Журнал - Новый Часовой. No 8-9. 1999

Подождите немного. Документ загружается.

161

В. Е. Лукин. Главный калибр Советского Союза

тральному военно-морскому музею, где орудие смогли бы увидеть многие. Но если это

невозможно, то почему бы в той части Ржевского полигона, где оно находится, не создать

филиал Музея обороны и блокады Ленинграда, полностью воссоздав обстановку бата-

реи № 1 того времени. Тем более, что легендарная Дорога Жизни проходит от нее всего

лишь в 500 метрах. И тогда сюда можно будет водить экскурсии. И не беда в том, что это

не исторический центр города. Ведь есть же вдали от него другие мемориальные места,

которые посещаются с неменьшим интересом. Здесь есть над чем подумать.

НАШИ ПУБЛИКАЦИИ

А. М. Агафонов (Глянцев)

Ñõâàòêà íàä ïðîïàñòüþ

(Ãëàâû èç íîâîé êíèãè*)

* Рукопись публикуется в авторской редакции.

×àéêè èç ïóíêòà «À» ÷àéêàì â ïóíêò «Á»

Радиотелеграфист Ганс отодвинул стул и, потягиваясь, встал. Он устал и был угрюм.

Небо скоро посветлеет: в Восточной Пруссии июньские ночи коротки. Посмотрел на

часы — полчетвертого. Сменят его в 6-00. За это время единственной работой Ганса

было поймать передачу норвежского радиста. Никакого интереса! Какой-то передатчик,

перетаскиваемый в горах группкой партизан. Каждую ночь в 3 часа 48 минут он связы-

вался с Лондоном и отстукивал сообщение из десятка зашифрованных групп. Ганс знал:

в Норвегию уже была послана группа специалистов с задачей локализовать передатчик.

Дело это было нелегким: горы создавали экран помех и это усложняло поиски. Пробовали,

конечно, кружить над районом, погрузив аппаратуру на маленький самолет-разведчик.

Но как только этот Фюзелер Шторх появлялся над фьордами, передатчик умолкал, и раз-

ведчикам, до капли израсходовав горючее, приходилось возвращаться ни с чем.

Конечно, придет время, и его накроют: их всегда накрывали. Ну и что? Ганса абсо-

лютно не волновал этот норвежский подпольщик: он передавал в Лондон, а Лондон был

обречен. Тексты передач, которые Гансу удалось записать и которые немецкие службы

пытаются расшифровать, вскоре найдут в оригиналах в лондонском бюро. Гитлер, без

сомнения, отложил высадку в Англию, но это не что иное, как отступление на шаг, чтобы

лучше прыгнуть. Одряхлевшего льва оставили на закуску. А пока будут на ломти резать

советского медведя. Четыре дня назад, 22 июня 1941 года, стальные дивизии вермахта

перепрыгнули через Буг и смяли гусеницами приграничные части Красной Армии. И с

этой даты генштаб стал скупо освещать детали операции. Это хороший признак. В мае

1940 года, в начале наступления, сохраняли точно такую же сдержанность: зачем снаб-

жать отступавших французских генералов точными информациями? А теперь очередь за

русскими не знать точно, где проходит линия фронта. Нет, им об этом сообщать незачем!

Через несколько дней, когда дело будет в шляпе, немецкое радио передаст, предваряя это

треском и громом победоносных фанфар, специальное сообщение о разгроме Красной

Армии. Но Ганс не будет участвовать в параде перед Кремлем: он останется здесь, за-

нятый перехватом сообщений радио-фантома.

Радист подошел к окну и прикоснулся лбом к холодному стеклу. Его подслушивающая

станция находилась в нескольких сотнях метров от Балтийского моря. Меланхолично он

посмотрел на дюны, которыми был богат пляж. В это утро чайки его покинули, улетев в

глубь суши. Это предсказывало грозу, которая наступила днем. Но Ганс не знал этой при-

меты: он прибыл из гор Баварии. Скука прусского ландшафта давила и увеличивала его

163

А. М. Агафонов (Глянцев). Схватка над пропастью

угрюмость. Он вернулся к столу, надел наушники, настроил аппаратуру на надлежащую

волну в 15465 килогерц, — волну норвежского передатчика, и без волнения услышал

сигнал позывных, прозвучавших в эфире точно в 3 часа 48 минут.

