Февр Л. Бои за историю

Подождите немного. Документ загружается.

504

Приложение

обосновании новых принципов исторического дознания. Сборник

демонстрирует «битвы Февра за историю», за новую историческую·

науку в его понимании — «науку о человеке». Пафос всего твор-

чества ученого — возвращение историческому знанию утраченно-

го им гуманистического содержания, насыщение истории пробле-

матикой, связанной с жизнью современного общества и диктуемой:

коренными, глубинными запросами, волнующими цивилизацию,

к которой принадлежат историки. «Бои за историю» Февр вел с

эрудитской историографией, укрывшейся от действительности за

каталогами и ящиками с выписками из древних текстов, в кото-

рых она была неспособна ощутить живых людей. Его друг и:

вдохновитель философ Анри Берр называл это направление «ис-

торизирующей историей», а сам Февр издевался над теми исто-

риками, в трудах которых крестьяне пахали «не плугами, а кар-

туляриями» — сборниками хартий, упоминающих крестьян в ка-

честве объектов эксплуатации и имущественных сделок господ-

Под пером «историзирующих историков», замкнувшихся в «баш-

ню из слоновой кости» «мандаринов» университетской науки (са-

тирические, но вместе с тем близкие к действительности портреты

подобных эрудитов, буквально утонувших в своих выписках, ос-

тавил Анатоль Франс, вспомним его персонажей — Фульгенция

Тапира, Сарьетта и Сильвестра Боннара), реальная жизнь под-

менялась текстами памятников, которым придавалось самодов-

леющее значение — как способа демонстрации снобистского все-

знания мелочей.

._ Февр начал борьбу против этой традиционной и социально-

бесплодной историографии вместе с Марком Блоком и неустанно·

продолжал ее почти полстолетия. Февр писал о Блоке, ученом и

герое французского Сопротивления: «Он был великим историком

не потому, что накопил большое количество выписок и написал

кое-какие научные исследования, а потому, что всегда вносил в

подлинней

Февру. В основанном в 1929 г. Февром и Блоком журнале «Ан-

налы экономической и социальной истории» и появилась боль-

шая часть полемических, критических и исследовательских ста-

тей Февра, затем объединенных в сборники, самые известные из:

коих восят названия «Бои за историю» и «За историю во всей

ее полноте».

Естественно, не все статьи представляют ныне равный инте-

рес, кое-что было слишком тесно связано с моментом их написа-

ния, другие же — и их большая часть — не утратили своего

принципиального значения; они-то и вошли в публикуемый сбор-

ник.

А. Я. Гуревич. Уроки Люсъена Февра

505

Febvre L. Marc

Bloch

// Architects and Craftsmen in History Festschrift fur

Abbott Payson Usher. Tübingen, 1956. P. 77.

Особое место Люсьена Февра (1878—1956) во французской

историографии определилось вскоре после окончания им Высшей

нормальной школы в Париже. Он выделялся среди коллег широ-

той взглядов, оригинальностью постановки вопроса и изначаль-

ной тягой к междисциплинарному подходу в историческом иссле-

довании. Молодой профессор Дижонского университета опубли-

ковал в 1911 г. диссертацию «Филипп II и Франш-Конте»

5, в

которой история этой провинции изучалась им в политическом,

социальном, религиозном аспектах с особым вниманием к естест-

венно-географической среде и взаимодействию с ней людей. Февр

всегда настаивал на необходимости укоренить изучаемые истори-

ками человеческие, общественные феномены в природном окруже-

нии, задолго предвосхищая тот интерес к экологии, который про-

будился у менее чутких ученых лишь после того, как экология

оказалась под угрозой тотального разрушения.

Такой подход с еще большей ясностью обнаруживается в его

•синтетическом труде «Земля и человеческая эволюция, географи-

ческое введение в историю» (1922), написанном для основанной

и редактируемой Анри Берром серии «Эволюция человечества» *.

К этому времени Февр уже преподавал в Страсбурском универ-

ситете (с 1919 г.), который после присоединения Эльзаса к Фран-

ции стал одним из ведущих научных учреждений страны. Здесь

сложилась чрезвычайно благоприятная для исследовательской

мысли среда. Важными для Февра были дружба и интенсивное ин-

теллектуальное общение с социологом М. Хальбваксом, психоло-

гом Ш. Блонделем, историком права и церкви Г. Лебра, геогра-

фом А. Болигом. Большое влияние на формирование Февра-исто-

рика оказали такие видные ученые, как представитель школы

«человеческой географии» П. Видаль де ла Блаш, глава француз-

ской социологической школы Э. Дюркгейм и философ и социолог

А. Берр, который задался целью существенно обновить историче-

ское знание.

