Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв 3 тт. Том 1. Структуры повседневности

Подождите немного. Документ загружается.

«бесконечно; множество несчастных утонуло или было погребено под развалинами», но старый город

остался цел: -<Ььи-фо закрыли [его] ворота и законопатили все отверстия и все щели в оных смесью

извести и смолы»

. Отличная картина и отличное свидетельство почти полной герметичности этих

ограждений китайских городов!

Любопытно, что в эти столетия китайского мира (paxsinica), когда ничто более не угрожало городам

извне, стены сделались почти что системой надзора за самими горожанами. Со своими широкими

пандусами они позволяли мгновенно собрать пеших и конных солдат, которые с высоты стен

господствовали над городом. Нет сомнения, что соответствующие власти крепко его удерживали. К

тому же в Китае, как и в Японии, каждая улица имела собственные ворота, свою собственную

внутреннюю юрисдикцию. При каком-либо инциденте, в случае преступления ворота улицы закрывали

и происходило немедленное (и часто кровавое) наказание виновного или задержанного. Эта система

была в Китае тем более строгой, что рядом со всяким китайским городом возвышался квадрат города

татарского [маньчжурского], который внимательно надзирал за первым.

Часто бывало, что стена вместе с городом охватывала часть полей и огородов. Происходило то по

вполне очевидным причинам: ради снабжения в случае войны. Таковы были, скажем, укрепления,

быстро строившиеся в Кастилии в XI—XII вв. вокруг группы отстоявших друг от друга

ГОРОД КАК ТАКОВОЙ 461

деревень и оставлявшие между деревнями достаточно места, чтобы в случае тревоги собрать там

стада

. Правило это действовало повсюду, где крепостная ограда в предвидении осады окружала луга

и сады, как во Флоренции, или пахотные поля, огороды и виноградники, как в Пуатье, который еще в

XVII в. обладал почти такими же развитыми укреплениями, как и Париж; только городу так и не

удалось заполнить эту чересчур просторную оболочку. Точно так же и Прага не заполнит пустое

пространство между домами Малой Страны и новыми крепостными стенами, построенными в

середине XIV в. Так же будет обстоять дело и в Тулузе к 1400 г.; и в Барселоне, которая достигнет

пояса укреплений, воздвигнутых вокруг нее в 1359 г. (на их месте находятся современные Рамбла,

Ramblas*), лишь двумя столетиями позже, к 1550 г.; и в Милане внутри испанских укреплений.

Та же картина и в Китае: например, город на Янцзы «имеет стену протяженностью в десять миль,

каковая заключает холмы, горы и незаселенные равнины, ибо в городе мало домов, а его обитатели

предпочитают жить в предместьях, кои весьма протяженны». В том же самом 1696 г. столица Гуанси

заключала в своей верхней части «много полей и огородов и мало жителей

На Западе безопасность долгое время обеспечивалась с небольшими затратами: ров плюс вертикальная

стена. Это мало стесняло расширение города, намного меньше, чем то обычно утверждают. Когда

город начинал испытывать нужду в пространстве, стена перемешалась, как театральная декорация, и

столько раз, сколько требовалось, — как, скажем, в Генте, Флоренции, Страсбурге. Стена была как бы

корсетом по мерке. Город растет — и изготовляет себе другой.

Но построенная и перестраиваемая стена не переставала окружать город, определяя его территорию.

Защитное сооружение, она в то же время была и границей, пределом. Города вытесняли на свою

периферию максимум своих ремесленных промыслов, особенно производств, требовавших много

места; так что стена, помимо всего прочего, была и линией экономического и социального водораздела.

Обычно город, разрастаясь, присоединял к себе некоторые из своих предместий, трансформируя их и

отбрасывая чуть подальше формы деятельности, чуждые собственно городской жизни.

Именно поэтому города Запада, расширявшиеся понемногу и как попало, имели такой запутанный

план — с извилистыми улицами и непредсказуемыми их коленами, — целиком противоположный

плану римского города, такого, каким он сохранился в нескольких городах, возникших в античности:

Турине, Кёльне, Кобленце, Регенсбурге. Но Возрождение

* Ramblas — от араб, «ар-рамаль» (песок). Открытое пространство перед воротами городских укреплений. — Примеч. ред.

462 Глава 8. ГОРОДА

отмечено первым подъемом сознательного градостроительства, когда наступил расцвет целой серии

геометрических планов, повторявших шахматную доску или образовывавших концентрические круги и

предлагавшихся в качестве «идеального плана». И как раз в таком духе широкое градостроительство,

происходившее на Западе, переделает города или же заново перестроит кварталы, отвоеванные у

предместий: их четкая прямоугольная планировка соседствовала с беспорядочными центрами сред-

невековых городов.

Такое единообразие и такая рациональность непринужденно утвердятся в новых городах, где для

строителей было свободное поле деятельности. Примечательно, впрочем, что в некоторых случаях западные

города с «шахматной» планировкой и до XVI в. строились сознательно на пустом месте (ex nihilo). Таков

был Эгморт, небольшой порт, который Людовик Святой купил и перестроил, дабы иметь выход к

Средиземному морю. Таков и крохотный городок Монпазье (в департаменте Дордонь), воздвигнутый в

конце XIII в. по повелению короля английского: одно из полей его «шахматной доски» занимает церковь, а

другое — рыночная площадь, окруженная аркадами и снабженная колодцем

. Так же обстояло дело и с

«новыми землями» (terre nuove) Тосканы в XIV в.: Скарперия, Сан-Джованни-Вальдарно, Террануова-

Браччолини, Кастельфранко-ди-Сопра

. Но с XVI в. список городов новой планировки быстро удлиняется;

можно было бы дать длинный перечень таких городов, застраивавшихся по геометрическому плану, вроде

нового Ливорно, мпчиная с 1575 г., Нанси, перестраивавшегося с 1588 г., или Шарлевиля - ч«1чи-ная с 1608

г. А самым исключительным случаем остается Санкт-Петербург, к которому мы еще вернемся. Почти все

города Нового Света, основанные поздно, равным образом строились по заранее намеченному плану: они и

образуют самое многочисленное семейство городов с прямоугольной планировкой. Особенно характерны

города Испанской Америки с их пересекающимися под прямым углом улицами, делящими город на

кварталы (cuadras); две главные улицы оканчивались там на главной площади (Plaza Mayor), где

возвышались собор, тюрьма и Cabildo — городской совет.

В связи с прямоугольным планом застройки возникает в мировом масштабе любопытная проблема. Так

были спланированы все города Китая, Кореи, Японии, Индостанского полуострова, колониальной Америки

(не будем забывать и города римские, и некоторые из греческих полисов). Только две цивилизации в

широком масштабе создавали города с запутанной и беспорядочной застройкой — страны ислама (включая

и Северную Индию), и средневековый Запад. Можно было бы утонуть в эстетических или психологических

объяснениях такого выбора. Что касается Запада, несомненно одно — американское градостроительство

XVI в. вовсе не означало для него вынужденного возврата к чертам рим-

ГОРОД КАК ТАКОВОЙ 463

ского военного лагеря. То, что он создавал в Новом Свете, было отражением устремлений градостроителей

новой Европы, настойчивой потребности в порядке. И стоило бы потрудиться над поиском корней этого

стремления за пределами многочисленных ею проявлений.

