Берковский Н.Я. Литература и театр

Подождите немного. Документ загружается.

серьезных, оставаясь верной

си мои

ееОе. Так оыло и н

спектакле театр л in Афин. Режиссер предложил нам

.фелище, обладающее опершей веселья, шумно-прлзд-

иичную буффонаду. На сцепе царил гром, не совсем при-

вычный для пас, и если мы в чем лиОо упрекнем поста-

новщика, то разве в том, что накал спектакля не всегда

казался нам достаточным,

1одозреваем, что тут нема-

лое значение имелл импортная природа спектакля. Оче-

видно, комедийный спектакль только в относительном

степени поддается импорту, не может до конца быть

доведенным до зрители, которому незнаком язык авто-

ра и актеров. Наушники и перевод, который тут же об-

служивают зрителя, мало помогают делу. Они содейст-

вуют прозаическому пониманию того, что творится па

сцепе, и тормозят собственно-.художественное восприя-

тие.

Зритель, который заранее внимательно прочел текст

и потом бея толмача будет смотреть п слушать, получит

от спектакля больше, чем тот, ком\ переводят каждую

реплику, но для кого теряется целое. Перс-иод не может

не запаздывать, и, следовательно, запаздывает также и

смех. На сцене произносят комическую тираду, а зри-

тель откликнется ей» когда па ('пене уже забыли ее. Ко-

медийному актеру необходимо играть под смех зрите-

лей, -смех ободряет его, смех ему подсказывает, что и

как делать, как вести себя, смех для пего проверка,

играет ли он до конца точно и безошибочно, Играть ко-

медию без смеха в зале- плыть посуху, исполнить

музыку, которая не звучит. Комедия лучше других жан-

ров покапывает, что спектакль делается не только со.

сцепы, но и из зрительного зала, теми эмоциями, кото-

рые зрительный за/i посылает своим актерам. На спек-

такле «Птицы» актеры были ч\жне, чужеязычные, и

можно думать, что неполная связь их со зрителями вре-

менами сказывалась па характере спектакля, создавала

пустоты в его темпераменте, бледнила его р, тех или

иных эпизодах.

Нам кажется, театр Каролося Куна особо чувствите-

лен к музыкальному строю произведений античных дра-

матургов. Вероятно, одна из причин, почему из коме-

дий Аристофана выбраны были «Птицы», лежит в том

же:

«Птицы», пожалуй, самая СЛОЖА я я и богатая из

комедийных партитур, созданных Аристофани-м. Здесь

главная темя — идеальное царство птиц, повисший в

небе город Тучекукуевск. Держась правила древних,

423

режиссер составил хор й.ч одних мужских голосов. Но

Оыл и женский голос соловьиный, и споим .чиненом,

нежным н заливистым, он нес кость о том выспреннем

идеальном царстве, что сложилось под облаками. Ари-

стофан любит 'Прибегать к мультипликациям тон или

иной темы, к обобщениям фигур и лшзодО'В, взятых шп

единый для них эмоциональный знак, ^моцнонидьно, л

следовательно

>н

музыкально обобщенных. В этом нель-

зя -не усмотреть своеобразную музыкальную логику его

комедии. Уже главные герои комедии, искатель счастья

Пифетер и его 'провожатый Эвельпнд, являют собою не-

кую тему с вариациями, они движутся один подле дру-

гого,

то сходствуя, то различаясь. Когда оепо-вался

Тучекукуевск, туда потянулись снизу, из обыденного

мира одна на другой сомнительные личности, каждая из

которых кандидат в прихлебатели, претендент «на лич-

ное устройство бен излишних трудов, '-)то и оборванный,

малоопрятный поэт, это -прорицатель, оставшийся Лея

доходов, это землемер, плдгмотршик, законодатель. Все

это «явуки земли» до:игпувцше до небесного города

Тучекукуевска, все .что мелкая проза, обладающая той

пли иной стелюнью назойливости и наглости. Режиссер и

п1)овел этих персонажей по сиене как одну-едипую

музыкальную тем), послал их па сцену как единую ко

медийную волну, каждый новопршпедишй обликом, по-

вадкой и манерой так или иначе вторил своему пред-

шественнику, роль в роль, при всей разномястноетм их.