Но особое значение для дальнейших судеб французской исто-

рической науки имело сближение Февра с Марком Блоком, пере-

росшее вскоре в тесную дружбу и постоянное сотрудничество,

В созданном ими журнале «Анналы экономической и социальной

истории» были продолжены и развиты тенденции, намеченные

Анри Берром в «Журнале исторического синтеза». Получив по-

стоянную трибуну, Блок и Февр развернули бурную деятель-

ность; достаточно сказать, что за первые двадцать лет существо-

лания журнала Февр опубликовал в нем почти тысячу статей,

* Febvre L. Philippe II et la

Franche-Comté,

étude d'histoire politique, reli-

gieuse et sociale. P., 1912

éd.

1970)

* Febvre· L. La Terre

£t

resolution humaine, introduction géographique à

l'histoire. P., 1922 (2

e éd.

1970)

506

Приложение

. критических обзоров, заметок и откликов на книги, программ. Во

всех этих работах он последовательно отстаивал свое понимание

. науки истории. Им был разработан оригинальный план обновле-

ния гуманитарного знания, положенный в основу нового издания

«Французская энциклопедия» (1932): преодоление барьеров меж-

ду разными дисциплинами, предпочтение, отданное проблемам

перед эмпиризмом и фактоописанием.

С 1933 года Февр — профессор Коллеж де Франс в Париже.

После окончания второй мировой войны он уже признанный гла-

ва французской исторической школы. В 1947 году Февр возглав-

ляет основанную им VI секцию Практической школы высших ис-

- следований (экономические и социальные науки) (ныне — Прак-

тическая школа высших исследований в социальных науках).

В VI секции Февр с помощью Ф. Броделя и Ш. Моразе последо-

- вательно проводил в жизнь свою программу — междисцишганар-

; ный подход к проблемам человека. Велик список должностей и

шостов Февра. Он — член Французского института (Академии мо-

ральных и политических наук), председатель Национального ко-

митета историков Франции, президент Комитета по истории вто-

рой мировой войны, член комиссии по разработке проекта рефор-

мы образования во Франции, член французской делегации в

ЮНЕСКО, редактор журнала «Тетради всемирной истории», ос-

нователь «Журнала истории второй мировой войны», председа-

тель

научного совета серии «Дух Сопротивления», руководитель

издания «Французская энциклопедия». До конца своих дней он

возглавлял редакционную коллегию журнала «Анналы», который

после войны носит название «Анналы. Экономики, цивилизации,

• общества».

Авторитет первого историка Франции Февр — ученый широ-

чайшего диапазона и энциклопедической образованности, велико-

лепный стилист и острый полемист — завоевал исследованиями

по истории XVI в. Его книги «Судьба: Мартин Лютер», «Ориген

и Деперье, или Загадка Кимвала мира», «Вокруг Гептамерона,

любовь священная и любовь мирская» и прежде всего «Проблема

неверия в XVI веке: религия Рабле» ' далеко выходили за рамки

•обычных исторических биографий или очерков истории духовной

-жизни. В этих работах Февра занимал вопрос: каковы пределы

мысли того или иного деятеля Реформации или Ренессанса, пре-

доставлявшиеся ему его эпохой и средой? Интеллектуальная био-

графия личности, по Февру, не что иное, как история общества;

.достижения его героев коллективно обусловлены. Великий чело-

век — дитя своего времени и наилучший, наиболее совершенный

Febvre L. Un declin, Martin Luther. P., 1928

ed 1968

Idem

Ori

ene

et des Périers ou l'énigme du Cymbalum Mundi. P., 1942;

Idem.

Autour

l'Heptameron, amour sacre, amour

prpfafle,

P-*JW\\

(§„

Rabelais

problème

de l'incroyance au XVI

Я6С1е

religion de Rabelais. P.,

1942<2«éd. 1968).

A. Я. Гуревич. Уроки Люсьена Февра

507

выразитель его культуры и способов познания мира. Но он не

растворяется в коллективном сознании, и в «Лютере» Февр вни-

мательно приглядывается к тому напряжению, которое возника-

ло между его героем и немецким обществом первой половины

XVI столетия. Воссоздавая оригинальный стиль мышления Рабле

или Лютера, Февр пытается вместе с тем распознать в нем стиль

:эпохи. Именно поэтому он стремится "воссоздать ту историческую

атмосферу, в которой формировались взгляды великого человека.

