людьми, и убедил их избегнуть злой ошибки, что внушалась им дьяволом. И когда
об этом стало известно жителям Натангии и Бармии, они отвратились ото зла, что
сотворили вначале, и дали крепкую клятву, что будут верными братьям-рыцарям».
Единственным актом репрессий со стороны рыцарей была казнь многоженца, чьи жены
засвидетельствовали против него. Напуганные восстанием рыцари были готовы видеть
заговорщика в любом местном жителе, который продолжал придерживаться языческих
обрядов, таких, например, как многоженство или сжигание умерших, поэтому для некоторых
пруссов появилась реальная возможность сводить счеты с личными врагами, выдавая их за
предателей. Но в документах этого времени мы, однако, не находим примеров расправ.
Возможно, на тот момент рыцари преднамеренно закрывали глаза на подобные грехи
местных жителей. Казнь двоеженца лишь доказывает, что орден не собирался терпеть
открытого неповиновения, но не раскапывал «маленькие тайны», ибо репрессии взбунтовали
бы местную знать, которая была еще способна на открытое сопротивление. Магистр,
разумеется, не хотел толкнуть прочие племена на соединение с погезанскими мятежниками.
Это была политика, которую одобрил бы сам Макиавелли. С другой стороны, в случае с
погезанцами, взявшими в руки оружие, магистру ничего не оставалось, кроме как сокрушить
их силой. Конрад фон Тирберг повел войско в Погезанию летом 1277 года и возвратился
осенью, перебив и захватив в плен для последующего переселения множество народа, так
что после этого большие пространства стали безлюдными. Многие погезанцы бросали свои
дома и через Галимбию и Судавию бежали в Литву. Великий князь расселил их вокруг
Гардинаса, откуда они продолжили свою борьбу с тевтонскими рыцарями. Поселив заклятых
врагов крестоносцев на эти опасные и стратегически важные земли, князь показал себя
проницательным политиком.
Магистр Конрад предположительно расселял погезанских повстанцев вокруг своего
нового замка в Мариенбурге, где он мог бы присматривать за ними более основательно. Этот
замок был построен на замену Цантиру, старому укреплению в устье Вислы, и должен был
служить одним из центральных опорных пунктов ордена. В следующем веке он станет
ставкой Великого магистра и одним из крупнейших и красивейших замков в мире, но тогда
он был лишь простым фортом, образующим вместе с Эльбингом и Христбургом треугольник
укреплений, позволяющий ордену лучше контролировать поселения бывших мятежников.
Подобно другим замкам, которые строились и в то время, и позднее, он был сложен из
кирпича. В прибрежной Пруссии практически не было камня, а завозить его было слишком
дорого, поэтому камень использовался только для отдельных архитектурных элементов,
таких как своды окон и капители. Как только в Пруссии развилось производство кирпича,
все важные здания: замки, церкви, склады или дворцы, стали строиться из этого материала.
Следуя урокам Третьего прусского восстания, тевтонские рыцари отнеслись к
судавийской проблеме более серьезно. Хотя это племя в последние годы жестоко претерпело
от ордена, волынцев, поляков, русских и даже натангийцев, оно все еще оставалось опасным
и могло вести войну глубоко на территории ордена. Особенно страшны они были, когда на
помощь им приходили литовцы. Но это происходило только в наступательной войне: Литва
была слишком далеко, чтобы оказать своевременную помощь в отражении набегов ордена,
если только литовцы не узнавали заранее о точной дате предполагаемого похода. Никто не
мог позволить себе держать войска в бездействии, ожидая появления неприятеля. В
одиночку судавийцы оказывались не в силах отражать нападения немецких, польских и
русских войск.
В первом же большом походе крестоносцы добились значительных успехов, пленив
множество жителей и угнав скот и лошадей. Возвращаясь обратно, они поймали в засаду
около трех тысяч преследовавших их разъяренных судавийцев. Потеряв лишь шестерых
человек, христиане убили множество языческих воинов, неловко угодивших в капкан.
Остальные язычники были обращены в бегство.
Эти годы для ордена ознаменовались как неудачами, так и триумфами. Хотя некоторые
из этих поражений можно рассматривать как моральные победы. Польский хроникер