
121
этом Погодин утверждал, что «мы не слепые орудия Высших сил, мы действуем как хотим, и
свободная воля есть первое условие человеческого бытия, наше отличительное свойство».
Но так же как человеку недоступно проникнуть в тайну Провидения, невозможно и
проследить «намерения и действия человека по законам свободы». Историк не может
ответить на вопрос, почему все пошло так, а не иначе. Он может только почувствовать
«замысел Божий», причем, замечал Погодин, «не в университете, не в библиотеке» а «во
глубине души своей», интуитивно приблизиться к нему. В соединении «религиозного чутья»
и научного поиска он видит возможность приблизиться к истине. «Ум, озаренный верою,
науками подкрепится» — таков для него путь познания прошлого.
Погодин, убежденный в тождестве законов естественного и духовного мира, одним из
первых в русской исторической науке пришел к выводу о том, что поиск истины в истории
может быть таким же, как и в других науках, т.е. историческая наука может использовать
приемы изучения, применяемые в других науках. Образ историка он связывал с образом
натуралиста, который исследует все классы и виды, существующие в природе. Также и
историк, имея дело со сложнейшими категориями — человек, народ, государство, развитие
которых связано с целым комплексом свойств, — должен в деталях изучить все события,
выявить условия и корни их появления, постепенность, органичность их развития. Именно
это и делает, заключал Погодин, историческую науку действительно наукой.
Свой метод исследования Погодин называл математическим. Впервые он изложил его
содержание в магистерской диссертации «О происхождении Руси. Математическое
заключение, как он его себе представлял, есть единственный путь ведущий к цели, а прочие
«увлекают в сторону, назад, или, по крайней мере, замедляют успехи». Именно таким
методом исследуя русские летописи, он доказал достоверность сообщаемых ими сведений,
подтвердил древность их происхождения, и на этой основе представил древнейший период
русской истории.
Погодин сравнивал работу историка с работой коллекционера, например нумизмата,
разбирающего монеты по месту, времени чеканки, по материалу, из которого они
изготовлены, и, подобно В.Н. Татищеву, с работой архитектора. «Если мы хотим построить
здание, — писал Погодин, — прежде всего, должны приготовить материалы — обжечь
кирпичи, обтесать камни». Именно за эту «черную» работу он взялся сам, представив в своих
исследованиях «план, фасад строения» и для себя и для будущих времен. Только после
возведения такого «фундамента истории» можно было, по мнению Погодина, перейти к
анализу и выводам, т.е. ко второму виду исторических работ — «повествованию». Пока в
науке, констатировал он, еще недостаточно сделано в области исследования для того, чтобы
перейти к изложению собственно истории. Существующие теории не отражают существа
фактов: «Никакая теория, — писал ученый, — даже самая блистательная, никакая система,
даже самая остроумная, не прочны, повторяю в сотый раз, прежде нежели соберутся,
очистятся, проверятся, утвердятся быти, деи» (факты реальные). Именно это составляло
основное содержание работ Погодина. Свои «Исследования, замечания и лекции по русской
истории» он называл книгою «с тысячью справок и подлинных слов из разных сведений»,
«расчисткой поля» истории, чтобы другие получили возможность делать какие угодно
соображения и идти дальше. Исследователи с высшими взглядами нашли бы в этих
сочинениях «нужное знание для систем и теорий».
Написание общей истории России Погодин считал необходимым предворить
изучением отдельных ее периодов, например норманнского, монгольского, московского, и
сам дал образцы такого изучения. Важным он считал и детальное исследование отдельных
групп населения: бояр, купцов, служилых людей, смердов, отношений между князьями и т.п.
Начало русской истории
«Россия — огромный мир», — писал Погодин. Она обладает неизмеримыми
пространствами и богатствами «вещественных и духовных сил». Выяснить, как сложился
этот «колосс», как «сосредоточились, как сохраняются в одной руке все сии силы» —