НА ЗАПАДЕ: ГОРОДА, АРТИЛЛЕРИЯ И ЭКИПАЖИ

Начиная с XV в. города Запада испытывали большие затруднения. Их население выросло, а артиллерия

сделала иллюзорной защиту, которую им обеспечивали их старые стены. Такие стены следовало, чего бы то

ни стоило, заменить обширными, наполовину заглубленными в землю укреплениями, которые обретали

форму бастионов, валгангов, кавальеров, где рыхлая земля уменьшала возможные разрушения от ядер.

Такие растянутые по горизонтали укрепления уже не удавалось перенести без огромных затрат. А перед

этими линиями фортификационных сооружений надлежало сохранять свободное пространство,

необходимое при оборонительных действиях, и, следовательно, запретить там сооружение построек,

закладку садов и посадку деревьев. Или же при необходимости восстанавливать пустыри, вырубая деревья и

снося дома, что и было сделано в Гданьске в 1520 г. во время войны Польши с Тевтонским орденом, и в

1576 г. во время конфликта города с королем Стефаном Баторием.

Таким образом, город оказывался блокирован в своем расширении и нередко осужден расти в вертикальном

направлении в гораздо большей степени, нежели в недавнем прошлом. Очень рано в Генуе, Париже,

Эдинбурге стали строиться дома в пять, шесть, восемь и даже в десять этажей. Учитывая непрестанный рост

цен на земельные участки, высокие дома повсеместно делались необходимостью. Если в Лондоне дерево

долгое время предпочитали кирпичу, то объяснялось это среди прочего также и тем, что оно позволяло

возводить менее толстые и более легкие стены тогда, когда дома в четыре — шесть этажей сменяли

старинные, обычно двухэтажные постройки. В Париже «потребовалось ограничить непомерную высоту

домов... ибо иные частные лица на самом деле строили на доме еще один дом. Высота была ограничена

[накануне Революции] 70 футами [почти 23 м], не считая крыши»

Венеция, имевшая преимущество в том, что была лишена стен, могла расширяться сколько угодно: забивали

несколько деревянных свай, на лодках привозили камень — и в лагуне воздвигался новый квартал. Очень

рано стало возможно вытеснить на периферию стеснявшие город производства — живодеров и

дубильщиков на остров Джудекка, Арсенал — на край нового квартала Кастелло, стекольные заводы (с 1255

г.) — на остров Мурано... Кто бы не пришел в восторг от современности такого зонирования? И однако же

Венеция располагала своими великолеп-

464 Глава 8. ГОРОДА

ными постройками, общественными и частными, на Канале Гранде — необычно глубокой древней речной

долине. Единственный мост, мост Риальто, с разводным пролетом (бывший деревянным до самой постройки

в 1587 г. нынешнего каменного моста), соединял берег Фондако деи Тедески (теперешний почтамт) с

площадью Риальто, намечая заранее оживленную ось города — от площади св. Марка к мосту по модной

улице Мерчериа. Итак, город просторный, широко раскинувшийся. Но в гетто, городе искусственно

созданном и огражденном стенами, пространства не хватало и дома тянулись вверх своими пятью или

шестью этажами.

Когда в XVI в. в Европе вошел в массовое употребление экипаж, он породил неотложные проблемы,

вынуждая к градостроительной «хирургии». Браманте, снесший в 1506-1514 гг. старинный квартал вокруг

римского собора св. Петра, был одним из первых в истории баронов Османов*. Города по необходимости

обретали, по крайней мере на какое-то время, некоторую упорядоченность, больший простор, облегчение

уличного движения. Такой же была и перестройка Неаполя Пьетро ди Толедо (1536), проложившим

несколько широких улиц через весь город, в котором, как некогда говаривал король Ферранте**, «узкие

улицы были опасны для государства». Или завершение прямой, пышной и короткой Страда Нуова в Генуе в

1547 г., или же те три магистрали от Пьяцпа дель Пополо, которые волею папы Сикста V были проложены

через весь Рим. И не без основания одна из них, Корсо, сделалась главной торговой \.ш-цей Рима. В города

проникали повозки, а вскоре и мчавшиеся IKI IXCM скаку кареты. Джон Стоу, бывший свидетелем первых

перестроек в Лондоне, в 1528 г. предрекал — «Вселенная обрела колеса». А в следующем столетии Томас

Деккер повторил то же самое: «На любой лондонской улице телеги и кареты производят такой грохот, что

можно подумать, будто весь мир движется на колесах»

ГЕОГРАФИЯ ГОРОДОВ И СВЯЗИ МЕЖДУ НИМИ ;

Всякий город вырастает в каком-то определенном месте, закрепляется на нем и уже не покидает, за очень

редкими исключениями. Такое местоположение бывало более или менее удачным, а первоначальные его вы-

годы и неудобства сохранялись навсегда. Скажем, путешественник, прибывший в 1684 г в Баию (Сан-

Салвадор), тогдашнюю столицу Бразилии,

* Осман Жорж (1809-1891) — французский политический деятель, в 1853-1870 гг. префект департамента Сена. Под его

руководством была проведена перестройка Парижа на основе новой планировки. — Примеч. ред.

" Ферранте — Фердинанд I Арагонский (1431-1494) король неаполитанский в 1458-1494 гг. — Примеч. ред.

ГОРОД КАК ТАКОВОЙ 465

отмечал великолепие города и большое число рабов в нем — рабов, с которыми, добавляет он, «обращаются

крайне варварски». Отметил он и органические пороки топографии города: «Уклон улиц столь крут, что

лошади, запряженные в повозки, не смогли бы на нем удержаться»; следовательно, не было повозок, а были

вьючные и верховые животные. Еще более серьезный недостаток: крутой обрыв отделяет собственно город

от торговых кварталов на берегу океана, так что приходилось «пользоваться некоей разновидностью крана,

дабы поднимать товары из порта в город (и наоборот)»

. Ныне подъемники сократили время такого

подъема или спуска, но необходимость в нем по-прежнему сохраняется.

Точно так же Константинополь, расположенный на Золотом Роге, Мраморном море и Босфоре, разделен

слишком широкими пространствами морских вод и вынужден был содержать целый народец лодочников и

перевозчиков ради непрестанных и не всегда безопасных переездов морем.

