Сидихменов В.Я. Маньчжурские правители Китая
Подождите немного. Документ загружается.
Гуансюя в Пекине. «Я осмелюсь просить вас, — ее голос дрожал от
волнения, — оставить Его величество здесь. Ему нечего бояться
иностранцев».
Цыси на время прекратила свои приготовления, сердито посмотрела на
просительницу и подумала: «Иметь при себе императора крайне необходимо.
Тогда можно торговаться с иностранными державами о спасении ее
собственной жизни. Оставить наложницу Чжэнь Фэй в Пекине опасно: она
может попасть в руки «иностранных дьяволов». Но еще хуже, если она будет
сопровождать императора в ссылке и возбуждать в нем дух непокорности и
содействовать тайным интригам». Так созрело решение Цыси о физическом
уничтожении Чжэнь Фэй.
Об этом трагическом событии распространялись различные версии.
Говорили, что сама Цыси посоветовала наложнице покончить жизнь
самоубийством — броситься в колодец и тем самым сохранить свою честь.
Но несчастная девушка, став на колени, ответила отказом. Ее горький плач
был прерван резким криком: «Исполняйте повеление ее величества!»
Говорили, что император Гуансюй, присутствовавший при этой трагической
развязке, умолял Цыси отменить это повеление. Последняя резко отвергла
его просьбу, сказав: «Пусть она умрет немедленно!» После этих слов евнухи
схватили жертву и на глазах у Цыси и Гуансюя бросили в колодец.
Цыси сказала стоявшему рядом Гуансюю, лицо которого было
искажено горем и гневом: «Садись в повозку, закройся занавеской, чтобы
никто тебя не видел!» Император, переодетый в крестьянскую одежду,
уселся в повозку и печально смотрел вперед через отверстия в плотной
занавеске.
Опасаясь, что Цыси будет опознана в пути и тогда не миновать
возмездия, придворные предложили ей переодеться в платье старой
служанки и покинуть дворец в неприметной двухколесной повозке,
запряженной мулом, а старую служанку нарядить в одеяние вдовствующей
императрицы и отправить в императорском паланкине.
Известный в те времена конфуцианский ученый Цзин Шань, хорошо
знавший маньчжурский двор, оказался свидетелем поспешного бегства Цыси
из Пекина. Свои наблюдения он зафиксировал в дневнике, который был
обнаружен в его доме 18 августа 1900 г. После вступления союзных войск в
Пекин и бегства Цыси жена, наложница и дочь этого конфуцианского
ученого отравились, приняв" яд. Сам он погиб в колодце, куда его сбросил
старший сын.
Ниже переданы в сокращенном виде некоторые места из дневника
Цзин Шаня, передающие атмосферу панического состояния маньчжурской
верхушки.
12 августа. Иностранцы подходят все ближе и ближе. Юй Лу,
наместник столичной провинции Чжили, застрелился из револьвера в
местечке Цайцунь. Он укрылся с этой целью в лавке гробовщика — место с
дурным предзнаменованием! Его войска трижды терпели поражение — в
Бэйцане, Янцуне и Цайцуне. Ли Бинхэн, губернатор провинции Шаньдун, 14
августа прибыл в Хэсиу, и, несмотря на предпринятые усилия восстановить
порядок в войсках, два дивизионных начальника, Чжан Чуньфа и Чэнь
Цзэлин, отказались сражаться. Ли Бинхэн, видя безвыходное положение,
покончил с собой, приняв яд. Жун Лу сообщил Цыси прискорбную новость:
император и министры вместе оплакивают бедствие, в котором оказалась
наша славная империя по вине некоторых сановников и бунтовщиков. Жун
Лу воздержался от самооправдания: он был мудрым человеком. Цыси
сказала, что непременно покончит жизнь самоубийством и побудит это
сделать и императора, но не покинет Пекин. Жун Лу умолял ее
воспользоваться его советом — остаться в Пекине и издать указ об
обезглавливании князя Дуаня и его сообщников и таким путем доказать миру
свою невиновность. Однако она все еще цеплялась за надежду, что
сверхъестественные силы ихэтуаней смогут спасти Пекин, и жестокая
бомбардировка посольского квартала продолжалась.