Только что прочитанные строки являются почти целиком мистификацией. Автору

неизвестна личность немецкого радиотелеграфиста, которому в ночь с 25 на 26 июня

надлежало перехватить передачу норвежского радиста. И ему абсолютно неизвестно со-

стояние его души. Но он вправе предположить, что стекла того бюро были холодными; а

вот действительно ли Гансу (а может и не Гансу) захотелось прислонить к ним свой лоб,

этого автор не знает. Неизвестны автору и миграции прусских чаек, и он совершенно

вольно предположил, что днем 26 июня 1941 года будет гроза.

Если автору захотелось из Ганса сделать баварца, удрученного тем, что он не уча-

ствует в «Drang nach Osten», он также может изобразить рослого парня, очень довольного,

что ему не довелось глотать пыль русских дорог, или же нациста-фанатика, со сжатыми

челюстями хищно ожидающего передачу проклятого норвежца. На самом же деле, если

бы автор базировался лишь на проверенных свидетельствах, которые до него дошли, он

должен был ограничиться такими фразами:

Станции подслушивания в Кранце, городе в Восточной Пруссии, была поставлена

задача перехвата подпольных передач. В ночь с 25 на 26 июня 1941 года один из радистов

настроил свой приемник на волну какого-то норвежского передатчика. Но вместо того,

чтобы услышать привычные позывные подпольщика, он записал дотоле неизвестные:

KLK от PTX — KLK от PTX — KLK от PTX. За этими позывными последовали группы

шифров. Радист составил соответствующий рапорт об обнаружении нового подпольного

передатчика и отметил длину его волны. Вот так и началась история, которая обернется

кошмаром для рейхсфюрера Гиммлера и адмирала Канариса — шефов двух немецких

секретных служб, история, которая заставила Гитлера сообщить 17 мая 1942 года: «Боль-

шевики превосходят нас в единственной области — в шпионаже». А в тот день Гитлер был

еще очень далек от того, чтобы знать хотя бы сотую долю достоинства и превосходства

«Красной Капеллы»!

***

Лев (Леопольд) Захарович Треппер, герой этой истории, был польским евреем, ро-

дившимся 23 февраля 1904 года в Новом Тарге, местечке близ Закопане. Его отец, мелкий

торговец, тратил все свои силы, чтобы содержать семью из десяти детей. Мальчик от-

личался небывалой живостью ума, и его близкие решили пожертвовать всем, чтобы дать

ему образование. Польша в это время была настроена по своей вековой традиции анти-

семитски, находилась под сапогом военной диктатуры. Она была обескровлена войной

и содрогалась под ударами экономического кризиса. Эти злополучные условия сильно

осложняли потуги Трепперов. И было как на «Медузе», когда мореплаватели жертвовали

частью своего скудного рациона, чтобы дать силы одному из них взобраться на вершину

мачты и быть «вперед смотрящим».

Леопольд окончил гимназию во Львове, затем поступил в университет Кракова на

факультет истории и литературы. Ему тогда было 18 лет. «Жидкая» стипендия и помощь

родных позволяли ему перебиваться с хлеба на квас. Его профессора были им очень до-

вольны. Годом позже новая волна экономического кризиса потрясла Польшу, и краковский

студент вступил в долгую борьбу с Голодом. Победил Голод.

Он прервал свою учебу, стал вначале каменщиком, затем слесарем. Кризис ударил

и по кустарщикам, и он, кубарем слетев со своей мачты, очутился на земле, даже под

землей: в шахтах Катовиц. Два года спустя он из них выбрался, чтобы стать рабочим на

литейном заводе в Домброве. Его все время мучил голод. Вся Домброва страдала от го-

лода. Обезумев от нищеты, рабочие устраивали мятежи, которые польские уланы быстро

164

НАШИ ПУБЛИКАЦИИ

ликвидировали. Одним из организаторов рабочего движения был Треппер. Его арестовали

и бросили в тюрьму. Ему было тогда 22 года.

Одна фотография подпольной коммунистической ячейки, в которой состоял Треппер,

ускользнула во время обысков от польской полиции, затем от гестапо. С десяток очень

юных ребят, с бритыми головами, с упрямыми лицами. Они все похожи друг на друга:

напряженность придает их чертам одинаковую суровость. Они отчаянны и нелюдимы.