Но такие неудобства уравновешивались серьезными преимуществами, иначе никто не согласился бы

принять и терпеть эти стеснения. Как правило, то были преимущества отдаленного местоположения:

географы имеют обыкновение называть его «положением» города по отношению к соседним областям. На

огромных пространствах бурных морей Золотой Рог был единственной защищенной гаванью. И таким же

образом и обширная бухта Всех Святых перед Сан-Салвздором — это как бы Средиземное море в

миниатюре, хорошо укрытое за своими островами, а на бразильском побережье — это один из легче всего

достижимых пунктов для идущего из Европы парусника. И лишь в 1763 г. столица будет перемещена

южнее, в Рио-де-Жанейро, ввиду развития золотых приисков в нынешних штатах Минас-Жераис и Гояс.

Разумеется, все такие привилегии бывали в долговременном плане преходящими. Малакка знала столетия

настоящей монополии: «Она повелевает всеми кораблями, какие проходят через ее пролив». А в один

прекрасный день в 1819 г. возникает из небытия Сингапур. Но куда лучший пример — смена Севильи

Кадисом в 1685 г. (с начала XVI в. Севилья располагала монополией на торговлю с «Кастильскими

Индиями»*) из-за того, что корабли со слишком большой осадкой не могли более пройти бар у Санлукара-

де-Баррамеды при входе в Гвадалквивир. Это была техническая причина и предлог для перемен, возможно и

разумных, но обеспечивших удачу активной международной контрабанде в слишком просторном

Кадисском заливе.

Преходящие или нет, но такие преимущества местоположения, во всяком случае, были необходимы для

процветания городов. Кёльн находился там, где встречались два разных потока перевозок по Рейну: один —

в сторону моря, другой — вверх по реке, и встречались у его городских

466 Глава 8. ГОРОДА

пристаней. Регенсбург на Дунае был перевалочным пунктом для грузов со слишком глубоко

сидящих судов, которые приходили в город из Уль-ма, Аугсбурга, из Австрии, Венгрии и даже

Валахии.

Быть может, нигде в мире нет места, дающего большие преимущества при дальних и ближних

перевозках, чем то, где расположен Кантон. Город «в 30 лье от морских берегов все еще ощущает

на своих водных пространствах пульсацию приливов. И таким образом, там возможна встреча

морских кораблей, джонок или же европейских трехмачтовиков с речными сампанами, которые

достигают всех или почти всех внутренних областей Китая благодаря каналам». «Я довольно

часто любовался прекрасными видами Рейна и Мааса в Европе, — писал брабантецЖ.-Ф. Мишель

в 1753 г., — но обе эти реки, вместе взятые, не могут представить и четверти [того], чем

восхищаешься на одной этой реке в Кантоне»

. И однако же своим великим успехом в XVIII в.

Кантон был обязан только желанию Маньчжурской империи убрать торговлю с европейцами

насколько возможно дальше на юг. Европейские купцы, имей они свободу выбора, предпочли бы

добираться до Нинбо и до Янцзы: они предчувствовали взлет Шанхая и понимали выгоду от

проникновения в самое сердце Китая.

И опять-таки именно география, определенным образом связанная со скоростью, а вернее, с

медленностью перевозок того времени, объясняла возникновение тысяч мелких городков. Те 3

тыс. городов разных размеров, что насчитывала Германия в XV в., были в такой же мере и

этапными пунктами на дорогах: в 4-5 часах пути один от другого на юге и на iana.ic страны, в 7-8

часах пути — на севере и на востоке. И такие этапные м\нк-ты приходились не только на гавани —

соединявшие пути по суше (venu-ta terrae) и пути по морю (venuta marts), как говорили в Генуе, —

но иной раз и на точки, в которых сходились повозка и речные суда, или же «вьючный транспорт,

употреблявшийся на горных тропах, и повозка, используемая для равнин». Так же верно и то, что

любой город принимал такие перевозки, создавал их заново, рассеивая товары и людей, с тем

чгобы сызнова собрать другие и других, и т. д. :

Как раз передвижение внутри стен и за их пределами служило признаком настоящего города.

Карери, прибывший в Пекин в 1697 г., жаловался: «В этот день нам пришлось туго по причине

того множества повозок, верблюдов, лошадей, каковое прибывает в Пекин и убывает из него и ка-

ковое столь велико, что продвигаешься с трудом»

Повсюду эту функцию перевозок делал ощутимой городской рынок. О Смирне тот же

путешественник мог сказать в 1693 г., что она «всего лишь единый базар и единая ярмарка»

. Но

всякий город, каким бы он ни был, — это прежде всего рынок. Если последний отсутствовал,

город был немыслим. Напротив, рынок мог располагаться возле какой-нибудь деревни, даже на

пустом пространстве торгового рейда, на обычном перекрестке дорог без того, чтобы от этого сам

собой возник город. В самом

ГОРОД КАК ТАКОВОЙ 467

деле, любой город нуждается в том, чтобы укорениться за счет земли и людей, которые его

окружают.

Еженедельные или ежедневные городские базары питали повседневную жизнь близлежащей

окрути. Я ставлю это слово во множественном числе, думая, к примеру, о разных рынках Венеции,

которые перечисляет «Малая хроника» («Cronachetta») Марино Сануто. Имелся большой рынок

на площади Риальто, возле которого каждое утро собирались в построенной для них открытой

галерее (loggia) торговцы. Постройка ломилась от обилия фруктов, овощей, дичи; чуть поодаль

продавалась рыба. На плошади св. Марка был другой рынок. Но каждый квартал имел и свой

собственный — на своей центральной плошади. Снабжение продовольствием обеспечивали

окрестные крестьяне, падуанские садовники и лодочники, которые доставляли из Ломбардии все,

вплоть до овечьего

сыра.

Целую книгу можно было бы написать об одном только парижском Центральном рынке (Holies) и

его филиале на набережной Балле, специализировавшемся на торговле дичью; о регулярном

наводнении города на рассвете булочниками из Гонеса, а посреди ночи — 5 или 6 тыс. крестьян,

приезжавших полусонными на своих повозках, «груженных овощами, фруктами, цветами», или о

бродячих торговцах, выкрикивающих: «Вот макрель, еще живая! Вот она, вот она!», «Свежая

сельдь!», «Печеные яблоки!», или о продавцах устриц с их криком: «Подходи за устрицами!», или

о торговцах апельсинами: «Португаль! Португаль!» Служанки с верхних этажей обладали

достаточно натренированным слухом, для того чтобы ориентироваться посреди этого шума и не

спускаться несвоевременно. Во время «Ярмарки окороков», устраивавшейся во вторник Святой

недели, «толпа крестьян из окрестностей Парижа с раннего утра собирается на паперти и на улице

Нёв-Нотр-Дам с огромным количеством окороков, сосисок и кровяных колбас, каковые они

украшают и венчают лаврами. Какая профанация венца Цезаря и Вольтера!» Само собой разу-

меется, это говорит Себастьен Мерсье

. Но целую книгу можно было бы написать и о Лондоне с

его многочисленными, мало-помалу упорядоченными рынками: перечисление этих markets

занимает более четырех страниц путеводителя «Поездка по острову Великобритания» («A Tour

through the Island of Great Britain»), составленного Даниелем Дефо и его продолжателями и в 1775

г. переизданного в восьмой раз.