В порядке общей им всем музыкальной темы, хотя

и с крупными вариациями, были объединены и жители

недавнего высшего неба, разжалованные боги и герои,

город Тучекукуевск занял их место, им ничего не оста-

лось,

как молить о милостях у владык и основателей

этого города. Для (переговоров явились Прометей, Ге-

ракл. Ирида, Посейдон. Прометей— бывшая ошюЗ'Ни'ИЯ

Зеису, ом и сейчас интригует против него, но и Проме-

тей тоже подпал отчасти под ту характеристику, которая

дана была сейчас этим смешенным лицам древней ми-

фологии. Он довольно жалок со своей гипертрофирован-

ной — профессорской, ученой головой, с зонтиком,

под который он укрьивается. Особенно же шострадал от

комедийной трактовки Геракл, Он был преподнесен как

бывшая гроза и сила, «проэкзаменованная по 'пунктам,

наименее выгодным для нее. Геракл был дан со стороны

интеллекта, по 'критериям интеллекта, органически чуж-

424

дым ему. Миски на Геракле были младенческая, лшцо

новорожденного, об росписи

, однако же, бородой и уса-

ми,

рот, просящий соски, усердие ннчегонепониманин в

глинах. А богатырская мускульная сила Геракла цреч-

стнвлени была как ценность, давно упавшая, как чистей-

ший блеф: •бесполезно огромный рост, подозрительно

тонкие длинные лиги ломкие ноги и геройская пали-

ца в руках, не оставлявшая никаких сомнений, что она

вся выдолбленная внутри.

"Гак из трех больших музыкальных тем слагался УТОТ

спектакль, согласно тому, что дано было в самом тек-

сте Аристофана. Тут была обыкновенная земля людей,

покинутая искателями идеального царства, тут было

само .что царство, основанное через совместные усилия

людьми и птичьей paibio, наконец, тут были идеальные

существа вчерашнего дня, отмеченные, потерявшие свою

былую пену жители недавнего высшею неба, нынче по-

прошайки, заискивают/не перед новыми господами

положения.

Среди комедий Аристофана «Птицы»— самая уни-

версальная по идейному составу и in о театральному

CBJ-

е.му стилю. Известен энтузиастический отзыв Генриха

Гейне о великом, как он счштал, философском смысле ее.

В своих мотивах утопии она гораздо шире, чем 'прочие,

написанные Аристофаном, Там идет борьба за интересы

не далее чем завтрашнего дня и за 'интересы довольно

оп е ци а л ь ного х ар

к т с

а.

В « П т и ц а х » строитея 11 ел

ы й

мир,

соответственный человеческим мечтаниям, по са-

мой основе своей отличный от нищего. Этот лучший

мир и iHHecvmn не теми и имеет свой иной устий. Й все-

же отличия эти не дают всего о «Птицах», Нужно на-

звать еше одно. «Птицы» отмечены важным свойством,

особо выделяющим эту комедию. В «Птицах» действует

мотив возвращения. Комедия эта оторвалась от обыкно-

венных условий жизни, занеслась высоко, но обыкновен-

ная жизнь незамеченным образом и исподволь возвра-

щается, Праздник есть исключение, следовательно, все

небывалое, исключительное возможно в праздник» нахо-

дится под его зашитой и покровительством. Именно в

атмосфере празднества возможны были все безумства

этой комедии, «дурачества», 'как называл .их Гейне. Лю-

бое фантастическое допущение могло сразу же 'Войти в

силу, и одна несообразность спорила с другой, «которая

из них смелее и веселее. Однако же в «Птицах» все это,

425

обыччюе и в других комедиях Аристофана, составляет

только 'полдела.