Если бы эта группа бритоголовых была одета в летные комбинезоны, вместо этих куцых

курточек, то она бы была похожа на бригаду японских камикадзе. На этой фотографии

легко узнать Треппера. Даже после того, как годы и испытания сильно изменили его лицо,

вытесанное в то время будто из гранита, его можно узнать по светло-карим глазам. Эти

глаза способны выразить поочередно как неумолимую решимость, так и неожиданную

нежность.

Восемь месяцев Треппер провел в застенках диктатора Пилсудского, где пытки,

применявшиеся к членам подпольной коммунистической партии, по своей жестокости

превосходили пытки в гестапо. Самой обычной была пытка водой, заимствованная из

средневековья. Затем Треппер был освобожден, не будучи даже подвергнутым суду. Он

отправился в Варшаву. От Домбровы он сохранил четыре первые буквы: в течение бу-

дущего десятилетия его псевдоним будет «Домб». Затем он станет «Большим Шефом».

Именно так его назвали как свои, так и сотрудники гестапо.

В Варшаве ему не предоставили никакой работы, как юноше, участвовавшему в

беспорядках в Домброве. Он ходатайствует о выездной визе во Францию, но в ней ему

отказано: французские власти не желали принять рабочего активиста. Треппер знал однако,

что в Польше оставаться ему нельзя: тут разрешат ему лишь помереть с голоду.

Организация «Хешалуц» была его последней надеждой. И он постучался в ее дверь.

Ему ее открыли, и так он смог покинуть пределы Польши. «Хешалуц» был сионистским

органом, субсидированным богатыми американцами. Он содействовал еврейской имми-

грации в «Обетованную землю». Палестина была еще во власти англичан, а они всячески

препятствовали въезду в страну массам несчастных, которым через несколько лет дове-

дется закончить судьбу в топках Освенцима, — чего, впрочем, в то время англичане не

могли предвидеть. Задачей «Хешалуца» было отобрать привилегированный контингент,

которому британские функционеры каждый год приоткрывали двери Земли Обетован-

ной. С чисто американским взглядом на коэффициент полезного действия финансисты

«Хешалуца» боролись с коммунизмом, покровительствуя в то же время сионизму. Таким

образом, привилегии предоставляли кандидатам, которые могли бы стать легкой добычей

для вербовщиков компартии. С его раненым честолюбием, тяжелым прошлым и очень

неопределенным будущим, Леопольд Треппер подходил по всем статьям. Его снабдили

малой толикой денег, посадили в поезд, привезший его через Вену и Триест в Бриндизи,

откуда он был переправлен в Палестину. Ему было уже 24, но он не знал, что и Голод

едет с ним.

Голод, верный его спутник, настиг его на причале Хайфы. Вначале ему пришлось

дробить камень и мостить им дороги. Затем он стал рабочим-аграрником в одном из

кибуцев. Самым приятным занятием было, когда он стал подмастерьем на предприятии

электроконструкций. В итоге казалось, что все самопожертвования семейства Треппе-

ров были напрасными и что Леопольду никогда так и не взобраться на вершину мачты.

Однако некоторые свидетельства указывают, что в 1929 году он становится членом ЦК

Палестинской компартии. Таким образом, именно финансисты «Хешалуца» зря растран-

жирили свои доллары...

Во всяком случае, группа «Единство» была его заслугой. Вдохновленный комму-

нистическими идеями, он силился развить единство действий между евреями и арабами

165

А. М. Агафонов (Глянцев). Схватка над пропастью

против английских оккупантов. Треппер и его люди были разоблачены полицией в 1930

году и брошены в тюрьму. Предупрежденный, что их хотят депортировать в Кипр, Треппер

объявляет голодовку. Вначале ее не приняли всерьез, но забастовщики упорствовали. Им

удалось связаться с волей, и вся Палестина заволновалась. Дошло это и до британской

прессы, депутаты-лейбористы засыпали запросами. Представителям короны в Палестине

пришлось избавиться от этих неудобных узников. После семнадцати дней голодовки ввиду

истощения их на носилках вынесли из тюрьмы и оставили перед воротами.