Самая близкая к городу территория, откуда в него поступали, как, скажем, в Лейпциг,

превосходные яблоки или спаржа, была лишь первым из многочисленных обволакивавших его

кругов

. В самом деле, не бывает города без огромного стечения людей и разного добра, и каждое

такое скопление бывало связано с особой территорией вокруг города, зачастую на большом

расстоянии от него. Всякий раз это доказывало, что городская жизнь привязана к разным

пространствам, которые только частично

468 Глава 8. ГОРОДА

перекрывали друг друга. Могущественные города очень скоро, наверняка уже с XV в., охватят непомерные

пространства , они были орудием связей на далекие расстояния, до самых пределов некоего Weltwirtschaft,

мировой экономики, которой они давали жизнь и из которой извлекали прибыль. Все такие

«распространения» зависят от комплекса взаимосвязанных проблем. В связи с теми или иными событиями

город в зависимости от его размеров функционировал на переменной величины пространстве: он

попеременно то «раздувался», то пустел соответственно своим жизненным ритмам. В XVII в. вьетнамские

города, «в обычные дни малолюдные», обнаруживали весьма заметное оживление в дни «большого рынка»,

дважды в месяц. В Ханое, тогдашнем Ке-Шо, «торговцы соответственно своему избранному товару

группировались на разных улицах: Шелковой, Медной, Шляпной, Пеньковой, Железной». Среди подобного

столпотворения невозможно было пройти. Некоторые из таких торговых улиц бывали поделены между

жителями нескольких деревень, которые «одни только имели привилегию держать там лавки». Эти города

были «скорее рынками, нежели городами»

, или скорее ярмарками, чем городами. Но были ли то города

или рынки, рынки или города, ярмарки или города, города или ярмарки, они представляли одно и то же:

движение, сопряженное с концентрацией, а затем с рассредоточением, без чего не могла бы сложиться

сколько-нибудь ранняя экономическая жизнь ни во Вьетнаме, ни на Западе.

Все города мира, начиная с городов Запада, имели свои прелместья. Не бывает здорового дерева без побегов

от того же корня, не бывас; и к> рода без предместий. Они суть свидетельство его силы, даже если речь идет

о жалких пригородах, о «бидонвилях». Уж лучше трущобные предместья, чем вообще никаких.

Предместья — это беднота, ремесленники, моряки, это шумные и дурнопахнущие ремесленные

производства, это дешевые харчевни, почтовые станции, конюшни для почтовых лошадей, жилища носиль-

щиков. В XVII в. Бремен «менял кожу»: его кирпичные дома покрывались черепицей, замащивались улицы,

было проложено несколько проспектов. А вокруг города дома предместий сохраняли соломенные кровли

Приехать в предместье всегда означало опуститься на одну ступень что в Бремене, что в Лондоне, что в

иных местах.

Триана — предместье, вернее, продолжение Севильи, о котором так часто упоминал Сервантес, —

сделалась местом скопления воров, жуликов, девиц легкого поведения, продажных полицейских,

источником материала для полицейского романа, разумеется из черной серии. Предместье начиналось на

правом берегу Гвадалквивира на уровне наплавного моста, который перегораживал реку примерно так же

(со всеми необходимыми оговорками), как Лондонский мост перегораживает Темзу. Здесь заканчивался

самостоятельный подъем морских кораблей, использовав-

ГОРОД КАК ТАКОВОЙ 469

ших прилив, кораблей, приходивших в Севилью из Санлукара-де-Барра-меды, Пуэрто-де-Сайта-Мария или

Кадиса. Конечно же Триана не была бы такой колоритной и не имела бы своих кабачков под навесами из ви-

ноградной лозы, не будь рядом с нею — рукой подать! — Севильи с ее иноземцами, «фламандцами» или

иными, с ее нуворишам и-«перуанцами» (peruleros), возвращавшимися из Нового Света, чтобы насладиться

своим богатством. Перепись 1561 г. указывает для Трианы 1664 дома и 2666 семей из расчета четыре

человека на семью, т. е. солидное скопление жилищ и больше 10 тыс. жителей, по существу

самостоятельный город

. Поскольку сомнительных видов деятельности было недостаточно, чтобы город

смог существовать, Триана имела своих ремесленников, изготовлявших плитки из поливного фаянса

(azulejos) ~ синие, зеленые, белые с геометрическим рисунком, который говорит о влиянии ислама (такие

aiulejos вывозились во все концы Испании и в Новый Свет). В ней были и мыловаренные мастерские,

изготовлявшие белое, хозяйственное и жидкое мыло. И тем не менее это было только предместье!

Проехавший в 1697 г. через Триану Карери заметил: в городе «нет ничего примечательного, помимо

картезианского монастыря, дворца и тюрем Инквизиции»

ИЕРАРХИЯ ГОРОДОВ

На определенном расстоянии от крупных центров обязательно вырастал малый город. Скорость перевозок,

которая формировала пространство, определила последовательный ряд регулярных этапных пунктов. Стен-

даль удивлялся снисходительности больших итальянских городов по отношению к городам средним и

малым. Но если они не уничтожили своих соперников, с которыми вели ожесточенную борьбу — в 1406 г.

Флоренция захватила наполовину вымершую Пизу, а Генуя в 1525 г. засыпала гавань Савоны, — то

произошло это по той простой причине, что они не могли это сделать, ибо нуждались в побежденных, ибо

крупный город с необходимостью предполагает окружение из городов второстепенных: один — для нужд

ткацкого производства, для стрижки ворса сукон, другой — для организации гужевых перевозок, третий —

как морской порт (как, скажем, для Флоренции Ливорно, который она предпочла слишком далекой от моря

и враждебной Пизе; как Александрия или Суэц для Каира, Триполи и Александретта для Алеппо и Джидда

для Мекки).

В Европе это явление выступало особенно отчетливо и малые города были многочисленны. Р. Хепке первым

употребит прекрасное выражение «архипелаг городов» по поводу Фландрии, показав тем самым, как ее

города были связаны друг с другом, а еще больше — с Брюгге в XV в., а позднее с Антверпеном

«Нидерланды, — вторит ему А. Пиренн, — это пригород Антверпена», пригород, полный активно

действовавших городов. Тем же самым (правда, в меньшем масштабе) были рынки вокруг Женевы в XV в.,

470 Глава 8. ГОРОДА

локальные ярмарки вокруг Милана в это же время, а в XVI в. — череда портов провансальского побережья,

связанных с Марселем, от Мартига на заливе Бер до Фрежюса, или комплекс крупных городских поселений,

который объединял с Севильей Санлукар-де-Баррамеду, Пуэрто-де-Санта-Мария, Кадис; или ожерелье

городов вокруг Венеции; или связи Бургоса с его аванпортами (в частности, с Бильбао), над которыми он,

даже утратив значение, долго сохранял свой контроль; или Лондон в сочетании с портами на Темзе и в Ла-

Манше; или же, наконец, сверхклассический пример Ганзы. На нижнем пределе можно было бы указать

Компьень, имевший в 1500 г. единственный город-спутник — Пьерфон; Санлис, который располагал одним

только Крепи

. Эта деталь сама по себе позволяет судить о масштабах Компьеня и Санлиса. Можно было

бы также составить серию органиграмм, рисующих эти связи и функциональные зависимости: правильные

круги, линии или их пересечения, простые точки.