В развязке этой комедии, если взглядегься, перипетия

вернулась к своему исходному пункту к тому» что было

до -праздника, к обыденной логики обыденной жшпи, к

победе массово-типичного над исключительностью и

эксцентрикой, Афинянин Иифетер, вместе со спутинким

своим Эвсльппдом положивший начало новому царству»

гнал, как помним, всех дельцов и авантюристов» которые

хотели там пристроиться. Но искатели эти и просите-

ли —

только слабая прелюдия к карьеризму самого

Пнфетера. Адриан Пиотровский был не слишком TipaiB,

когда назвал Пнфетера с Эвельппдом четой, сходствен-

ной с Дон-Кихотом п Санчо Пайсой. Афинский театр

поступил вернее» придав Инфетеру довольно прозаиче-

ский житейский облик, выпустив сто на сцепу с круглой

прозаической плешью, >прнсвоин ему манеру, вид чело-

века дела и торговли. Крылышки, которые грещали за

плечами Пнфетера» не слишком подобали вульгарному

его телу. Сам великий город Тучекукуевск, задумашиый

как прибежище для идеальных существ и идеальных

стремлений, исподволь превращается у Пифетсра в очень

выгодное мероприятие, Аристофан при самых смелых

своих и высоко заносящихся выдумках не отказывается

от точного реалистическою мышления. Утопический го-

род Тучекукуевск неприметно подводится -под законы

реальной логики. Утопическое селение что находится на

полпути от земли к небу — вот лучший способ устроить

небожителям блокаду, если веши называть нашими со-

временными терминами, Жертвенный дым с земли за-

держивается и не достигает богов» у них начинается го-

лод, они должны идти на любую сделку с Пифетером,

чтобы уцелеть, и тогда-то Пифетер добивается блнета

тельного брака с Ьазплейей» дочерью Зевса, Так в коме-

дийную фантастику один за другим вкрадываются про-

заические мотивы и в конце концов они властвуют над

ною.

Проникновение прозы дает особую остроту этой

комедии, строившейся на чудесных вымыслах. Город-

утопия вдруг освещается самым трезвенным светом со

стороны его стратегического и экономического значе-

ния. Сам основатель города в конце концов более чем

удачно устраивает свои собственные дела, утопия в ноль-

зу человечества преобразуется в пользу одного Пнфете-

ра, Говоря о прозаических итогах фабулы» мы поступаем

426

нс совсем осторожно как будто бы, ведь царевна Ьазл

лейи, которой добился Лнфетер, все же самая настоящая

фантасмагории. Но в том-то и дело: у Аристофана фнп-

тактика бьется в тенетах самой заурядной прозы, •пыш-

ный фантастический образ по открывшемуся в нем зна-

чению есть нечто ординарное —царевна Базилсйя всего-

навсего знатная невеста» которой добился один умелый

выскочка, Все сплетается по одному смыслу, л распле-

тается по другому.

Афинский театр недаром так смело и реалистически

разрабатывал в -спектакле тому «злуков земли». Соблю-

дая требования античного стиля, он в то же время реши-

тельно шел на постановочные модерн мимы. Жрепн

выводили е обличьем, с приемами право-сланного свя-

щенника, фигуры совершенно обыденной в Афинах на-

ших дней. Сказочные, птицы были хорошо знакомы с

электрическим освещением, вносили па сцепу гирлянды

лампочек подобающего напряжения и повсюду разве-

шивали их, Сам Аристофан, не задумываясь, пользовал-

ся злобой дня своего, тогдашнего. Современный нам

театр правомерно обращается к злобе дня нашего, к

явлениям, характерным для нашего жизнеустройств/].

И:-1 современного обихода Афинский театр заимствовал

самое назойливое, бьющее 'В глаза, п правильно сделал,

Нужно, чтобы виден был режиссерский умысел в ана-

хронизмах, чтобы зрители их не сочли за ошибки м

малую грамотность.

1>ыла в спектакле подробность порядка этического,

и весьма красноречивая. Она подтверждала нам,

как сомнительна репутация утопического царства, воз-

двигнутого Ппфетером, бывшим обитателем Афин. В

утопической стране обещаны были вольности и льготы

птичьему сословию, которое, подвизалось вместе с Ппфе-

тером. А вот мы видим; две птицы зарезаны, ощипаны,

их тела 'насажены на вертел. Следовательно, о птичьем

рае,

где все птицы состоят в равенстве и братстве, мы

узнаем: в нем птиц подают на обед птицам же.