Через несколько недель Треппер тайно перебрался во Францию. Ему удалось со-

хранить два документа, имевших цену золота: рекомендацию ЦК компартии Палестины

и транзитную визу. Он стал мойщиком посуды в ресторане, затем прибыл в Париж, где

начал работать маляром. Это занятие было последним в длинной серии разнородных работ,

выпавших на долю Леопольда Треппера. Теперь он найдет свое истинное призвание. Тот,

кто вскоре станет «Большим Шефом», начал свою стажировку.

***

В это время во Франции успешно действовала советская разведсеть, базировавшаяся

на системе рабкоров — рабочих-корреспондентов. Идея была заложена самим Лениным.

Революция вынудила большинство русских журналистов, принадлежавших к буржуазии,

эмигрировать, и ввиду отсутствия профессионалов, способных их заменить, обратились

к любителям. Как в селах, так и на заводах рабочие без специальной подготовки стано-

вились корреспондентами прессы и наводняли советские газеты статьями о местных

проблемах, донося на «предателей и саботажников». Милиция, само собой, извлекала из

этого свою пользу. Эта система была распространена и на заграницу. На этот раз плоды

стали пожинать секретные советские службы.

В 1929 году во Франции насчитывалось три тысячи рабкоров, из которых некото-

рые работали в национальных арсеналах, где на заводах изготовляли стратегические

материалы. Статьи, которые они пересылали в коммунистическую прессу, были на-

правлены на разоблачение неблагоприятных условий труда, который приходилось вы-

полнять и, само собой, было необходимым кое-что сообщать и о самой работе. Самые

разоблачительные статьи не публиковались — их передавали в советское посольство в

Париже, которое пересылало их в Москву. Если кто-нибудь из рабкоров владел элемен-

тами особо интересной информации, на него выводили разведчика, чтобы тот вытянул

из него все необходимое.

Эта эффективная организация просуществовала без инцидентов три года. В фев-

рале 1932 года во французскую полицию пришел донос. Несмотря на подобную удачу,

комиссару, ведшему расследование, потребовалось более шести месяцев, чтобы вскрыть

эту разведсеть. Его рапорты не скупятся на похвалы шпионам, которых он силился аре-

стовать. К примеру, их руководитель отличался удивительной ловкостью в искусстве

«обрывать слежку, заметать следы и нюхом чувствовать западню». Казалось, что он

составил полный список домов в Париже с двойными выходами. Приведенные в отчая-

ние и одновременно восхищенные, полицейские ищейки прозвали его «Фантомас»-ом.

Когда же его наконец схватили, узнали, что он был польским евреем, прибывшим во

Францию из Палестины. Ему было 28 лет, и звали его Исааком Биром. Его помощнику

было 27 лет; как и Бир, он был польским евреем и прибыл тоже через Палестину. Имя

его было Альтер Штром.

Их профессионализм удивил французских полицейских. Вместо какого-то Фантомаса

арестовали «Господина Толпа». Бир, руководитель сети, жил в третьесортной гостинице,

не получал писем, к нему не приходили посетители. Его основные связи с группой осу-

ществлялись молодой женщиной, которую все принимали за его любовницу. Подобная

166

НАШИ ПУБЛИКАЦИИ

техника не была блестящей, зато была продуктивной. Внутренняя изолированность была

настолько строгой, что большинство членов сети избежали ареста. В том числе Леопольд

Треппер (Альтер Штром был его другом детства). От Фантомаса он получил основные

уроки. Люди гестапо, которым несколько лет спустя довелось гоняться за ним по пятам,

нашли бы в рапортах французского комиссара много полезного, но, как кажется, они их

не просматривали: они хорошо знали Леопольда Треппера, но ничего, абсолютно ничего

не слышали о Лейбе Домбе.

Трепперу уже исполнилось 28, когда ему удалось оторваться от слежки полицейских,

вскочив в поезд. Как только он приехал в Берлин, сразу же вступил в контакт с советским

посольством. Через несколько дней ожидания ему приказано было прибыть в Москву.

На станции назначения он подождет выхода пассажиров, оставаясь в своем купе, — за

ним придут. Так и было сделано. Он не имел понятия, что ждет его в будущем, но, без

сомнения, надеялся быстро получить новое задание. Этого пришлось ждать четыре года.

Несмотря на его бурное прошлое, богатое опытом и полученными навыками разного со-

рта, несмотря на его активность под сенью Фантомаса, он был для Москвы не более, как

обещающим подмастерьем.