Но такие схемы действительны лишь на определенное время. Стоило только обращению людей, товаров и

денег ускориться, даже не изменяя свои излюбленные пути, как промежуточные пункты оказывались

несостоятельны, переставали служить своей цели и приходили в упадок. В 1782 г. Себастьен Мерсье

заметил, что «города второго и третьего порядка незаметно обезлюдевают» из-за оттока жителей в

столицу

. Ф. Мориак говорит о госте — англичанине, которого он принимал у себя в Юго-Западной

Франции: «Он переночевал в гостинице «Золотой лев» в Лангоне и ночью прошелся по спящему городку.

Он сказал мне, что в Англии подобных городков больше нет. Наша провинциальная жизнь — это и в самом

ic.ic пережиток, то, что осталось от исчезающего (а впрочем, уже исчезнувшс! о) мира. Я отвез моего

англичанина в Базас. Какой же контраст между этим сонным местечком и его обширным собором,

свидетелем тех времен, когда столица Базадэ была процветающей епархией! Мы не представляем себе

больше это время, когда любая провинция составляла мир, говоривший на своем языке, воздвигавший свои

памятники, утонченное и иерархизован-ное общество, которое игнорировало Париж и его моды —

чудовищный Париж, который будет кормиться этой восхитительной субстанцией и исчерпает ее»

Очевидно, что Париж в данном случае виноват не больше, чем Лондон: ответственность лежит единственно

на общем развитии экономической жизни. Оно «выкачивало» [содержимое] второстепенных пунктов сети

городов ради городов важнейших. Но такие главные города в свою очередь создавали между собой сеть

связей, расширенную до мирового масштаба. И все начиналось снова. Даже у Томаса Мора столица острова

Утопия — Амаурот — окружена 53 городами. Какая же то великолепная городская сеть! Каждый находится

на расстоянии менее 24 миль от своих соседей, т. е. менее одного дня пути. Но весь этот порядок изменился

бы, если хотя бы немного ускорились перевозки.

ГОРОД КАК ТАКОВОЙ 471

ГОРОДА И ЦИВИЛИЗАЦИИ: МУСУЛЬМАНСКИЙ МИР

Другая черта, общая всем городам и, однако, лежащая в основе глубоких различий в их облике, — это то,

что все они суть продукт своих цивилизаций. У каждого из них был прототип. Это охотно повторял в 1735 г.

отец Дюальд: «Я уже говорил в другом месте, что нет почти никакой разницы между большинством городов

Китая и что они довольно схожи, так что чуть ли не довольно увидеть один из них, дабы составить

представление обо всех прочих»

. Кто бы не согласился с этой быстрой, но не лишенной основания

оценкой в применении к городам Московской Руси, колониальной Америки, мусульманских стран (Турции

или Ирана) и даже (правда, с куда большими колебаниями) Европы?

Нет никакого сомнения, что по всему миру ислама, от Гибралтара до Зондских островов, существовал

определенный тип мусульманского города, пример, который сам по себе может быть достаточен для нас в

качестве иллюстрации таких очевидных связей между городами и цивилизациями

Обычно это бывали города огромные, расположенные далеко один от другого. Низенькие дома были там так

скучены, как зерна в плоде граната. Ислам запрещал (за некоторыми исключениями: в Мекке, ее порте

Джидде, или в Каире) высокие дома, признак ненавистной ему гордыни. Не имея возможности расти вверх,

постройки заполняют проезжую часть улиц, что мусульманское право практически не запрещает. Улицы

становились улочками и в случае встречи двух ослов с их вьюками оказывались

перекрыты.

В Стамбуле, писал в 1766 г. один французский путешественник, «улицы узки, как в наших старинных

городах; они обычно весьма грязны и в дурную погоду были бы весьма неудобны, ежели бы не имеющиеся с

обеих сторон тротуары. Когда два человека сталкиваются на тротуаре, с него приходится сходить либо

втискиваться в дверной проем. Здесь же укрываешься от застигнувшего тебя дождя. Дома большею частью

двухэтажные, и верхний этаж выступает над первым. Почти все дома выкрашены масляной краской; такое

убранство делает стены менее мрачными и печальными, но само оно почти всегда бывает роковым. Все эти

дома, не исключая даже принадлежащие большим господам и самым богатым туркам, построены из дерева с

кирпичом и оштукатурены известью; отчего и случается, что огонь за малое время производит столь

великие опустошения»

Несмотря на огромное различие в характере местоположения, такой же была и картина в Каире, как

описывал его Вольней в 1782 г., или в тех городах Ирана, которые столетием раньше, в 1660 г.,

рассматривал без особого благожелательства другой француз, Рафаэль дю Ман: «Улицы

472 Глава 8. ГОРОДА

городов... извилистые, неровные, полны канав, каковые эти негодяи копают, дабы в них мочиться в

соответствии с законом: чтобы моча не обрызгала их и не сделала нечистыми»

. Впечатления Джемелли

Карери тридцатью годами позднее, в 1694 г., были такими же: в Исфахане-де, как и по всей Персии, улицы

незамещенные, откуда происходят грязь зимой и пыль летом. «Эта великая нечистота еще увеличивается

обыкновением выбрасывать на площади павших животных, и сливать кровь тех, что забиты мясниками, и

публично отправлять свои [естественные] надобности повсюду, где ни окажешься». Нет, это был не

Палермо, как можно было бы предположить, — тот Палермо, где «наихудший дом... превосходит лучшие

дома Исфахана»

Вполне справедливо, что всякий мусульманский город был запутанным переплетением плохо ухоженных

улочек. В лучшем случае использовался уклон, чтобы дождь и ручьи одни только и занимались очисткой

улиц. Но такая запутанная топография предполагала довольно постоянную планировку: в центре —

Большая мечеть, а вокруг нее — торговые улицы (сук — souqs), склады (ханы — khans, или караван-сараи), а

дальше расположенные концентрическими кругами ремесленные ряды в соответствии с традиционным

порядком, который всегда учитывал понятия «чистый» и «нечистый». Таким образом, торговцы

благовониями и ладаном — «по мнению специалистов канонического права, чистые, ибо посвятили себя

священному [товару]», — размещались ближе всего к мечети. Возле них — шелкотхацкие мастерские,

ювелиры и т. л, Ближе к внешней границе города находились живодеры, кузнецы и ковали. к>и чары,

кожевники, красильщики, босоногие погонщики ослов, крикливо поносящие своих животных. А затем, у

самых ворот, деревенские жители, приходившие продавать мясо, дрова, прогорклое масло, овощи, зелень —

все плоды своего труда или «своего мелкого воровства». Еще одна постоянная черта: разделение кварталов

по расовому и религиозному признакам. Почти всегда имелись христианский и еврейский кварталы; послед-

ний обычно состоял под покровительством государя и поэтому иногда помещался в самом центре города,

как в Тлемсене.