14 августа. Город Тунчжоу пал, и теперь иностранцы начали
бомбардировать столицу. Сегодня Верховный императорский совет
собирался пять раз во Дворце спокойствия и долголетия. Ее величеству
доложили о необходимости выехать в Калган. Сановник Лань вбежал в
помещение и крикнул: «Старая Будда, иностранные дьяволы ворвались в
город». Сановник Ган И, прибывший вслед за Ланем, подтвердил: «Ваше
величество должны немедленно укрыться, иначе они убьют вас».
Поздно ночью вновь собрался Верховный императорский совет, на
котором присутствовали сановники Ган И, Чжао Шуцяо и Ван Вэньшао. «Где
остальные? — спросила Старая Будда и продолжала: — Предполагаю, что
разбежались по домам, оставив нас здесь, надеясь, что мы сами изберем себе
лучший выход из создавшегося положения. В любом случае вы, три
сановника, должны сопровождать меня в пути». Обращаясь к Ван Вэньшао,
она добавила: «Вы слишком стары, и я не хотела бы, чтобы вы взяли на себя
такие тяготы. Отправляйтесь быстрее и, когда сможете, присоединитесь ко
мне». Затем она сказала остальным двум сановникам: «Вы оба хорошие
наездники и будьте всегда при мне».
15 августа. Мне сказали, что сегодня утром Цыси поднялась рано,
поспешно оделась в обычное голубое платье крестьянской женщины. Это
платье заранее было для нее приготовлено. Первый раз в жизни ее прическа
выглядела на китайский манер. Три обычные повозки подъехали к
помещению, где находилась Цыси.
Всем наложницам ведено было собраться вместе, и Цыси объявила, что
никто из них не должен покидать дворцы и сопровождать ее. Любимая
наложница императора Гуансюя по имени Чжэнь Фэй также присутствовала
здесь и осмелилась обратиться к Цыси с просьбой разрешить императору
остаться в Пекине. Такая просьба вызвала гнев Цыси, и она резко крикнула
дежурному евнуху: «Сбросьте это вредное существо в колодец!» Стоявший
здесь же император Гуансюй, охваченный горем и волнением, встал на
колени, стал умолять вдовствующую императрицу отменить свое повеление,
но она резко отвергла его просьбу. «Пусть она умрет немедленно», -
повторила она свое повеление. Евнухи Ли и Сун схватили наложницу Чжэнь
Фэй и сбросили ее в большой колодец, недалеко от Дворца спокойствия и
долголетия. Цыси повелительно сказала Гуансюю, лицо которого исказили
гнев и горе: «Садись в повозку и плотно закрой занавеску, чтобы тебя никто
не видел».
Рано утром 14 августа 1900 г. кортеж беглецов покинул Пекин через
ворота Дэшэнмэнь. Беглецов сопровождали войска (тысяча человек) под
командованием генерала Ма Юйкуня и примерно такое же количество
императорской гвардии. Спустя несколько часов в эти же ворота вступили
японские солдаты.
Одетая в короткую хлопчатобумажную кофту крестьянки и шаровары,
доходившие до щиколоток, Цыси уселась, скрестив ноги, в поданную ей
повозку. Ее длинные пышные волосы были в беспорядке завязаны сзади
простой сатиновой лентой, которая спускалась на лоб. Она вынуждена была
остричь длинные ногти и снять драгоценные наконечники, предохранявшие
их от поломки. Трудно было представить, что сидящая на корточках
маленькая старая женщина является грозной повелительницей огромной
страны.
— Трогай! — властно приказала Цыси погонщику и добавила: — Если
иностранные дьяволы попытаются остановить тебя, ничего им не говори. Я
сама скажу им, что мы, бедные беженцы, возвращаемся в свои семьи.