Не герой творит эпоху, эпоха делает героя, и ее нужно «прочи-

тать» в текстах, им оставленных. «Круг определяет центр», и те

же Рабле и Лютер не «герои эпохи», а ее «герольды» *.

Итак, «Проблема неверия в XVI веке: религия Рабле» — са-

мое известное и капитальное произведение Февра. Полстолетия

миновали с момента первой публикации этой книги (1942), с тех

пор появилось множество новых исследований, посвященных

творчеству Рабле; современное литературоведение кое в чем пере-

смотрело выводы Февра, указав на односторонность некоторых

его наблюдений, открыв новые аспекты романов великого гума-

ниста и писателя. И тем не менее труд Февра не утратил значе-

ния. Ибо главное в этой работе не роман Рабле и не взгляды

Рабле, которые, вероятно, могут получить еще не одно истолко-

вание. Самое интересное у Февра — подход к изучению духовной

жизни прошлого. На первой странице книги читаем: «Историк

не тот, кто знает. Историк - тот, кто

ищет»

Таков

принципи-

альный подход Февра к истории, присущий всему его творчеству

:и положенный в основу исследования романа Рабле. Именно в

этом смысле книга Февра оказалась более всего плодотворной и

новаторской. Она яркий документ истории исторической науки

нашего столетия. Преподанные Февром уроки метода остаются

поучительными и в наши дни.

Самый тяжкий и распространенный грех историков — грех

анахронизма. Предпосылка, из которой сознательно, а чаще сами

того не ведая, исходили ученые — предшественники и современ-

ники Февра (многие исходят и по сей

день),—это

уверенность,

что человек во все эпохи своего развития оставался неизменной

величиной, одинаково относился к миру, чувствовал и мыслил в

древности или в средние века точно так же, как и в новое время.

Февр неустанно боролся с тенденцией проецировать на экран

прошлого наши чувства и идеи и изображать Рамзеса II, Цезаря,

Карла Великого, Филиппа II и Людовика XIV по образцу «Дюпо-

ва или Дюрана 1938 года» ".

* Mairet G. Le discours et l'historique· Essai sur la représentation historienne

F^bWe^E:

fi?

гШэЫйе

с1е

l'mcroyance^

Febvre L. Combats pour l'histoire. 2

508

Приложение

Книга «Проблема неверия в XVI веке», собственно, и посвя-

щена развенчанию подобного предрассудка. Предшественник

-Февра, исследователь творчества Рабле Абель Лефран, мэтр

французских раблеведов, утверждал, что этот гуманист был за-

конченным атеистом и рационалистом, к которому

непосред

гно восходит вольномыслие последующие столетий

11.

чем давать оценку тем или иным высказываниям и ситуациям в

романе Рабле, пишет Февр необходимо поставить более общие

вопросы: каковы объективные условия для возникновения умона-

строения, ныне называемого атеизмом, и существовали ли подоб-

ные условия в XVI столетии? Не впадаем ли мы в модернизацию,

когда навыки современного сознания, вскормленного наукой но-

вого времени, влагаем в головы людей эпохи до Декарта? Каков

был способ их мировосприятия, что формировало мх отношение к

действительности, присуще ли было им столь же четкое разгра-

ничение между естественным и сверхъестественным, т. е. неотъ-

емлемые предпосылки научного мышления? Вот в чем значение

исследования Февра о Рабле. Некоторые новейшие специалисты

оспаривают его мысль о невозможности появления

мыслителя-

атеиста в первой половине XVI в. Допустим. Однако постановка

: вопроса Февром не исчерпывается тем, мог или не мог появиться

во Франции времен Франциска I человек, который порвал бы с

христианством. Более того, исследование Февра о Бонавентуре

.Деперье, который вслед за античным критиком христианства

Цельсом видел в Христе «трикстера», «невежественную посред-

ственность», а религию сводил к собранию бессмысленных сказок,

.доказывает, что сам Февр допускал возможность индивидуального

свободомыслия в те времена

1г.