Разумеется, каждый город был какой-то вариацией на эту тему — в силу ли своего происхождения или

своего торгового или ремесленного значения. В Стамбуле главный базар — два сооруженных в камне

бешис-тана — был городом в городе. Христианские кварталы Пера и Галата составляли другой город на

другом берегу Золотого Рога. В центре Адрианополя возвышалась «Биржа». «Поблизости от этой Биржи

обнаруживаешь [речь идет о 1693 г.] улицу Сераки длиною в милю, заполненную добрыми лавками для

всякого товара. Биржа покрыта досками внахлестку, оставляющими по бокам некоторое количество

отверстий для света». А возле мечети — «крытая улица, где находятся золотых дел мастера»

СВОЕОБРАЗИЕ ГОРОДОВ ЗАПАДА 473

СВОЕОБРАЗИЕ ГОРОДОВ ЗАПАДА

Запад довольно рано стал своего рода «роскошной» частью мира. Накал городской жизни был там доведен

до температур, которые почти не встречаются в других областях. Города принесли небольшому континенту

величие; но эта проблема, хоть и хорошо знакомая, отнюдь не проста. Точно выразить превосходство — это

значит напомнить либо о более низком уровне, либо о средней величине, по отношению к которой оно есть

превосходство; это значит рано или поздно проделать тягостное и разочаровывающее сравнение с

остальным миром. Говорим ли мы о костюме, деньгах, городах, капитализме, мы, следуя за Максом

Вебером, не сможем избежать сравнений, ибо Европу всегда объясняют «в сопоставлении

с прочими континентами».

Каковы же были отличия и своеобразие Европы? Ее города существовали под знаком не знавшей себе

равных свободы; они развивались как автономные миры и по-своему. Они перехитрили государство,

построенное на территориальном принципе: это государство будет складываться медленно и вырастет лишь

при небескорыстной помоши городов и притом будет увеличенной и зачастую бесцветной копией их судеб.

Города господствовали над своими деревнями, составлявшими для них подлинные колониальные миры

задолго до появления самого термина и подвергавшимися соответствующему обращению (и государства

будут впоследствии поступать так же). Города через созвездия городов и нервную сеть городских

перевалочных пунктов вели собственную экономическую политику, политику, зачастую способную сломить

преграды и всегда — создать или воссоздать привилегии или убежище. Если бы мы вообразили, что

современные государства упразднены, а торговые палаты крупных городов вольны действовать по своему

усмотрению, то нам бы удалось

увидеть многое.

Эти старинные реальности бросаются в глаза даже и без помощи такого весьма вольного сравнения. А ведь

они приводят к ключевому вопросу, который может быть сформулирован двумя-тремя разными способами:

почему другие города мира не знали такой относительно свободной судьбы? Кто или что мешало им всем

развиваться свободно? Или же еще один аспект той же проблемы: почему судьба западных городов

развивалась под знаком изменений (они трансформировали даже свой физический облик), в то время как

другие города в сравнении с ними были словно лишены истории, как бы погружены в длительную

неподвижность? Почему, если переиначить терминологию Леви-Стросса, одни из них были схожи с

паровыми машинами, а другие — с башенными часами? Короче говоря, сравнительная история обязывает

нас ответить на все почему, связанные с такими различиями, и попытаться создать некую модель (которая

была

474 Глава 8. ГОРОДА

бы моделью динамической) городского развития, столь бурного на Западе, тогда как история городов

остальных частей света протекала во времени вдоль длинной прямой, без особых событий.

СВОБОДНЫЕ МИРЫ

Вольности городов Европы — это сюжет классический и довольно хорошо освещенный. Начнем же с него.

Несколько упрощая, мы можем сказать следующее.

I. Запад утратил, именно утратил, свою городскую структуру с концом Римской империи; последняя,

впрочем, испытывала прогрессирующий упадок своих городов еще до вторжения варваров. После очень

относительного оживления в меровингские времена наступил где раньше, где позже полный застой, своего

рода «чистое полотно» tabula rasa.

2. Возрождение городов начиная с XI в. ускорилось, накладьшаясь на подъем деревни, на многообразный

рост полей, виноградников, садов. Города росли вместе с деревнями, и зачастую городское право с его четко

определенными контурами выходило из общинных привилегий групп деревенских жителей. Город был во

множестве случаев вновь воспринятой, заново сформированной деревенской материей. В топографии

Франкфурта, остававшегося «деревенским» до самого XVI в., многие улицы сохранили в своих названиях

память о лесах, купах деревьев, болотах, посреди которых вырос город

. Такая перегруппировка сельского

населения логически привела в зарождавшийся город представителей \ю \ и i и -ческой и социальной власти

в округе — сеньоров, светских и церковных князей.

3. Ничто из всего этого не будет возможным без общего возврата к здоровью, к расширяющейся денежной

экономике. Деньги — это путник, который, возможно, и пришел издалека (по мнению М. Ломбара, из

мусульманского мира), но оказался деятельным и решающим фактором. За два столетия до Фомы

Аквинского Алан Дильский говорил: «Ныне все — это не Цезарь, а деньги». Сказать «деньги» — это то же,

что сказать «города».

Тогда родились тысячи и тысячи городов, но лишь немногим суждено было блестящее будущее. И значит,

только определенные регионы, урбанизированные «вглубь» и тем самым сразу же выделившиеся среди

прочих, играли вполне очевидную роль ускорителей движения: зона между Луарой и Рейном, верхняя и

средняя Италия, решающие пункты на средиземноморском побережье. Купцы, ремесленные цехи, промы-

шленность, торговля на далекие расстояния, банки — все это зарождалось там быстро. И зарождалась

буржуазия, определенная буржуазия, и даже определенный капитализм. Судьба таких «особых» городов

была связана не с одним только подъемом деревни, но с международной тор-

СВОЕОБРАЗИЕ ГОРОДОВ ЗАПАДА 475

говлей. К тому же они выделятся из деревенских обществ и избавятся от прежних политических уз. Разрыв

происходил насильственным путем или по-хорошему, но всегда он бывал признаком силы, обилия денег

и экономического могущества.

Вокруг таких избранных городов вскоре не стало государств. Так произошло в Италии и Германии в ходе

политических потрясений XIII в. На сей раз (в противоположность тому, как обстояло дело в сказке) заяц

опередит черепаху. В других местах — во Франции, Англии, Кастилии, даже в Арагоне — государстве на

обширных территориях возродилось довольно рано; и именно это и тормозило развитие городов, притом

располагавшихся в не слишком оживленных экономических зонах. Эти города «бежали» медленнее, чем в

прочих местах.

