около 500 тыс. человек, что было по тем временам значительной цифрой, хотя и отнюдь не
уникальной,  если сравнивать  в  этом отношении  ситуацию,  складывавшуюся  в  России,  с
ситуацией в других странах. Так, например, во Франции, численность населения которой
(даже   вместе   с   населением   ее   колоний)   значительно   уступала   численности   населения
Российской империи, в государственном аппарате служило 468 тыс. человек. 
Социальный   облик   царской   бюрократии   на   рубеже   столетий   отражал   реалии
тогдашней российской жизни. Удельный вес потомственных дворян по происхождению в
общей массе чиновничества неуклонно уменьшался. К 1897 г. они занимали только 30,7%
всех классных должностей. На высших ступенях чиновничьей лестницы ситуация, правда,
была иной. Здесь более 2/з всех должностей в том же 1897 г. было занято потомственными
дворянами по происхождению. Однако даже чиновничья элита России оказывалась все менее
связанной с поместным землевладением. В 1901 г. 70% чиновников I- IV классов Табели о
рангах либо вовсе не имело земли, либо владело поместьями размером менее 100 десятин.
Прогрессировавшее   усложнение   общественной   жизни   инициировало   процесс
профессионализации   управленческой   деятельности   и   требовало   привлечения   на
государственную службу лиц, получивших специальную подготовку, в таком количестве,
какого   поместное   дворянство   дать   не   могло.   Управление   империей   все   более
сосредоточивалось   в   руках   чиновников-профессионалов,   главным   (а   чаще   всего   и
единственным)   источником   дохода   для   которых   являлось   жалованье.   О   всесилии
бюрократии, о фактической узурпации ею прерогатив короны писали еще в начале XX в.
многие. Так, один из виднейших представителей консервативно-монархического течения в
русской   публицистике   (в   прошлом   -   народоволец)   Л.А.   Тихомиров   сетовал   на   то,   что
"бюрократия  получает  тенденцию  фактически  освободиться  от верховной  власти и  даже
подчинить ее себе". Известные основания для суждений такого рода имелись. Усложнение
стоявших перед государством задач вынуждало носителя верховной власти при принятии тех
или   иных   решений   все   больше   считаться   с   мнением   профессиональных   чиновников,
служивших в соответствующих бюрократических структурах. 
Политический   курс   самодержавия   вырабатывался   в   острой   борьбе   различных
придворно-бюрократических   группировках.   В   России   вплоть   до   1905   г.   отсутствовало
правительство   (в   юридическом   смысле),   т.е.   не   было   высшего   коллегиального
исполнительного органа, призванного осуществлять непосредственное управление страной.
Руководители центральных звеньев государственного аппарата - министерств - действовали
совершенно самостоятельно,  мало считаясь  друг  с другом  и подчиняясь  только царским
указаниям Министры не были объединены общей политической программой. Ведомственная
разобщенность в результате достигла значительных масштабов, что негативно сказывалось
на функционировании государственной машины. Впрочем, для общества, для подданных
конфликты   между   отдельными   звеньями   этой   машины   могли,   напротив,   иметь   благие
последствия. Как отмечал еще в середине XIX в. один проницательный наблюдатель, "при
самовластии наших правителей разъединение их служит часто единственным ограждением
[населения] от притеснения [властей], предоставляя возможность [просителю] уходить от
одной власти под покровительство другой". 
Кризисность ситуации, складывавшейся в стране в канун революции 1905-1907 гг., в
той или  иной степени  осознавалась  многими представителями  правящих кругов.  Однако
вопрос   о   путях   предотвращения   революционного   взрыва   являлся   объектом   острых
разногласий. Часть представителей высшей бюрократии видели выход в "увенчании" здания
реформ   1860-1870-х   гг.   совещательным   представительным   органом,   в   проведении   ряда
других преобразований, призванных модернизировать существующий строй, и в соглашении
на   этой   основе   с   умеренными   элементами   либеральной   оппозиции.   Наиболее
консервативные   круги   в   верхах   противились,   однако,   такого   рода   уступкам,   полагая