Самое существенное заключается не в этом, а в том, имелись

ли тогда социальные и интеллектуальные предпосылки для рас-

пространения подобных идей? Иначе говоря, каково соотношение

.личной инициативы индивида и социальной необходимости, како-

вы условия, когда идеи и поступки того или иного человека при-

обретают значение исторического деяния? «Такова капитальная

: проблема истории»

13.

Февра занимал вопрос: каков должен быть метод исследова-

ния роли личности и ее мировоззрения, ее вклада в развитие об-

щества. Взгляды индивида репрезентативны для его времени и

-среды, но, чем значительнее и ярче человек, тем оригинальнее

могут оказаться его идеи и творчество, и здесь возникает вопрос

•о приемлемости его идей, о том, завладеют ли они умами совре-

менников, как то было с Лютером, или же останутся неким про-

Le/галс A.

Oeuvres.

P., 1912-1931. Vol. 1-4.

г.

• -

,(fc

-I'incroyance...

P. 381; Idem. Un destin, Martin

Febvre L.

Origèneetdes

Périers...

ffgfere PI

A. Я. Гуревич. Уроки Люсьена Февра

509

рывом в будущее, но не найдут резонанса в его собственном вре-

мени (случай Деперье).

Мысль, высказанная задолго до начала методологических спо-

ров во французской историографии,— мысль, что нельзя судить

об эпохе на основании одних только заявлений ее идеологов,

вырабатывающих «ложное сознание» (Маркс),— эта мысль о

«замутненности», «непрозрачности» идеологических систем, каму-

флирующих общество, их порождающее '

традиционным историкам, которые сосредоточивали внимание на

исследовании деяний и высказываний выдающихся исторических

лерсонажей, сплошь и рядом принимая последние за чистую мо-

нету. Февр сознавал эту опасность. Подобно тому как в 1900 году

мелкие буржуа привешивали к «опасным людям» этикетку «анар-

хистов», а в 1936 году причисляли их к «коммунистам», так

в XVI в. идейные противники обвиняли друг друга в «атеизме».

Но, вопрошает Февр, что же реально в ту эпоху это понятие

• означало?

Февр, как и Блок, достаточно далекий от теоретических ас-

лектов социологии знания, пришел тем не менее к чрезвычайно

важному выводу: историк должен стремиться обнаружить те ин-

теллектуальные процедуры, навыки сознания, способы мировос-

лриятия, которые были присущи людям данной эпохи и в кото-

рых они не отдавали себе ясного отчета, применяя их как бы

«автоматически», не рассуждая и не подвергая их критике. При

•таком подходе удается пробиться к более глубокому пласту со-

знания, теснейшим образом связанному с социальным поведени-

ем людей, «подслушать» то, о чем эти люди «проговаривались» —

независимо от своей воли ".

Такой подход предполагает самое внимательное Исследование

словаря эпохи, равно как и присущих ее людям символических

действий, их поведения. В сфере внимания историков должно

быть «все, что причастно человеку, зависит от человека, исходит

от него, выражает его, свидетельствует о присутствии, деятель-

ности, вкусах и способах существования человека». Новый смысл

приобретает изучение свидетельств литературы и искусства, кон-

фигурации полей и характера пейзажей, данных археологии и

истории техники. Нужно «заставить заговорить немые вещи, что-

бы они рассказали о своих создателях то, чего сами они о себе

ве рассказали,— не в этой ли постоянно возобновляемой попытке

•самая важная и, несомненно, самая захватывающая сторона на-

шего исторического ремесла?»

Burguiere

A. L'anthropologie

historique

// La

nouvelle

histoire / Sous la

dir.

5"ЙодрШжВ

сиЙ

РррёвичгА?-Ж'Марк

Блок и «Апология истории» //Блок М.

Апология истории, или Ремесло историка. 2-е изд., доп. М., 1986. С. 205

FeBWP'L.

Combats... P. 428.

510

Приложение

Февр ве был склонен видеть в историке судью; дело его — не

выносить приговоры, но понимать (ср. М. Блок. «Судить или по-

аимать?» "). Тем не менее в книге о Рабле он выступает в роли

следователя, взвешивая одно за другим показания за и против

религиозности французского гуманиста. Однако в ходе расследо-

вания выясняется: для того чтобы установить истину, недостаточ-

ао рассмотреть те или иные свидетельства о самом Рабле — ана-

низу подлежит весь духовный универсум эпохи. Ибо основные

категории, которыми мыслил Февр,— «эпоха» и «цивилизация».