Так вдовствующая императрица «самоизгнала» себя из столицы Китая.
Первую остановку беглецы сделали в Летнем дворце. Солдаты,
охранявшие дворец, вначале не могли признать в женщине, одетой в
скромные крестьянские одежды, свою повелительницу. И только когда
услыхали ее повелительные распоряжения, пришли в себя и убедились, что
перед ними вдовствующая императрица. Немного отдохнув здесь,
императорский кортеж двинулся дальше. В целях безопасности Цыси
повелела генералу Дун Фусяну направить его войска в район Датун —
Сюаньхуа для сопровождения императорского кортежа.
«Самоизгнание» Цыси проходило в трудных условиях: приходилось
питаться грубой пищей, спать на жестких лежанках, совершать длительные и
утомительные переезды без отдыха, испытывать волнение перед
неизвестностью. Ее бегство из Пекина было настолько поспешным, что не
хватило времени захватить с собой нужную одежду. Одеяние вдовствующей
императрицы выглядело настолько скромно, что ее невозможно было узнать:
простая прическа, скромные сандалии, деревенская одежда придавали ей вид
женщины из простонародья. Вид у императора Гуансюя также оставлял
желать лучшего: его волосы были всклокочены, лицо покрылось густой
щетиной и почернело от пыли, коса расплелась.
В первую ночь после бегства из Пекина беглецы спали как
путешественники из простонародья, на глиняном кане (род лежанки) в
скромной гостинице, где невозможно было достать на ужин даже риса, и они
вынуждены были довольствоваться кашей из проса.
Следующую остановку беглецы сделали в небольшом городе Хуайлай,
расположенном в 100 километрах севернее Пекина. Глава города У Юн с
нескрываемым волнением встретил Цыси, совершил перед ней челобитье и,
извиняясь много раз, предложил подкрепиться пшенной кашей: больше у
него ничего съедобного не оказалось. Цыси, привыкшая к богатой еде,
состоявшей из ста и более блюд, сделала добродушное лицо и, внешне
сохраняя спокойствие, сказала:
— Хорошо, что есть хотя бы пшенная каша. Принесите ее скорее. В
такое лихолетье и такая еда — божий дар.
Спустя некоторое время У Юн после тщательных розысков обнаружил
в покинутом кухонном столе пять яиц и передал их главному евнуху Ли
Ляньину. Последний с радостью взял такую драгоценную находку: три яйца
передал вдовствующей императрице и два — императору Гуансюю,
— Мы настолько спешно покидали дворец, — пояснила Цыси,— что
не захватили с собой никакой одежды. Я имею только то, что на мне. Мне
очень холодно. Не могли бы вы достать для меня какую-либо одежду?
У Юн, почтительно выслушав просьбу вдовствующей императрицы,
ответил:
— У меня недавно умерла жена; после нее осталось несколько халатов,
но они настолько грубые, что я не осмелюсь предложить их почтительной
Будде.
— Это не имеет никакого значения, — прервала его Цыси.— Главное,
чтобы одежда согрела мое тело.
В городе Хуайлай Цыси и Гуансюй сменили неудобные для
длительной поездки повозки на легкие паланкины, сделанные из ивовых
прутьев.
О своем бегстве из Пекина Цыси вспоминала: «Я провела долгие
мучительные дни в паланкине с раннего утра до позднего вечера, когда мы
останавливались в какой-нибудь деревушке. Питание было грубым. Нам
потребовалось более месяца, чтобы добраться до города Сианя. После такой
поездки я заболела и пришла в себя только через три месяца».
31 августа 1900 г. Цыси приказала князю Дуаню объединить
рассеянные войска, приостановить дальнейшее наступление союзных войск и
защитить тыл, где двигалась императорская процессия. 10 сентября 1900 г.
Цыси и Гуансюй прибыли в Тайюань — столицу провинции Шаньси,
губернатором которой был грозный и жестокий Юй Сянь, смещенный с
такой же должности в провинции Шаньдун.