Но главное и непредвиденное заключалось в том, что отдельные города совершенно «взрывали»

политическое пространство, конституировались в самостоятельные миры, в города-государства, закованные

в латы полученных или вырванных привилегий, которые служили им как бы «юридическими

укреплениями». На таких «причинах, относящихся [к области] права», историки в прошлом, быть может,

чересчур настаивали, ибо если такие резоны могли порой оказываться выше причин, обусловленных

географией, социологией или экономикой, или наравне с ними, то последние все равно играли величайшую

роль. Что такое привилегия без материального содержания?

На самом деле чудом на Западе было не столько то, что сначала все или почти все было уничтожено во

время катастрофы V в., а затем скачком возродилось начиная с XI в. История заполнена такими вековыми

неторопливыми движениями взад и вперед, такими разрастаниями, рождениями и возрождениями городов:

так было в Греции в V-II вв. до н. э., если угодно — в Риме, в мире ислама — начиная с IX в., в сунском

Китае. Но всякий раз при таких повторных подъемах существовали два «бегуна»: государство и город.

Государство обычно выигрывало, и тогда город оставался подчиненным его тяжелой руке. Чудом было то,

что в первые великие века городского развития Европы полнейшую победу одержал именно город, во

всяком случае в Италии, Фландрии и Германии. Он приобрел довольно длительный опыт совершенно

самостоятельной жизни — это колоссального масштаба событие, генезис которого отнюдь не удается

очертить с полной достоверностью. Тем не менее ясно видны огромные его последствия.

НОВИЗНА ГОРОДОВ

Основываясь на этой свободе, крупные городские общины и другие города, с которыми они были связаны,

которым служили примером, построили самобытную цивилизацию, распространявшую новую или

обновлен-

476 Глава 8. ГОРОДА

ную технологию (или даже заново открытую через столетия — но это неважно!). Этим городам дано было

до конца проделать довольно редкий политический, социальный и экономический эксперимент.

В финансовой сфере города организовали налоги, финансы, общественный кредит, таможни. Они изобрели

государственные займы: можно было бы даже сказать, что Монте-Веккьо в Венеции на самом деле восходит

к первому выпуску ценных бумаг в 1167 г., а банк «Каза ди Сан-Джорджо» (раннего образца) — к 1407 г.

Один за другим города заново изобретали золотую монету вслед за Генуей, которая чеканила дженовино,

возможно, с конца ХП в.

Они организовали промышленность, ремесла, изобрели (или открыли заново)

торговлю на дальние расстояния, вексель, первичные формы торговых компаний и бухгалтерии. Они также

породили — и очень быстро — свои формы классовой борьбы. Ибо если города и были, как говорят,

«общинами», то были они и «обществами» в современном смысле слова — со своими напряженностями,

своими братоубийственными войнами: знати против буржуа, бедных против богатых («тощий народ» —

popolo magro — против «жирного народа» — popotograsso). Борьба во Флоренции куда больше, чем

конфликты на римский манер (разумеется, в античном Риме), в сущности своей находилась уже в

преддверии нашего раннего промышленного XIX в. Это доказывает даже одна только драма чомпи в 1378

году*.

Но это общество, разделенное внутри, выступало единым фронтом против врагов внешних, против мира

сеньоров, государей, крестьян -всех, кто не были его гражданами. Такие города были на Западе мерным!!

«отечествами*, и патриотизм их был наверняка более органичным, намного более осознанным, чем был и

долго еще будет патриотизм территориальный, медленно проявлявшийся в первых государствах. Можно

поразмыслить по этому поводу перед забавной картиной, изображающей сражение нюрнбергских горожан с

напавшим на город маркграфом Казимиром Бранденбург-Ансбахским 19 июня 1502 г. Не приходится спра-

шивать, была ли она написана для нюрнбергских буржуа. Последние изображены большей частью пешими,

в обычных своих костюмах, без лат. Их предводитель в черном костюме, сидящий на коне, совещается с

гуманистом Виллибальдом Пиркхеймером. На Пиркхеймере огромная шляпа со страусовыми перьями,

столь типичная для той эпохи, и он — тоже многозначительная деталь! — привел отряд на поддержку

правого дела подвергшегося нападению города. Нападающие бранденбуржцы — тяжеловооруженные

конные латники с лицами, закрытыми забралами шлемов. Как на символ городских вольностей,

противостоящих власти государей

* Крупнейшее в Италии восстание пред пролетариата, во время которого бесправные рабочие — чомпи захватили здания

городского представительства и попытались установить свою власть. — Примеч. ред.

СВОЕОБРАЗИЕ ГОРОДОВ ЗАПАДА 477

и сеньоров, можно указать на группу из трех человек: двое горожан с открытыми лицами гордо

сопровождают в плен очень этим смущенного

рыцаря в латах.

«Буржуа», маленькие городские отечества — абсурдные, «удобные» расхожие слова. В. Зомбарт очень

настаивал именно на зарождении некоего нового общества и — в еще большей мере — нового образа

мышления. Он писал: «Если я не ошибаюсь, как раз во Флоренции к концу XIV в. впервые встречается

законченный буржуа»

. Что же, если угодно... На самом-то деле захват власти в 1293 г. главными цехами

(Arti maggion) — цехами суконщиков и красильщиков (Arte di Calimala) — был во Флоренции победой

старых и новых богачей, победой духа предпринимательства. Зомбарт, как обычно, предпочитал ставить

проблему в «ментальном» плане, рассматривая эволюцию рационального мышления, вместо того чтобы

заниматься эволюцией общества или даже экономики из-за боязни при этом последовать по пути,

проложенному Марксом.

Сложился новый образ мышления, в общих чертах — образ мышления еще раннего западного капитализма,

совокупность правил, возможностей, расчетов, умения жить и обогащаться одновременно. То была и

рискованная игра: ключевые выражения торгового языка — «удача», «случай», «благоразумие»,

«осмотрительность», «обеспечение» (fortuna, ventura, ragione, prudenza, sicurta) ~ устанавливают пределы

риска, от которого надлежит себя обезопасить. Конечно же не было больше речи о том, чтобы жить по

образу и подобию знати только сегодняшним днем, худо ли, хорошо ли стараясь поднять свои доходы до

уровня расходов; притом все определялось именно расходами. А потом будь что будет! Купец будет беречь

свои деньги, будет рассчитывать затраты в соответствии с доходами, вложения — в соответствии с

прибылью от них. «Песочные часы» перевернулись должным образом. Купец будет экономить и свое время:

уже тогда один купец заявил, что chi tempo ha 2 tempo aspetta, tempo perde™. Переведем вольно, но

логически правильно: «Время — деньги».