С его точки зрения, в цивилизации воплощено единство всех

сторон материальной и духовной жизни. Февр настаивал на каче-

;твенных различиях между цивилизациями, утверждая, что каж-

дая из них на определенной стадии развития имеет неповторимые

особенности, собственную систему миросозерцания. Понять спе-

цифику цивилизации и поведения принадлежавших к ней людей -

шачит реконструировать присущий им способ восприятия дейст-

вительности, познакомиться с их «мыслительным и чувственным

инструментарием», то есть с теми возможностями осознания

;ебя и мира, которые данное общество предоставляет в распоря-

жение индивида. Индивидуальное же видение мира, по Февру,

че что иное, как один из вариантов коллективного мировйдения.

В книге о Рабле Февр вводит понятие «духовного оснащения»

(outillage mental) человека. Для того чтобы в сознании людей

XVI в. пустил корни атеизм, должно было существенным обра-

Юм измениться мировосприятие, которое перешло к ним по на-

следству от средних веков. Но анализ индивидуального творчест-

m мыслителей и поэтов французского Возрождения, равно как и

коллективной психологии их современников, приводит Февра к

тротивоположному заключению. Ибо ни в словаре людей XVI в.,

аи в их сознании, находившем в языке выражение и опору, еще

ie содержалось того материала, с помощью которого они могли

>ы создать новую картину мира.

Мало того, крупнейшие общественные движения XVI в. при

1яли форму Реформации, религиозных войн. Даже в следующем

столетии современники Декарта и Галилея были охвачены массо-

шми психозами типа пресловутой охоты на ведьм.

В чем же коренятся особенности поведения и мышления лю-

ей того времени? Ответ Февра гласит: в образе жизни эпохи,

ч образе жизни, который оставался по сути своей средневековым.

Новое, характерное именно для XVI в.— например, открытие

-елиоцентрической системы мироздания или великие географиче-

ские открытия — при всей колоссальной его значимости для бу-

дущего в то время не было адекватно оценено современниками.

Февр, как мне кажется, не доводит своего объяснения до кон-

ja. He только косный быт тесно связанных с природой людей,

А. Я. Гуревич. Уроки Люсьена Февра

511

побуждавший их воспринимать время и пространство «на средне-

вековый манер», и не одна наследственная сила религиозных ве-

рований и суеверий воздвигали в их умах прочные барьеры все-

му неизведанному, неслыханному, а значит, и неприемлемому,

но и устойчивость традиционных социальных групп, в которых

протекала жизнь основной массы европейского населения, кре-

стьян и горожан, то есть цепкость старой социально-экономиче-

ской системы,— не в этом ли в конечном счете следовало бы ус-

матривать слабую восприимчивость к новому, враждебному по

отношению к устоявшемуся укладу жизни?

Любопытно и, более того, симптоматично, что в объемистой

книге Февра о Рабле, где затронуты самые разнообразные сто-

роны французской и европейской действительности XVI столе-

тия — от литературы и богословия до контрастов дня и ночи и

«визуальной отсталости» человека той эпохи, склонного скорее

полагаться на слуховые, нежели на зрительные, восприятия ",

отсутствует такое понятие, как феодализм. Из широкой истори-

ческой панорамы, охваченной исследованием Февра, «выпали»

собственно социальные отношения, структура общества. Едва ли

было бы целесообразно выставлять оценку работам Февра на

основе марксистского понимания общества и исторического про-

цесса — ученый был далек от марксизма **. Лишь в следующем

поколении марксизм начал оказывать заметное и более прямое

воздействие на умы передовых французских историков. Но по-

пробуем остаться на позициях, так сказать, имманентной кри-

тики, в пределах тогдашней школы «Анналов».

Достаточно сравнить «главную» книгу Февра с основным

трудом его друга и — во многом — единомышленника Блока

«Феодальное

общество»™'

™

Ъы

елал

сь

ясным, что их науч-

ная методология далеко не идентична. Для Блока центральная

категория исследования — «общество», для Февра. же, как уже

»было сказано,— «цивилизация». Разница не столько в объеме

понятий (цивилизация — понятие более широкое), сколько в их

содержании. Февр обращает сугубое внимание на духовную

жизнь, в частности и прежде всего на психологию людей; эколо-

гические, географические и иные материальные факторы живо

'·'

Блок М. Апология истории... С. 79.