Возможны раздумья по поводу возвращения к'прозе,

в «Птицах» Аристофана — не упадок ли это для искус-

ства, не вредоносно ли это. Казалось бы, что лучше "бы

искусству не уходить от блеска и сияния праздничной

игры, оставаясь с. нею и при .ней. Аристофан не роман-

тик, хотя вряд ли был бы раскрыт для нового времени

без усилий романтической критики. Он помнит и зняат,

427

что уклады жизни, побежденные праздничной фантазией,

не побеждены на самом деле и приняты будут меры,

чтобы им «вернуть упушешие. Искусство не может не

включать в свою область и праздник и самую дурную

повседневность. Искусство выше праздники. Оно не мо-

жет согласиться, чтобы его 'признавали только по празд-

ничным дням, оно хочет власти надо всем временем че-

ловека, Включая «в себя праздник, оно и шире и выше

его» в него входит не только энтузиазм, но входят и дни

протрезвления.

Е-ели бы искусство исчерпывалось праздниками, оно

было бы бессильным перед буднями, оно исчезало бы

по будням. У греков искусство, 'возникшее вместе с

праздником, тем и было велико, что умело оторваться

от своей основы, унестись высоко, стать над праздником

и над буднями.

Аристофан универсально, беспредельно свободен.

Как поэт он не желает себя ограничивать ничем- даже

праздником» даже игрой, даже самой свободой. Аристо-

фан располагает противоядиями всех родов, одно он

применяет против другого и обратно, не даваясь никому

п ничему в руки слишком надолго. Праздник он смиряет

повседневностью, а повседневность смиряет праздником.

Второй спектакль Афинского театра, посвященный

«Персам» Эсхила» мы считаем удачен из ряда вон выхо

дящей, Быть может, это был самый совершенный из тра-

гических спектаклей, показанных нам в последние годы

гостями из-за рубежа. Он кончался огромными дружны-

ми овациями, в которых тоже было свое вдохновение,

как бы часть от вдохновения Эсхила и исполнителей

Эсхиловой трагедии, У зрителей бывают ошибки, иногда

обиднейшие. Но тут нельзя было не гордиться их спо-

собностью поддаться власти одного из величайших

поэтов мира. Ни в тексте, ни в спектакле не содер-

жалось каких-либо мелких соблазнов и суетностен. Гро-

мовой успех относился к Эсхилу, а не к кому-либо ниже-

стоящему, к Эсхилу без чуждых ему приправ и прпепо

соблений, шредстя'влешюму в подлинной сути его поэзии,

суровой и художественно бескомпромиссной.

Можно опросить почему и зачем Афинский театр

выбрал «Персов», а не что-либо иное, более обычное как

предмет изучения и размышления у любителей драмати-

ческой литературы, Думаем. Афинский театр был увле-

чен музыкальной цельностью и законченностью «Пер-

428

сов»,

простотой и грандиозпосшо н-нутреннего хода го-

бытии, изображаемых в УГОЙ трагедии. Н пей почгн

нее

—

прямое достояние хора; могучая хоровая основа в

редкой и.ч античных трагедий, нам известных, так ощу-

тима, ток выразительна» как в «Персах.». В спектакле

Афинского театра возникало впечатление, и оно было

всячески оправданным, что хор творит эту трагедию, из-

водит ее из собственных недр, Из глубины хора выраста-

ли на сцепе драматические эпизоды, хор как бы выно-

сил на поверхность зрелища отдельные драматические

фигуры и действия, связующие их,

В трагедии Эсхила трактуется янаменнтая победа,

одержанная греками в битее у острова Саламнп с пол-

чищами персов, вторгнувшихся в Грецию. Идея спра-

ведливой войны хороню была известна грекам — еоб^

ственно, ею» воодушевлена была «Илиада» I оме.ра.

У Эсхила тот же пафос справедливой войны, которую

греки ведут с персами, пришедшими в чужую страну

ради того, чтобы разорить ее и .поработить ее. Па сто-

роне греков — святое право, на стороне персов— грубей-

шее насилие, Этим еще далеко не исчерпана коллизия

греков и персов, коллизия двух миров» двух способов

понимать мир и жить в этом мире. По Эсхилу, война

была для греков глубоким актом самопознания. Чтобы

победить персов, греки должны были стать самими со-

бой, овладеть собственной самобытностью. Они нужда-

лись в некоем самоочищении, в «катарсисе», нуж-по было

устранить в самих себе все наносное и грубое, что от-

чуждало греков от их же собственной внутренней приро-

ды.