Через восемь лет, как он покинул университет в Кракове, он вновь сел за парту.

***

Так закончилась первая часть жизни Большого Шефа. Мы ее пробежали легким

шажком, перемахнув через этапы: из Польши в Палестину, из Парижа в Москву, как пере-

ходят реку вброд, перескакивая с камня на камень.

Но гораздо легче правдиво описать двадцать лет жизни человека, чем дать отчет о

каждой четверти часа подобной жизни. Например, памятный момент встречи Треппера с

Жоржи де Винтер. Это произошло в Брюсселе в 1939 году. Жоржи — дочь расхлябанного

американца, красивого молодого человека, вроде Гари Купера с примесью Гари Гранта.

Он работал декоратором в студии «Парамаунт» в Голливуде и готовился к роли актера.

Вернувшись с матерью в Бельгию, Жоржи вела жизнь девушки из хорошей семьи, посещая

курсы классического танца. Ей 21 год, и она очень красива. Фотографии доказывают ее

великолепие, грацию, блеск глаз, совершенство форм. Даже двадцать лет спустя, когда

выжившие рассказывают об их истории, упоминание о Жоржи представляется неким

оазисом красоты и свежести среди всего пройденного жуткого пути.

Трепперу 35 лет. Он не очень красив. С правильными чертами лица, волнистыми

волосами блондина и удивительным взглядом, среднего роста и с предрасположенностью

к полноте. Его обольстительность в другом: он обладает очарованием, сотканным из

светящейся в нем силы воли, смешанной с душевной теплотой. При его присутствии все

становится простым. Он мог бы быть отличным исповедником.

***

Жоржи входит в кондитерскую. В момент, когда она собирается заплатить, роняет

перчатки. Треппер бросается их поднять. Тронутая его поспешностью услужить и за-

интересованная его словами, она соглашается на встречу. Прошло несколько месяцев,

Брюссель был оккупирован вермахтом. Она прогуливалась с подругой. Напротив прогули-

вается один из немецких офицеров и случайно роняет перчатки. К нему мчится какой-то

человек, поднимает и с улыбкой протягивает их офицеру. Треппер! Жоржи решает, что

это, видимо, его мания. Она его не окликает: он запретил это, если он или она будут в

компании с кем-нибудь.

Они встречаются. Жоржи, конечно, видит в нем лишь человека, каким он ей пред-

ставился и на кого похож: торгового дельца. Откуда бы ей знать. что этот человек с при-

167

А. М. Агафонов (Глянцев). Схватка над пропастью

ятной наружностью был повстанцем в Домброве, палестинским камнетесом, соучастником

Фантомаса? Она не могла ни знать, что он приехал из Москвы, ни подозревать, чем он

там занимался.

С 1932 по 1937 год он учился в университете нацменьшинств им. Мархлевского (по

фамилии первого его ректора). 3атем, когда его закрыли (следствие партийной чистки),

он продолжает учебу в институте иностранных языков и ведет рубрику культуры в одной

из газет для русских евреев. В 1936 году его друг Штром, из группы Фантомаса, после

освобождения из тюрьмы приезжает в Москву. Он ставит под сомнение бытовавшую вер-

сию, основанную на материалах органов Французской Безопасности и адаптированную

советской разведкой, о событиях, приведших к разгрому группы. Для всех виновником

был некто Рикье, журналист «Юманите». Но Штром не убежден в его предательстве и

требует, чтобы в Париж на разбор этого дела отправили Треппера. Управление Коминтерна

одобряет эту кандидатуру и предлагает ее генералу Берзиню. Так и произошло знаком-

ство Треппера с генералом, и после длительного разговора с ним он едет во Францию с

фальшивым паспортом на имя 3оммера. Треппер не только устанавливает невиновность

Рикье, чем обеляет ФПК, но и находит настоящего виновника. Им был голландский ев-

рей, бывший руководитель советской разведсети в США. Арестованный органами F.B.I.

и перевербованный, он продолжал снабжать информацией американские службы даже

после того, как Москва его переместила во Францию. Донос, полученный французской

Службой Безопасности, был ей передан из F.B.I. Треппер передал об этом в Москву, куда

вернулся с люксембургским паспортом на имя Мижериса. Своим шефам он докладывает,

что необходимо заняться в Париже сбором документов, которые бы самым решительным

образом восстановили истину. Через пять месяцев он вновь едет во Францию, чтобы

прихватить оттуда толстую пачку фотокопий писем, которыми обменялись голландский

предатель и американский военный атташе в Париже.