·* Мысль Февра о «визуальной отсталости» людей XVI в., которую они,

очевидно, разделяли с предшествующими поколениями, вызывала, и не

без основания, сомнения у других исследователей. Отмечено, в частно-

сти, что вряд ли литературные произведения, на которые в данном слу-

чае ссылался Февр, способны адекватно передать визуальные восприя-

тия. См.: Duby G. Histoire des mentalités//L'histoire et ses méthodes/Ed.

Ch. Samaran. P., 1961. P. 956 (Encyclopédie de la Pléiade).

" См.: Долин В. M. Историки Франции XIX-XX веков. M., 1981. С. 189 и

след.; Афанасьев Ю. И. Историзм против эклектики: Французская исто-

рическая школа «Анналов» в современной буржуазной историографии.

,ю

МоскШ.

^togJPfeodale.

P., 1939, 1940. Т. 1-2. Ср.: Block M. Les cha-

ractères originaux de l'histoire rurale française. P., 1931.

512

Приложение

А. Я. Гуревич. Уроки Люсьена Февра

513

интересовали его постольку, поскольку они влияют на восприя-

тие людьми окружающего мира. Мало того, сами эти материаль-

ные факторы — будь то богатство, труд и другие явления эконо-

мической жизни — Февр был склонен расценивать преимущест-

венно как «психологические феномены», как «факты верований и

убеждений».

Между тем в фокусе научных интересов Марка Блока наряду

со всеми этими условиями жизни стоят социальные связи, клас-

совая структура, и их он рассматривает наиболее подробно и

глубоко. С точки зрения Блока, средневековое общество есть не-

кое единство всех аспектов: производства, отношений господства

и зависимости, политической власти, мировосприятия, причем

социальный строй, аграрная структура стоят у Блока на первом

месте.

Февр же предпочитал понятию «структура» более расплывча-

тые термины: «ритмы, пульсации, течения и контртечения»

21.

Конечно, различие между Блоком и Февром — это различие меж-

ду специалистом по социальной истории, исследователем эконо-

мики и общества, с одной стороны, и историком культуры, идей,

психологии — с другой. Но в данном случае существенно отме-

тить различия в понимании тем и другим иерархии факторов,

детерминирующих исторический процесс

22.

Февр многократно высказывался против априоризма истори-

ческих оценок и построений, против навязывания живой истории

«прокрустовых» систем

23. t йим

удно

не

согласит

ься.

Но,

принимая во внимание пафос синтеза, провозглашенного Февром

в качестве цели исторического исследования, невольно задаешь

себе вопрос: достигается ли синтез посредством определенной

организации различнейших факторов, которые действуют в исто-

рии, организации, подчиненной некоей теории, концепции исто-

рического процесса, либо же синтез этот мыслится как эклекти-

ческое объединение разнородных сил и течений

24.

Возвратимся, однако, к книге Февра о Рабле. Ее главный

нерв, мысль, пронизывающая все изложение,— это демонстрация

качественного несоответствия, противоположности структуры со-

•21

Цит.

по:

Mann H.-D.

Lucien

Febvre: La pensee vivante

d'un

historien. P.,

1971. P. 126.

,22 В

этой

связи нелишне сослаться на свидетельство Жоржа Дюби, одного

из виднейших современных французских медиевистов. Напомнив слова

Блока о Марксе: «Никто не превзошел его в силе социального анализа»,

Дюби продолжает: «...молодые французские историки, которые после

1945 года стали внимательно изучать труды Маркса, без труда приняли

почти все методологические предложения Маска Блока» (Duby

re-

face//Bloch M. Apologie pour l'histoire, ou Métier· d'historien. T ' ''

1974.

P. 12

sqq.).

23 Febvre L. Lie probleme de l'incroyance... P. 10; Idem. Combats... P. 16,

25, 433.

:24

Mairet G. Op. cit. P. 65 sqq., 85; Афанасьев Ю. Н. Историзм против эклек-

тики.

ков.

знания людей XVI в. и людей XX в. Истоки научного мышления

нужно искать в более позднем периоде, нежели Ренессанс.

Здесь, между временем Рабле и новым временем, пролегает глу-

бокая цезура. Иначе обстоит дело, когда мы пытаемся, исходя

из работы Февра, отграничить эпоху Рабле от средневековья.