Ведь у них была и внутренняя общность с персами,

и она-то вредила им. Персы были варварами, но и гре-

ки не были внутренне безопасны перед jioii стихией.

Ктце много позднее историк Фукидид писал; «Можно

было бы указать и на многое другое в образе жизни

древних эллинов, чем они походили па нынешних «'вар-

варов». В варварском мире персы были бесконечно

сильнее греков; чтобы победить персов, грекам нужно

было открыть в самих себе совсем иное начало» апти-

варварское, только им одним принадлежавшее. Нет со-

мнения, что Эсхил греко-персидскую коллизию сводил к

борьбе свободного народа, воспитанного на началах де-

мократии, с народом, которым управляют варварски-де-

спотически, На одной стороне были люди, привычные к

самостоятельности, на другой - персидская стадность.

429

Греки отличались инициативой и отвати, -персы же хи*

гели их подавить несметными своими количествами.

Победи греков-—.победа личной свободы над громадою

рабства. Победа грекелн— превосходство духа над кос-

ной и тупой материей, над массивом громоздких и не-

уклюжих 'персидских кораблей, над массивом тяжелого

и малоповоротливого персидского вооружения, Победа

греков были чем-то несравненно -большим, чем только

событием в истории политической и военной. Она имела

также значение в жизни духовной, и имении поэтому

Эсхил (Прославил .чту победу.

Чтобы 'Создать образ той колоссальной силы, кото-

рую Ксеркс двинул против Греции, хор у Эсхила целы-

ми тучами называет имена ронтелей и полководцев,

вместе с Ксерксом ушедших в поход: Артнфреп, Мега-

бит, Астасп, Амиетр, Артембар, Маеистр, Фарапдак,

Имей, Соефап, Сусиекап, Пегаетаг, Арсам, Лрномард,

Митрогат, Арктей, Фарибид, Мардон, Эти имена появ-

ляются во вступительной песне хора, в пароде. А когда

к концу идет оплакивание погибших, то мы слышим еще

и другие имена: Сузас, Пелагон, Псамие, Датам, Лг-

дабаг, Фарнух, Севалк, Лилей и Гистихмас. Имена чти

были дики эллинскому слуху. Если произнося! имя соб-

ственное, то -представляется чье-то человеческое, лицо.

Здесь даются имена, а лица едва ли могут возникнуть,

Их слишком много, даже отличительные признаки" не

помогают, индивидуальности названы, сами же индиви-

дуальности в нем отсутствуют. Мы как бы слышим клич

и не слышим отклика, Все эти имена по настоящему сво-

ему значению равносильны цифрам. Имена приводятся,

чтобы дать понятие о цифрах, которые повлек за собою

Кеерке, начиная свою войну. Лица каждый раз поглоща-

ются числом; где. мы ждем, что будет лицо, там появ-

ляется ужасающая размерами сноими общеперсидская

безликость, там льется и изливается нечто грозно-без-

различное.

Действие трагедии Эсхила происходит в столице пер-

сидского царства, у гробницы царя Дария. На сцене

варварская пышность» богатые шелковые одежды, изли-

шества головных уборов, широких рукавов и поясов.

Жесты и движения то чересчур замедленные, то экста-

тические. Очерк и силуэты тел, гол его несколько растре-

панные. Но три всем том эш.чоды с персами обладали

все же внутренней стройностью, угадывались -мера и

430

симметрия сквозь все их нарушения, Это были персы,

какими их могли бы мыслить греки, персы соответствен-

но эллинским -представлениям о них, -персы, хотя и с

трудом, но введенные в пределы эллинского стиля, строй-

ных норм, преобладающих R нем, Таким образом» гре-

ки,

которые отсутствовали в спектакле физически, при-

сутствовали в нем духовно. На сцене, была, как и долж-

но,

Персия, но изложенная на художественном языке, эл-

линов, прошедшая сквозь их эстетику.

