
Янко Слава [Yanko Slava](Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru || slavaaa@yandex.ru  123
С
 Башляр затрагивает одну из древних теорий происхождения языка, отвергающую произвольность знака и 
видящую корни языка в звукоподражании (так называемая буль-буль-теория). 
260 
строит свои  догадки,  не  производит  какого  бы то  ни было  реального  шума, но  другие  действия 
того  же  рода  воспроизводятся  сознанием  с  достаточной  отчетливостью,  ибо  этому  помогает 
сопровождающий их шум, звуки, послужившие созданию корня этого слова»
1
. Так, значит, здесь мы 
имеем  дело  с  как  бы  перемещенной  или  сдвинутой  ономатопеей,  которую — для  того,  чтобы  ее 
услышать, — нужно  произнести,  спроецировать  со  своеобразной  абстрактной  ономатопеей, 
«озвучивающей» дрожащее веко. 
После грозы с листьев падают капли, которые тоже мигают (по-русски, скорее, мерцают. — Прим. 
перев.); и от них дрожит свет и зеркало водной глади. Чтобы их увидеть, вслушиваются в их трепет. 
Итак,  по  нашему  мнению,  в  поэтическом  творчестве  присутствует  некий  условный  рефлекс, 
рефлекс необычный, ибо у него три корня: в нем объединяются впечатления зрительные, слуховые и 
речевые.  Радости  же  самовыражения  свойственно  такое  богатство  характеристик,  что  в  пейзажах 
запечатлеваются ее доминантные «лады», ее выражения в звучащей речи. Голос проецирует видения. 
И тогда уста и зубы порождают разнообразные зрелища.  Кисти рук и челюсти зачинают пейзажи... 
Есть  пейзажи «губовидные»
А
,  нежные,  прекрасные,  удобопроизносимые...  В  частности,  если  бы 
можно  было  объединить  в  одну  группу  все  слова  с  плавными  фонемами,  совершенно  естественно 
получился  бы  водный  пейзаж.  И  наоборот,  поэтический  пейзаж,  выражающийся  гидрирующей 
психикой,  глаголом  вод,  совершенно  естественно  обретает  плавные  согласные.  Звук,  живой  и 
естественный,  т.е.  голос,  расставляет  вещи  в  соответствии  с  их  иерархией.  Над  изобразительным 
даром  истинных  поэтов  властвует  голосоведение.  Мы  попытаемся  привести  хотя  бы  один  пример 
голоса, определяющего сущность поэтического воображения. 
Вот, например, когда я слушаю шум ручьев, мне начи- 
1
 Nodier Ch. Dictionnaire raisonné des Onomatopées fransaises, 1828, p. 90.  
A
 Губовидные — ботанический термин. 
261 
нает казаться абсолютно естественным, что во многих стихах в ручьях цветут лилии и гладиолусы. 
Проанализировав  этот  пример  немного  пристальнее,  приходишь  к  пониманию  победы  словесного 
воображения  над  визуальным,  или  же,  просто-напросто, — победы  творческого  воображения  над 
реализмом. И становится понятной поэтическая инерция этимологии. 
Гладиолус
А
 получил свое название — визуально и пассивно — от меча (glaive, есть русское слово 
«шпажник». — Прим. перев.). Этим мечом не «орудуют», он не режет, и остриё у него весьма тонкое 
и  великолепно  обрисованное,  но  столь  хрупкое,  что  даже  не  колет.  Форма  его,  как  и  цвет,  не 
принадлежит  сфере  водной  поэзии.  Этот  пронзительный  цвет — горячий,  это  адское  пламя; 
гладиолус  в  некоторых  краях  так  и  называется: «адское  пламя».  Наконец,  его  не  так-то  просто 
разглядеть,  когда  смотришь  вдоль  ручья.  Но  если  ты  поешь,  то  неправым  всегда  будет  реализм. 
Физическое  зрение  перестанет  командовать,  а  этимология — думать.  И  вот  у  слуха  тоже 
пробуждается страсть к именованию цветов; слух хочет, чтобы все, чье цветение слышит ухо, цвело 
бы и взаправду, цвело бы в языке. Да и плавность течения тоже стремится показать кое-какие образы. 
Так вслушайтесь же! И тогда гладиолус станет каким-то особым вздохом реки, и мы синхронно с нею 
вздохнем,  и  легкая,  легчайшая  печаль  выйдет  из  нас,  утечет  прочь,  и  больше  никто  никогда  не 
назовет ее по имени. Гладиолус — это полутраур навевающей грусть воды. И в памяти всплывает и 
отражается  отнюдь  не  пронзительный  цвет,  а  легкое  рыдание,  уходящее  в  даль  забвения.  И 
«плавные» слоги смягчают  и уносят с собой  образы, задерживающиеся  лишь  миг над стародавним 
воспоминанием. Они придают печали немного текучести
1
. 
А
 Лат. gladius «меч», gladiolus — уменьшительное от «меч». 
1
  У  Малларме  гладиолус  ассоциируется  с  лебедем: «рыжеватый  гладиолус  с  лебедями  у  тонкой  шеи» 
(«Цветы»), Нам представляется, что ассоциация эта имеет водное происхождение. 
262 
А  как  иначе — если  не  поэзией  водных  звуков — объяснить  тο,  что  столько  потонувших 
колоколов*, колоколов, оставшихся лежать на речном дне, все еще звонят; столько золотых арф все 
еще  придают  какую-то  силу  притяжения  голосам  зеркальной  глади  вод!  В  одной  немецкой  песне, 
приводимой Шюре
В
, возлюбленный девушки, которую похищает водяной, тоже начинает играть на 
золотой арфе
1
. Водяной
С
 постепенно покоряется этой гармонии и возвращает жениху суженую. Чары 
преодолевают чарами, музыку — музыкой. Так и движется очарование
D
 в диалогах... 
Точно так  же у  смеха вод  совершенно  нет  сухости,  и для  того  чтобы передать  его,  словно звук 
каких-то обезумевших колоколов, требуются звуки «цвета морской волны», ибо в них звучит некая 
Башляр Г. Вода и грезы. Опыт о воображении материи / Пер. с франц. Б.М. Скуратова. — М.: Издательство 
гуманитарной литературы, 1998 (Французская философия ХХ века). 268 с.