Ведь, по сути дела, все, что пишет Февр о специфике мировос-

приятия современников мэтра Алькофр'ибаса, будь то их отноше-

ние к чуду или к авторитетам, будь то их верования и суеве-

ия, пронизывавшие любые стороны их жизни,— все это, обильно

подтвержденное источниками XVI столетия, могло бы быть без

затруднений отнесено и к предшествующим столетиям: игнориро-

вание противоположности естественного и сверхъестественного,

традиционализм мышления и господство религиозного мировоз-

зрения есть наследие, полученное Возрождением от средних ве-

«Медиевизация» Февром Ренессанса, способствовавшая пере-

смотру традиционных его оценок, встретила возражения ряда

ритиков. Правда, при этом стоило бы принять во внимание,

что Февр в книге о Рабле не задавался целью развернуть цело-

стную и уравновешенную картину Духовной жизни XVl в.; не

стремился он и всесторонне рассматривать творчество самого

Рабле. Напоминаю, книга Февра полемически направлена про-

тив модернизаторских толкований идей Рабле историками лите-

ратуры, в силу чего упор неизбежно был сделан им на архаиче-

ские, традиционные стороны мировоззрения французских гума-

нистов ".

Каждая культура представляет собой ансамбль, компоненты

которого при всех противоречиях между ними тем не менее со-

отнесены друг с другом, гласит центральный тезис Февра. Науч-

ное рационалистическое мировоззрение — основа последователь-

ного атеизма и вольномыслия — нуждается в таких интеллекту-

альных опорах и предпосылках, каких не было и не могло еще

быть в средние века. Критические нападки на теологов Сорбон-

ны или веселый смех Панурга неправильно принимать за ате-

изм; подлинный атеизм в католической Франции первой полови-

В работах учеников и последователей Февра эта диспропорция, естест-

венно, была компенсирована показом не только традиционного, но и

того нового, что внесла мысль передовых ученых и писателей в интел-

лектуальную жизнь Европы XVI в. См.: Duby G., Mandrou R. Histoire de

la Civilisation

française.

P., 1958. T. 1. P. 266 sqq., 293 sqq., 310, 325 sqq.;

Mandrou R. Introduction à la Franee moderne (1500-1640): Essai de psy-

chologie

hirteriaaieiitElesffikSP,,

Idfflrb;

D^eAuiMaastfifatauat

гяаашшвеж

ёа

sErence

au XVII

Une analyse de psychologie historique. P., 1968. По при-

знанию Мандру, последняя из упомянутых книг — плод его размышле-

ний над статьей Февра «Sorcellerie, .sottise ou révolution mentale?» (An-

nales. E.S.C. 1948. N 3).

514

Приложение

ны XVI в., по убеждению Февра, не более правдоподобен, чем

«Диоген с зонтиком или Марс с пулеметом»

№

Инея «потаенной» внутренней гомогенности культуры (от-

носительной — при всех ее противоречиях!) ныне не кажется

столь уж оригинальной и новаторской, но не будем забывать,

что эта идея стала пускать корни в умах ученых лишь за по-

следние десятилетия. Напомню лишний раз: книга Февра вышла

в свет в 1942 году; в тот период еще не существовало ни струк-

турной антропологии Клода Леви-Строса, ни «археологии зна-

ния» Мишеля Фуко и историки в массе своей были весьма слабо

осведомлены о работах этнологов Марселя Мосса или Люсьена

-Леви-Брюля и едва ли догадывались, какое значение концепции

этих этнологов могли бы иметь для их собственных исследо-

ваний.

После всего, что было сказано об убежденной и последова-

тельной борьбе Февра с анахронизмом в историческом исследо-

вании, о модернизации сознания людей далеких от нас эпох, перо

ве поворачивается написать, что и сам автор труда о Рабле не

избежал этого греха. Тем не менее такое обвинение — по-видимо-

му, имевшее под собой определенные основания — было против

него выдвинуто. На первый взгляд оно пришло с неожиданной

стороны — из нашей страны.

В то самое время, когда Февр завершил и готовил к публи-

кации «Проблему неверия в XVI веке», в далеком волжском го-

роде Саранске мало кому известный тогда ссыльный филолог

Михаил Михайлович Бахтин тоже работал над монографией о

Рабле. «Книги имеют свою судьбу»... рукопись Бахтина стала

книгой лишь в 1965 году ". Ныне труд Бахтина по праву счи-

тается капитальным вкладом не только в раблезистику, но и в

теорию и историю культуры. Освежающее и стимулирующее воз-

действие его на отечественную, а затем и на мировую гумани-

тарную мысль трудно переоценить. Бахтин выдвинул и обосно-

вал концепцию своеобразной народной культуры средневековья

и Возрождения, которую квалифицировал как «карнавальную,

«меховую культуру». Народная смеховая культура средних ве-

ков, насыщенная глубоким мировоззренческим содержанием,

противостояла «серьезной», официальной, то есть церковной,

культуре той эпохи, лишенной, по убеждению Бахтина, карна-

вально-смехового аспекта.