Бегство Цыси из Пекина 14 августа 1900 г. напоминало бегство
императора Сяньфэна в 1860 г. из Пекина во время тайпинского восстания.
Тогда брат императора — великий князь Гун был оставлен в Пекине для
ведения переговоров с англичанами и французами и заключения с ними
соглашения на любых условиях. Теперь повторялось примерно то же самое.
7 сентября 1900 г. во время следования императорского кортежа из
Пекина в Тайюань от имени императора Гуансюя Цыси издала указ,
предписывавший Ли Хунчжану и князю Цину (И Куану) начать переговоры с
державами. В указе говорилось: «Ныне мы почтительно сопровождаем Ее
величество в поездке на временное жительство в Тайюань. В свое время
сановникам было приказано остаться в столице и заниматься
государственными делами. Затем было приказано князю Цину (И Куану)
возвратиться в столицу, чтобы совместно с Ли Хунчжаном вести переговоры
с иностранными государствами».
8 течение 30 лет Ли Хунчжан слыл видным государственным деятелем
маньчжурского правительства. Его восхождение началось с назначения в
1870 г. на пост наместника столичной провинции Чжили. В 1894— 1895 гг.,
проиграв войну Японии, Китай вынужден был принять унизительные
условия побежденной страны. Надо было найти виновника поражения в
войне, и им стал Ли Хунчжан: его сместили с поста наместника Чжили, но
оставили членом Палаты по иностранным Делам. В этой должности он
принимал участие в переговорах с иностранными государствами.
В октябре 1898 г. Ли Хунчжана направили в провинцию Шаньдун
обследовать состояние реки Хуанхэ, а в декабре 1899 г. — в южные
провинции Гуанчжоу и Гуанси в качестве наместника. Тогда ему
исполнилось 76 лет. Такое назначение расценивалось как удаление его от
активной государственной деятельности. Некоторые считали, что
оставшуюся часть своей жизни он проведет в провинции Гуанчжоу и на этом
завершит свою служебную карьеру. Но судьба уготовила ему иной конец
жизни.
18 июня 1900 г., когда казалось, что война Китая с державами
неизбежна, Верховный императорский совет предложил Ли Хунчжану
немедленно прибыть в Пекин. Вначале он думал направиться в Дагу
пароходом, присланным из Шанхая. Но затем этот план был изменен. Ли
Хунчжан в силу усложнившейся обстановки на Севере Китая не спешил с
отъездом в Пекин. «Князь Цин и Жун Лу ничего не смогли сделать, —
рассуждал Ли Хунчжан, — то что же я смогу сделать, если союзные войска
находятся недалеко от Пекина?»
3 июля 1900 г. Верховный императорский совет вновь подтвердил свое
прежнее решение и настаивал на немедленном прибытии Ли Хунчжана в
Пекин. 17 июля он отплыл на судне из Гуанчжоу в Шанхай, куда прибыл 21
июля 1900 г. Здесь он получил телеграмму от Юань Шикая, в которой
говорилось о решении трона объявить войну державам и о том, что
иностранные посольства в Пекине находятся в серьезной опасности. В
другой телеграмме сообщалось о падении Тяньцзиня. Юань Шикай не
советовал в такое сложное и опасное время отправляться на Север Китая.
После получения таких телеграмм Ли Хунчжан решил временно остаться в
Шанхае.
7 августа 1900 г. указом трона Ли Хунчжан был назначен главой
маньчжурской делегации на переговорах с державами. Это был уже дряхлый
седой старик с длинной бородкой. Обе его ноги были частично
парализованы, и он мог ходить только с помощью своих слуг. Находясь в
Хуайлае (в 100 километрах севернее Пекина), Цыси 11 сентября 1900 г.
повелела князю Цину (И Куану) вернуться в Пекин и также принять участие
в переговорах с державами. Понимая сложность переговоров, он с неохотой
принял такое повеление и, перед тем как отбыть в Пекин, имел длительную
беседу со вдовствующей императрицей. Цыси дала указание проводить в
отношении союзных держав такую же политику, какую проводил князь Гун в
1860 г. в отношении англичан и французов.