Все зрелище подвержено было ритму. Помимо мало-

го ритма речей хора и действующих лиц в спектакль

вошел еще большой через все и всех шагающий ритм,

пронизывающий драматическое действие, и переживания

действующих лиц. Мы могли оцепить, как велика заслу-

га и сила театрального зрелища, в котором нам дано

ощутить отчетливо, где приступ, где разгон развития,

где центр его, где спад. Центром в спектакле послужи-

ло в соответствии и требованиями текста явление покой-

ного царя Дария, поднявшегося из своей гробницы. Оно

подготовлено было с великим искусством. Хор находился

в мрачном возбуждении, он пригнулся к земле, странно

и лихорадочно действуя руками; могло казаться, что он

разгребал землю, кого-то и что-то выгребал оттуда, — это

хор выкапывал Дария из его могилы. Где-то в глубине

гробницы возникла тень, какая-то страшная внезап-

ность была в ее появлении. Тень двинулась вперед, огу-

стела, уплотнилась, и шеред персами, перед зрительным

залом стоял Дарий, весь золотой, с золотым липом, с

золотыми устами, которые шевелились,

—

с устами азий-

ского Хрисостома. Это была ожившая золотая мама,

одна из тех, которые древние пароды накладывали на

лица своих покойников. Золотая тень Пария была одно-

временно самым общим, самым сжатым выражением

золота и богатства Персии, Она была чем то усиленно

умножеппо-матернальпым и в этой материальности своей

призрачным. Тень Дария шрмшла к живым, так как хор

хотел этого, так как хор призвал ее. Золотой Парий со

своими учительными словами к пароду явился как ми-

раж особого рода; он воплошал силу желания, колдов-

ство желания, и поэтому казался исполнением его, пре-

вращением его в осязаемую действительность.

В попытках нарушить границы между миром живым

и миром загробным с точки зрения античных греков со-

держалось нечто варварское, глубочайшим образом

431

антиэллинское. Тик шодакнзывал текст Эсхила, так дано

было в спектакле Афинского театра. Вызывании Дарил

и:» МОГИЛЫ переживалось Б спектакле v. оттенком чего'

то недолжного, непростительно преступного. При вст.м

исступлении хора, действия сто обладали топ сокровен-

ностью, что быиает присуща дурному делу, Греческим

миф и греческая поэзия лишь очень редко

малоохотно

вторгались в царство смерти. Греки предпочитали не

беспокоить живых со стороны этого царстиа, не держать

с ним связей. Орфею 'позволили вынести свою Эириднку

из страны мертвецов, но оборачиваться ему не 'полага-

лось,

это связало бы его ненужными предосудительными

•связями с. замогильной тьмой. Современный эллинист

Джордж Томсон, автор многих книг по истории грече-

ской культуры, часто в них говорит об особой расчленен-

ности и размечепностн мира в представлениях древних

греков: у них имела особое значение идея жреГуия, ра-

венства долей, «мойр», распределения в самом оГнцем

его смысле. — весь мир подлежал закону строгих про-

порций, что дано -на одной стороне бытия, не могло

переходить па другую, границы между жребиями и до-

лями не подлежали нарушению. Джордж Томсон пишет

в одной из своих книг: «Когда Аполлон защитил Ореста

or Эринний, они упрекали его -в том, что он похитил у

них их жребий, который они получили от Мойры при

рождении. Асклепип был наказан па том же осно-ванин;

стараясь воскресить мертвого, он переступил границы

Мойр Гадеса» '. Сказанное Томсоном чрезвычайно по-

учительно. Греки смотрели на жизнь н смерть с точки

зрения разграничения прав: свои права у смерти и у

подземного мира — Гадеса, свои приви у жизни. Воскре-

шение и всякая некромантия — незаконный захват того,

что -по праву должно числиться за смертью. Хотя заши-

та формально и ведется со стороны смерти, в сущности

это стойкая зашита интересов жизни, отъявленное язы-

чество, не желающее, чтобы его смущали, смешивая жи-

вую жизнь с делами царства мертвых, Нам же это

очень 'понятно через Пушкина, у которого, по историче-

ским условиям, чрезвычайно бодрым и активным было

Дж. Томсон, Исследоиапия по истории древнегреческого обше-

ггиа, М., 1958, стр. 334—335. Эта же мысль проводится в специаль-

ном па-.чедоплмни, похищенном Эсхилу. (LM.: George Thomson,

Aeseliyls arid Athens, London, 1941.)

432