Деловой человек, как считала Жоржи, и которого она встретила в брюссельской кон-

дитерской, на самом деле находился в Бельгии, чтобы там развернуть разведсеть, руково-

дителем которой — «Большим Шефом» — на этот раз станет он сам. Как это произошло?

***

Генерал Ян Берзинь руководил службой разведки Красной Армии. Старый большевик,

он до революции был дважды приговорен к смерти и дважды бежал. Во время гражданской

войны он командовал полком латышей и эстонцев, задачей которого была охрана Ленина и

правительства. Руководители большевиков были и впрямь истыми интернационалистами,

раз доверяли свою охрану иностранцам!

Параллельно Коминтерн имел собственные секретные службы со своими «антенна-

ми» во всех странах. Иностранные национальные секции занимались сбором политической

и экономической информации. Основной причиной основания этой организации было то,

что СССР долго оставался лишенным дипломатических отношений с другими странами.

А хорошо известно, что информация чаше всего пересылается дипломатическим путем,

почему и становится понятным, что для СССР существование иностранных национальных

секций заполнило эту брешь.

Составной частью советской разведки являлся НКВД. Соответственно с возложенны-

ми на него обязанностями внутренней безопасности он выискивал иностранных агентов

на советской территории. Со временем власть НКВД увеличивалась. Ему была поручена

и безопасность советских граждан за рубежом, а затем и слежка за белоэмиграцией, ко-

торая почти повсюду продолжала организовывать заговоры и диверсии против СССР. В

итоге НКВД занимался деятельностью как внутри, так и вне страны, и часто соперничал

со службами военной разведки, в которые внедрил своих собственных агентов.

168

НАШИ ПУБЛИКАЦИИ

Иностранные посольства в Москве с самого начала революции стали контрреволю-

ционными очагами. В посольстве Великобритании, например, «просперировал эмбрион»

Интеллидженс Сервиса — некто Локкарт, у которого не было другой амбиции (мечтать

всегда можно!), как сбросить правительство. Он вошел в контакт с экстремистами, имев-

шими такую же цель — сбросить большевизм. Берзинь узнал, что Локкарт стремится за-

вербовать военных, солдат и офицеров, которые бы согласились участвовать в заговоре.

Встретившись с ним, он сообщил, что командует полком, который только и думает, как

повернуть оружие в другую сторону. В полку якобы люди, недовольные новым режимом,

а разочарование масс, обманутых революционерами, достигло предела; Россия катится

к катастрофе; все ожидают мер оздоровления... И Берзинь перед собеседником будто бы

сам себя вопрошает, какие необходимы мероприятия, чтобы остановить это сползание в

пропасть.

Локкарт, слушавший его вначале недоверчиво, угодил в западню. Мало-помалу они

составили план, как сбросить правительтво. Мероприятие подобного масштаба требова-

ло больших средств. И Берзинь запросил немедленной выдачи «аванса» в сумме десяти

миллионов рублей. Локкарт вручил их, не моргнув глазом.

Затем они разработали детали контрреволюционного мятежа. Он был прост и смел:

проект состоял в том, что здание, где заседает правительство, будет окружено и члены

правительства арестованы. Они продумали все вплоть до судьбы, уготованной Ленину.

Православный священник, имя которого было известно и который изъявил свое согласие,

предоставит церковь для похорон коммунистического вождя!

Берзинь спрятал выданную ему сумму в надежное место. В назначенный день все

произошло, как и было предусмотрено: группа повстанцев подошла к зданию правитель-

ства, а полк Берзиня ее окружил. Локкарт был арестован и изгнан из страны.

Таковым был первый большой успех Берзиня. А дальше он целиком посвятил себя

организации Управления советской разведки.

Берзинь пользовался всеобщим уважением, Его личность абсолютно не схожа с

портретом-роботом специалиста разведки. Самое большое значение он придавал чело-

веческим качествам тех, кого вербовал. Он говорил: «Агент советской разведки должен

обладать тремя свойствами: холодной головой, горячим сердцем и стальными нервами!»

