а они вслед за мной и : “Пройдемте”. Сперва посадили в Новосибирске. При-
чем, наибольшее удовольствие они испытывали, когда с “мясом” выдирали орден из
гимнастерки. Приходит арестованный, думает, что орден его защищает, а он берет и
рванет. А через два дня меня отправили в Москву. Вначале держали под Москвой, по-
том привезли на Лубянку. Но не били. Взять они хотели здесь, в Москве, но я уехал. В
Новосибирске тоже была паника, не сказал им никто, что меня арестовывать соби-
раются. Отцу я написал, что “согрешил не ведая и ведаю, что согрешил” – такое ней-
тральное письмо, которое не дало ему оснований для подозрений. Привезли из Новоси-
бирска в Москву, на Лубянку, в “сердце советской разведки”, как она называлась. Там
была внутренняя тюрьма, которую зэки называли “Гостиница страхового общества
России”, потому что это здание было когда-то зданием Госстраха, а в середке здания
была гостиница. Гостиница была переделана под тюрьму, привилегированную тюрь-
му, и Солженицын там тоже сидел. На допросах я говорил то, что думаю. И про Ко-
минтерн, и про Маркса говорил. Говорил, что верить можно в Господа Бога – в Маркса
верить нельзя, его надо знать. Спрашивают: “А ты его знаешь?” Я ответил: “Нет. На-
до бы изучить его, посмотреть еще”. “А раз ты не с нами, то наш враг”. После того,
как он допрос дописал, нужно было мне все подписать. Он говорит: “Подтвердишь – мы
тебя в штрафбат отправим”. А для меня штрафбат, это родное, милое дело, уж, по
крайней мере, хоть родители не пострадают. Такой способ обмана существовал. Мно-