398
долгий двадцатый век
тельство выбрало второй путь. И, поскольку был создан новый «неза-
бываемый союз» между государственной властью и капиталом, свобода
американской валютной политики, которой отличалась вся эпоха «хо-
лодной войны», сменилась беспрецедентной жесткостью.
В результате наступила belle époque рейгановской эры. Отталкиваясь
от Броделя (Бродель 1992), Хобсбаума (Hobsbawm 1968) и других ис-
точников, на которых основывалось и наше исследование, Кевин Фил-
липс (Phillips 1993: ch. 8) подчеркивал поразительное сходство между
общим влиянием финансов на Соединенные Штаты в 1980-х годах,
на Британию в эдуардовскую эпоху, на Голландию в «париковую» эпоху
и на Испанию в генуэзскую эпоху. «Чрезмерная озабоченность финан-
сами и терпимое отношение к долгам были типичными для великих
экономических держав на последней стадии. Они предвещали эконо-
мический спад» (Phillips 1993: 194).
Филлипс сосредоточил внимание на издержках «финансиализации»
для низших и средних страт экономической власти, которые вступили
в стадию зрелости.
Финансы не могут взрастить [многочисленный средний] класс, потому что
лишь незначительная часть населения
—
голландцев, британцев или амери-
канцев
—
может разделять прибыль, получаемую на фондовой бирже и в ком-
мерческих банках. Главенство производства, транспорта и торговли, напро-
тив, обеспечивает более широкое национальное процветание, когда простой
человек может работать на производственных линиях, в шахтах, на заводах,
судах и в сетях. Как только на смену этой стадии экономического развития
приходит следующая, с более четким обособлением капитала, квалифика-
ции и образования, большие общества со средним классом утрачивают нечто
жизненно важное и уникальное
—
и в Соединенных Штатах конца
XX
столе-
тия вновь повторилось то, чего многие опасались (Phillips 1993:197).
Аналогичную тенденцию, как отмечает Филлипс, можно увидеть даже
раньше
—
в габсбургской Испании. Закладывание значительной части
будущих испанских доходов немецким и генуэзским банкирам сопрово-
ждалось «финансиализацией» самого испанского общества. «Ограни-
ченное денежное богатство, безответственные финансы и праздный
класс рантье сыграли важную роль в упадке, который длился в Испа-
нии 100–150 лет после путешествий Колумба» (Phillips 1993: 205). В Ис-
пании, сетовал Гонсалес де Селлориго в начале 1600-х годов,
разверзлась пропасть между богатыми и бедными, и преодолеть ее невоз-
можно. У нас есть богатые, кичащиеся своим богатством, или бедные, кото-