(Позже эти слова Берзиня были приписаны Дзержинскому.) Вопреки обычаю в службах

шпионажа он никогда не оставлял своих людей в беде. И никогда никем не пожертвовал.

Для него каждый агент был человеком с большой буквы.

Между Берзинем и его резидентами за границей всегда устанавливались личные от-

ношения. Именно поэтому с одним из самых крупных советских разведчиков, Рихардом

Зорге, его связывала глубокая и искренняя дружба.

В своих воспоминаниях Треппер так рассказывает о первой своей встрече с Зорге

в Брюсселе в 1938 году:

«Зорге был человеком очень высоких качеств. Он был членом немецкой компартии

и автором многих трудов по экономике. Он работал в Китае, откуда его в 1933 году вы-

звали в Москву. Берзинь назначил ему встречу в шахматном клубе, излюбленном немцами.

Сразу же, как рассказал мне Зорге, Берзинь затронул корень дела:

— Какая, по-твоему, в данный час самая большая опасность для Советского Союза?

— Даже не отбрасывая гипотезу столкновения с Японией, — ответил он ему, —

думаю, что самая реальная опасность кроется в нацистской Германии». (Этот разговор

происходил через несколько дней после захвата Гитлером власти.)

Берзинь продолжил:

— Вот именно! Именно поэтому мы тебя и вызвали... Мы хотим, чтобы ты закре-

пился в Японии...

169

А. М. Агафонов (Глянцев). Схватка над пропастью

— Почему в Японии?

— Потому что в Токио, при том сближении, которое вырисовывается между Герма-

нией и Японией, ты узнаешь намного больше о военных подготовках...

Зорге, который начал понимать, на какую работу его нацеливают. прервал Берзиня:

— Как, ехать в Японию и стать шпионом, но я же журналист!

— Ты говоришь, что не хочешь быть шпионом, но знаешь ли ты точно, что такое

шпион? Что ты об этом думаешь? Тот, которого ты называешь «шпионом», это человек,

ищущий сведений, которые дадут его правительству возможность использовать слабые

стороны его противника. Мы, большевики, не ищем войны, но должны знать о подготовке

врага, знать слабые стороны его брони, чтобы не быть застигнутыми врасплох, если он

на нас нападет...

И Берзинь продолжил:

— Наша задача, чтобы ты в Японии создал группу, готовую бороться за мир. Ты

займешься вербовкой лиц из японского высшего общества, и вы сделаете все возможное,

чтобы их страна не была втянута в войну против Советского Союза...

— И под какой фамилией я поеду туда?

— Под своей собственной...

3орге не мог прийти в себя от недоумения. Сотрудники Берзиня, присутствовавшие

при этой встрече, не прятали своего ужаса:

— Но он же числится в черных списках немецкой полиции за свою активность в

рядах компартии! Хоть это и не сейчас (Зорге был активистом немецкой компартии в

1918—1919 годы), но, можете им поверить, — они не утеряли его следов...

— Я это знаю, — ответил Берзинь. — Я хорошо знаю, что мы рискуем. Но знаю

также, что никогда не ходят легче, чем в собственных ботинках. Я не уверен, что геста-

по унаследовало досье немецкой полиции... Прежде чем старое дело Зорге увидит свет,

Москве-реке хватит времени, чтобы ее вода протекла под всеми мостами. И даже если до

гестапо дойдет это раньше, чем мы предполагаем, разве человек, бывший коммунистом

пятнадцать лет назад, не мог бы за это время изменить свои политические взгляды?!

На этом Берзинь повернулся к сотруднику, который занимался Германией и спросил:

— Устрой, чтобы его аккредитовали в Токио как корреспондента «Frankfurter Zeitung»

(известная газета).

И обратился к Зорге:

— Видишь, в подобном качестве у тебя не будет чувства, что ты играешь в шпиона!

« Берзинь установил как золотое правило, что крыша агента не должна быть только

фасадом. То, что он предвидел, произошло: Зорге действительно был нанят как корреспон-

дент «Франкфуртера». Его статьи, высоко оцененные официальными японскими лицами,

широко открыли ему ворота в круги, обычно самые недосягаемые. Он познакомился с

послом Рейха и с военным атташе. Его стали считать «своим». Самые конфиденциальные

информации, посылаемые из Берлина заграничным представителям, проходили и через

его руки.