Князь Цин (И Куан) был нерешительным, беспринципным, без
определенных убеждений человеком, поэтому вся работа по подготовке и
проведению переговоров с державами и подписанию заключительного
протокола легла на плечи Ли Хунчжана.
После падения Пекина трон возлагал большие надежды на Ли
Хунчжана. 19 августа 1900 г. Цыси издала указ, предписывавший Ли
Хунчжану незамедлительно вступить в переговоры с представителями
держав. Однако он все еще находился в Шанхае и медлил с возвращением в
Пекин. Это вызвало раздражение императрицы.
Чем же объяснить медлительность Ли Хунчжана? Историки объясняли
это различными причинами. Вот некоторые из них.
Во-первых, не было уверенности, что его преждевременное прибытие в
Пекин могло разрешить создавшийся кризис и изменить политику
правительства. Выход из кризиса Ли Хунчжан видел в защите иностранных
посольств в Пекине и в подавлении ихэтуаней. Но блокада посольств
продолжалась, а ихэтуани заполонили столицу и пользовались
покровительством тропа. В таких условиях не могло быть и речи о
переговорах.
Во-вторых, державы выдвинули предварительное условие для
перемирия — это безопасный переезд посольства из Пекина в Тяньцзинь. Ли
Хунчжан предлагал прекратить блокаду и штурм посольского квартала, если
посланники откажутся покинуть Пекин. Его предложение не было принято.
В-третьих, отношение держав к Ли Хунчжану было неодинаковым.
Так, например, вновь назначенный германский посланник Мумм после
убийства Кеттлера заявил, что не может признать Ли Хунчжана главой
маньчжурской делегации на переговорах. Когда Мумм прибыл в Шанхай, он
отказался встречаться с Ли Хунчжаном. Английская печать в Шанхае
поносила Ли Хунчжана за его якобы прорусские убеждения.
14 сентября 1900 г. Ли Хунчжан на китайском судне отправился из
Шанхая в Тяньцзинь, куда прибыл 19 сентября. Русский корреспондент
навестил его и затем написал, как он выглядел: «Ли Хунчжан был очень стар,
дряхл, высок и грузен, все время кашлял. По его лицу можно было подумать,
что он тяжело страдал и от собственной болезни, и от тех бедствий, которые
стряслись над его родиной. Под левым глазом был виден шрам раны,
нанесенной ему в Японии фанатиком-японцем».
Когда его спросили, кто повинен в возникновении восстания
ихэтуаней, он ответил:
— Князь Дуань и окружавшие его министры. Вместо того чтобы
пресечь вовремя все волнения, они только еще более разжигали их,
покровительствовали ихэтуаням. Они и должны быть ответственны за
происшедшие последствия, но нельзя карать неповинный китайский народ,
который был вовлечен в бедствия своим собственным невежеством.
Вместо того чтобы немедленно следовать в Пекин, Ли Хунчжан около
трех недель находился в Тяньцзине. Он понимал всю сложность переговоров
с державами. В частности, Германия настаивала, чтобы руководители
ихэтуаней были наказаны не маньчжурским правительством, а
непосредственно державами.
Предвидя, что это предложение может быть принято державами, Ли
Хунчжан настоял на незамедлительном опубликовании указа о наказании
руководителей ихэтуаней. 25 сентября 1900 г. появился императорский указ
о наказании пяти князей и двух сановников.
Его просьба к Цыси вернуться в столицу, чтобы ускорить ведение
переговоров с державами, была отклонена: она боялась, что державы
задержат ее в качестве военного преступника.
Находясь в изгнании, Цыси не забывала о своем верном прислужнике
Юань Шикае — «ученике» и «выдвиженце» Ли Хунчжана.
В 1900 г., когда вдовствующая императрица с приближенными бежала
из Пекина и находилась в Сиани, Юань Шикай занимал пост губернатора
провинции Шаньдун. По установившимся обычаям, сын после смерти своей