На Западе капитализм и города — это было в основе своей одно и то же. Л. Мамфорд считает, что

«зарождающийся капитализм», заменив власть «феодалов и цеховой буржуазии» властью новой торговой

аристократии, взорвал узкие рамки средневековых городов. Да, несомненно — но с тем, чтобы в конечном

счете объединиться с государством, победившим города, но унаследовавшим их учреждения, их образ

мышления и совершенно неспособным без них обойтись

. Важно то, что, даже придя в упадок как община,

город продолжал занимать почетное место и управлять всем, действительно или хотя бы по видимости

служа государю. Богатство государства все еще будет его богатством: Португалия сводилась к Лиссабону,

Нидерланды — к Амстердаму, первенство Англии — это первенство Лондона, столицы, которая после

бескровной революции 1688 г. сделала Англию своим подобием. Органический порок экономики имперской

Испа-

478 Глава 8. ГОРОДА

нии заключался в том, что она свелась не к [какому-то] могущественному городу, свободному, способному

производить что ему угодно и самому обеспечивать подлинную экономическую политику, а к Севилье,

пребывавшей под надзором, разлагаемой казнокрадами — «чиновниками» и давно уже находившейся под

господством иностранных капиталистов. И точно так же, если Людовику XIV не удалось основать

«королевский банк», несмотря на различные проекты (1703, 1706, 1709), то потому, что перед лицом

монархической власти Париж не представлял города-убежища, свободного в своих действиях и

отвечающего сам за себя.

ПОДДАЮТСЯ ЛИ МОДЕЛИРОВАНИЮ ФОРМЫ ЗАПАДНОГО ГОРОДА?

Говоря об этом, представим себе историю городов Европы, включающую все их формы — от греческого

города до города XVIII в., т. е. все, что [Западная] Европа смогла построить у себя и за своими пределами, в

московской Восточной Европе и по другую сторону Атлантики. Существует тысяча способов

классифицировать этот материал в соответствии с его политическими, экономическими или социальными

характеристиками. Политический подход: выделять столицы, крепости, административные центры в

полном смысле этого последнего слова. Подход экономический: выделять порты, центры караванной

торговли, торговые города, промышленные города, финансовые центры. Социальный подход: COL'KI-вить

перечень городов-рантье, церковных, княжеских резиденций. ремесленных центров... Это означает принять

ряд хорошо знакомых категорий, подразделяемых на субкатегории, которые способны отразить всякого

рода местные вариации. Классификация такого рода имеет свои преимущества не столько для изучения

проблемы города, взятой в целом, сколько для изучения той или иной экономической системы, четко огра-

ниченной во времени и в пространстве.

Напротив, некоторые различия, более общие и рассматриваемые в контексте прошлой эволюции,

предоставляют нам возможность классификации, более полезной для наших целей, Говоря упрощенно,

Запад в ходе своего исторического опыта знал три основных типа городов: города открытые, т. е. не

отличавшиеся от своей округи и даже смешивавшиеся с нею (А)', города, замкнутые в себе, закрытые в

самом точном значении этого слова, стены которых в гораздо большей степени определяли границы

сущности, нежели владений (В); наконец, города, находившиеся под опекой, понимая под последней целую

гамму известных форм подчинения государю и государству (С).

А в общем предшествовало В, В предшествовало С. Но этот порядок не имел ничего общего со строгой

последовательностью. Речь шла скорее о направлениях, масштабах, в которых развертывалась сложная

судьба

СВОЕОБРАЗИЕ ГОРОДОВ ЗАПАДА 479

западных городов-городов, которые вовсе не развились все в одно время или одинаковым образом. Далее

мы увидим, подходит ли эта «решетка» для классификации городов всего мира.

Тип первый: город античного образца, греческий или римский, открытый в сторону своих деревень и на

равной ноге с ними

. В своих стенах Афины принимали как полноправных граждан не только всадников-

эвпатридов, но и дорогих сердцу Аристофана мелких крестьян-виноградарей. Как только над Пниксом*

поднимался дым маяка, крестьянин по этому сигналу являлся в город и в народное собрание, где он будет

заседать среди равных. В начале Пелопоннесской войны вся сельская Аттика сама искала укрытия в

великом городе и обосновывалась там, пока спар-тиаты уничтожали поля, оливковые рощи и дома. Когда

спартиаты с приближением зимы уходили, мелкий деревенский люд отправлялся назад, к прежним местам

обитания. Фактически греческая городская община представляла соединение какого-то города с его

обширной сельской округой. Если это выглядело так, то потому, что города едва только зародились (для

такого масштаба одно-два столетия — очень мало), едва выделились из деревенской туманности. Больше

того, не было речи о выделении ремесленного производства, этого яблока раздора, которое узнают в

будущем. Афины, правда, имели предместье горшечников, где жили их гончары, но у тех были лишь

небольшие лавчонки. Пирей служил для Афин портом, где кишели метеки**, вольноотпущенники и рабы и

где утвердились ремесла (не будем говорить о промышленности или о пре-дындустрии). Этой деятельности

противостояли предрассудки презиравшего ее земледельческого общества; и, следовательно, она оставалась

занятием чужаков или рабов. А главное, процветание Афин длилось недостаточно долго, для того чтобы там

назрели и выдвинулись на передний план политические и социальные конфликты «на флорентийский

манер». Можно лишь едва заметить некоторые симптомы. К тому же в деревнях были свои ремесленники,

свои кузницы, куда зимой приятно было зайти погреться. Короче, индустрия была зачаточной, чуждой

обществу и скромной. И точно так же, если пройтись по развалинам старых римских городов, то, выйдя из

ворот, сразу же оказываешься в совершенно сельской местности: не было предместий, а это значит, не было

промыслов, не было активного ремесла, хорошо организованного на собственной территории.

Тип закрытого города, замкнутой в себе, крохотной и самодостаточной единицы, — это средневековый

город. Пройти за его крепостные стены — это было то же, что пересечь государственную границу в

сегодняшнем

" Место народного собрания. — Примеч. ред.

" Лично свободные, но лишенные политических и некоторых экономических прав

люди. — Примеч. ред.

480 Глава 8. ГОРОДА

мире. По другую сторону преграды вы могли потешаться над соседом: он больше ничего не мог

вам сделать. Крестьянин, который отрывался от земли и добирался до города, сразу же становился

там другим человеком; он был свободен, т. е. отбрасывал известные ненавистные ограничения

(ради того, чтобы признать другие, смысл которых он далеко не всегда угадывал заранее). Но это

было неважно! Пусть его сеньор требует его выдачи: если город принял крестьянина, последний

может посмеиваться над этим. В XVIII в. в Силезии, а в России вплоть до XIX в. еще можно было

столкнуться с такого рода претензиями, вышедшими из употребления в иных местах.

Правда и то, что если города и легко открывали свои ворота, то еще недостаточно было в них

войти, чтобы сразу же стать истинной частицей общины. Полноправные граждане были