Два или три года перед началом войны, гестапо послало в Токио своего предста-

вителя, чтобы следить за работниками посольства. Зорге быстро сдружился с ним. И

однажды произошло то, чего остерегались сотрудники Берзиня: дежурный гестаповец

в Токио получил из Берлина «Досье Зорге», где говорилось о его предыдущих связях с

коммунистами...

— Итак, — сказал он ему. — Ты здорово тогда отличился!

Зорге вспомнил совет своего шефа:

— Да, были времена, ошибка юности. Но это же так давно!

И вскоре у него хватило нахальства вступить в национал-социалистическую партию.

170

НАШИ ПУБЛИКАЦИИ

Его игра оказалась такой убедительной, что когда он был разоблачен японцами, немецкий

посол в Токио изъявил официальный протест по поводу ареста одного из его, как он от-

метил, “самых лучших сотрудников”».

***

Треппер вновь встретился с Берзинем, когда тот по личной инициативе вернулся из

Испании, узнав об аресте Тухачевского и ликвидации всего генштаба Красной Армии.

Вернулся, чтобы протестовать перед Сталиным за учиненные им уничтожения настоящих

коммунистов. Конечно, он знал, что этим сам себе подписывает смертный приговор. Но

пока... пока жизнь продолжается и надо работать...

За время своих путешествий по Европе Треппер начертал план, как лучше и пра-

вильнее организовать там разветвленную разведсеть, и предложил его генералу Берзиню...

Перед лицом нацистской угрозы необходимо вживить в саму Германию и в соседние страны

гнезда антифашистских борцов, которые вступят в действие, как только немцы вступят в

войну с Европой. На ближайший же период, надо создать базы, которые бы, имея задания

по разведке, обеспечили бы ее связью, крышей и финансированием.

Ввиду того, что вопрос финансирования за время военных действий встретил бы

непреодолимые трудности, Треппер предложил основать уже сейчас торговые импортно-

экспортные предприятия, которые бы открыли в Бельгии и которые бы обзавелись фи-

лиалами в других странах.

На вопрос, сколько бы потребовалось средств на первое время, Треппер ответил,

что ему надо десять тысяч долларов.

— Как вы думаете, этой суммы вам будет достаточно, чтобы покрывать все расходы

во время войны? — удивился Берзинь.

— Да. Будущие торговые сделки принесут необходимые плоды.

Этот разговор происходил в 1937 году, но лишь в марте следующего года, когда

Треппер потерял всякую надежду, что план его будет осуществлен, телефонный звонок

вызвал его в Управление.

— Пора приступать к работе. Мы потеряли уже шесть месяцев, нельзя терять более

ни минуты, — сказал ему вызвавший его незнакомый капитан.

На вопрос удивленного Треппера, где же Берзинь или хотя бы его сотрудники, ему

ответили, что они переведены на другие должности. Лишь несколько лет спустя он узнал,

что генерал Берзинь расстрелян как «враг народа».

Вот так и оказался Треппер в Бельгии.

Встречи с Жоржи увенчались любовью. Это могло бы быть красивым дебютом, даже

если бы конец его оказался ужасным. Жоржи находилась на пятом месяце беременности,

когда ее жених испарился. И Треппер со свойственной ему добротой решил изменить

Любе, подруге в тяжкие времена. Расскажем и о ней.

Встретил он ее в Палестине, где она участвовала в группе «Единство». Ей было

столько же лет, сколько и Трепперу; она, как и он, еврейка и полька; их юность одина-

ково окрашена серыми красками нищеты и подпольной борьбы в Польше. В годы, когда

Леопольд верил, что взберется на вершину мачты, она работала на шоколадной фабри-

ке и училась по ночам, готовясь стать учительницей. Активистка компартии, она была

членом ячейки во Львове. И вот один польский провокатор-агент произвел опустошение

в их рядах. На него произвели два покушения. Безуспешно. Еврейская ячейка приняла

решение его уничтожить, и Люба это исполнила. Пришлось бежать в Палестину, где она

стала работать вместе с Треппером. Схваченная во время запрещенной коммунистиче-

ской демонстрации и приговоренная к тюремному заключению, она избегает изгнания,

вступив в фиктивный брак с гражданином Палестины. И, наконец, чтобы присоединиться