13
зуется у него в «Апологетике». (Tertullianus. Apolo-
geticum, 4, 7). 5. «Гностические дебри (silvas)» упо-
минаются в трактате против Валентиниан (Tertullia-
nus. Adversus Valentinianos, 39, 2). 6. В трактате «О
душе» Тертуллиан признается: «Я не пребываю в
неведении относительно того, какое обилие (букв.:
лес) материала по этому вопросу есть у философов
(nec ignoro quanta sit silva materiae istius apud
philosophos), если учесть также число их коммента-
торов» (Tertullianus. De anima, 2, 6). 7. В том же со-
чинении лес ассоциируется с язычниками: «Платон,
надо думать, единственный среди столь великого
леса (in tanta gentium silva) язычников, на столь об-
ширном лугу мудрецов и забыл идеи, и вспомнил»
(Tertullianus. De anima, 24, 11). 8. Там же лес вы-
ступает как пример дикой, внушающей ужас приро-
ды: «Все уже доступно, все известно, везде видны
плоды человеческой деятельности, восхитительные
поместья вытеснили из памяти образ пользующихся
раньше дурной славой пустошей, пашни подчинили
себе леса (silvas arva domuerunt), домашний скот
обратил в бегство диких зверей, засеиваются пески,
покрываются насаждениями скалы, осушаются бо-
лота, городов столько, сколько раньше не было хи-
жин. Уже и острова не внушают ужас, и горные
вершины не устрашают; повсюду дома, везде народ,
везде государство, везде жизнь» (Tertullianus. De
anima, 30, 3). 9. Там же лес опять рассматривается
как наиболее распространенное место убийства:
«Чем, ты думаешь, будет душа убийцы? Неким, по-
лагаю, животным, предназначенным для мясной
лавки и мясного рынка, чтобы она точно так же за-
калывалась, ибо и сама закалывала, точно так же с
нее сдирали шкуру, ибо и сама грабила, точно так
же шла в пищу, ибо и сама сделала угощением для
зверей тех, кого умертвила в лесах и пустынных
местах (quos in silvis et aviis trucidaverit)» (Tertullia-
nus. De anima, 33, 3). 10. Настаивая в трактате «О
венке» на необходимости избегать идолопоклонст-
ва, Тертуллиан обращается к примеру леса, где со-
крыты многочисленные терновники (Tertullianus. De
corona, 10, 7). 11. В трактате «О поощрении цело-
мудрия» лес оказывается символом подлежащей
преодолению ветхозаветной древности: «Потому
насаждают лес и позволяют ему расти, чтобы сру-
бить в свое время. Древнее установление будет ле-
сом (silva erit vetus disposition), который подрезается
новым Евангелием, в котором и секира у корней
древа положена» (Tertullianus. De exhortatione casti-
tatis, 6, 3). 12. В трактате «Против Праксея» лес
опять появляется в одном контексте с еретиками:
«Действительно, поскольку немногое может быть
найдено в лесу (nam quia pauca sunt quae in silva in-
veniri possunt) <еретиков>, они отстаивают немно-
гое вопреки многому и более позднее принимают
вместо более раннего». (Tertullianus. Adversus Prax-
ean, 20). 13. В трактате «О стыдливости» лес высту-
пает как место наиболее подходящее для убийства:
«Ибо нет разницы, покусится ли кто-либо на чужую
невесту или на вдову, раз это не его жена; как и в
том, что касается места, не важно, в спальнях ли или
в башнях умерщвляется стыдливость. Всякое убий-
ство и вне леса (extra silvam) является разбоем
<…>» (Tertullianus. De pudicitia, 4, 3). 14. В том же
сочинении лес связывается с похотью: «Если хо-
чешь впитать в себя все знание <учения> апостола,
чтобы понимать, сколь великим топором критики он
рубит весь лес похотей (omnem silvam libidinum),
искореняет <его> и выкорчевывает, дабы не позво-
лить ничему вновь пустить побеги, взгляни, как он
желает, чтобы души воздерживались от законного
плода природы, я говорю о плоде брака» (Tertullia-
nus. De pudicitia, 16, 12).
Слово silva употребляется Тертуллианом также
и без отрицательной коннотации, но значительно
реже:
1. «По какому праву ты, о Ма
ркион, рубишь
мой лес (silvam meam caedis)?» (Tertullianus. De
praescriptione haereticorum, 37, 3). 2. «Вижу, что и
плющи, сколько их не сдерживай, сразу стремятся к
тому, что над ними, и виснут, когда перед ними уже
ничего нет, так как предпочитают устремляться пе-
реплетенными зарослями (textili silva) по стенам,
чем быть вытоптанными на земле кем попало» (Ter-
tullianus. De anima, 19, 5). 3–4. «<…> Тот будет со-
бирать, Кто рассыпал; Тот будет рубить лес, Кто
насадил (is caedet silvam qui plantavit). <…> Однако
лес вырубается не как подлежащий обвинению, и
хлеба жнут не потому, что они осуждены, но пото-
му, что пришла их пора (non tamen ut accusanda
caeditur silva). Так и брачные отношения подлежат
секире и серпу святости не как нечто злое, но как
готовое к завершению, как сбереженное для самой
этой святости, чтобы, уступив, предоставить ей воз-
можность существовать» (Tertullianus. Adversus
Marcionem, I, 29, 4–5). 5. «Действительно, я не знаю,
куда направиться при столь великой частотности
подобных слов, словно <бы я находился> в лесу или
на лугу или в плодовой роще (tanquam in silva, vel in
prato, vel in nemore pomorum) (Tertullianus. Adversus
Marcionem, IV, 14, 3).
Таким образом, лес (silva) для Тертуллиана в
большинстве случаев является чем-то отталкиваю-
щим, пугающим, чуждым, неприятным. Недаром в
«Апологетике» он заявляет, что христиане в отличие
от брахманов и гимнософистов – не лесные жители
(silvicolae) (Tertullianus. Apologeticum, 42, 1).
Lucus. 1. В трактате «О стыдливости» само идо-
лопоклонство рисует рощи как подходящее место
для разврата: «Я, идолопоклонство, я очень часто
предоставляю удобный случай для прелюбодеяния.
Знают мои священные рощи (luci mei) и мои горы, и
проточные воды, и сами капища в городах, как
сильно я забочусь о ниспровержении стыдливости»
(Tertullianus. De pudicitia, 5, 10). Рощи (luci) как объ-
ект языческих культов упоминаются в первой главе
трактата «Против иудеев» и во второй главе «Скор-
пиака» (6).
Не все христианские авторы относились к лесу с
таким предубеждением. Например, в «Увещевании к
язычникам» Климент Александрийский описывая в
своем фиктивном разговоре с пророком Тиресием
христианские таинства, восклицает: «Я покажу тебе
Слово и мистерии Слова, рассказывая о них в соот-
ветствии с твоими представлениями. Это – гора,
любезная Богу, не дававшая сюжеты трагедиям, как
Киферон, но предназначенная для действ Истины;