Было бы неуместно излагать здесь взгляды Бахтина, доста-

точно резюмировать его критику книги Февра. Смех, по Бахтину,

в эпохи, предшествовавшие новому времени, обладал особой при-

родой: он был амбивалентен, двуедин — он не только убивал, но

в возрождал, в нем выражалась специфическая точка зрения на

Febvre L. Leproblème de l'incroyance...

. 382.

Ъахтин

Творчество

Франсуа Рабле н народная культура средне-

вековья и Ренессанса. М., 1965.

А. Я. Гуревич. Уроки Люсьена Февра

515

мир, изначальная народная вера в неискоренимость жизни, в ее

способность постоянно обновляться, прежде всего при посредст-

ве животворящего смеха. Смех релятивизировал серьезное, отме-

нял его абсолютность и непререкаемость. Сферой господства сме-

ховой культуры в средние века были фольклор, карнавал, пло-

щадное представление — короче, неофициальные пласты культу-

ры; лишь в эпоху Возрождения, и именно в романах Рабле, эта

народная культура с присущими ей образными формами вторга-

ется на короткий период в «большую» литературу.

В разные эпохи смеются по-разному, и эти мировоззренческое

богатство и полифонизм народного смеха были утрачены с пере-

ходом к новому времени. Вместе с тем и смысл народной куль-

туры оказался для науки «книгой за семью печатями». Этой

миросозерцательной функции смеха в средние века и во времена

Рабле, когда карнавал выражал универсальный смеховой аспект

мира, по мнению Бахтина, не понял Февр. Русский ученый воз-

дает должное методологии французского историка, развенчиваю-

щего анахронистические построения Лефрана, более того, он при-

знает, что в свете исследования Февра -многие установившиеся

взгляды на культуру XVI в. подлежат пересмотру. Но для Фев-

ра, как и для его предшественников, существует один только

«серьезный» план культуры, только официальная культура, и он

проходит мимо культуры народной с ее специфическим смехом,

которого Февр «не слышит». «Художественное мировоззрение

Рабле,— писал Бахтин,— не знает ни абстрактного и чистого

отрицания, ни одностороннего утверждения» **.

Не заметив главного, с точки зрения Бахтина,— стихии на-

родной и карнавальной культуры в творчестве и мировоззрении

Рабле,— Февр «слышит раблезианский смех ушами человека

XX века, а не так, как его слышали люди 1532 года». Но, спра-

шивает Бахтин, «так ли мы, люди XXвека, смеемся, как смеялся

Рабле и его

читатели-современники?»

еЁ

иссле

ду

ет

ома-

нах Рабле преимущественно серьезное, между тем в образном

мире гуманиста XVI в. возможна только «относительная серьез-

ность», всегда сопровождающаяся смеховыми обертонами. Поэто-

му Февр прошел мимо предельного адогматизма и «исключитель-

ной внутренней свободы» художественного мышления, какие

были свойственны той эпохе.

Я воздержусь от развернутой оценки этой критики, на мой

взгляд наиболее серьезной из той, которой подверглась концеп-

ция Февра; иначе пришлось бы обсуждать и концепцию народ-

ной смеховой культуры самого Бахтина и это завело бы нас

слишком далеко. Отмечу только, что при всех разногласиях оба

исследователя склонны связывать художественное миросозерца-

516

Приложение

ние Рабле скорее со средневековьем, чем с Возрождением. Но

Февр рассматривает его миросозерцание в контексте «высокой»,

официальной культуры, а Бахтин — преимущественно в контек-

сте «низовой», народно-смеховой. Что же касается особой стихии

«меха в давние времена, которую подчеркивает Бахтин, то сле-

дует признать: столь последовательно и развернуто применитель-

но к средним векам двуединую природу смеха никто до Бахтина

не выявлял и не раскрывал ее мировоззренческих

основ

ведливости ради упомяну, однако, что именно Февр настаивал на

плодотворности и желательности изучения истории человеческих

эмоций, взятых не в изоляции, а в контексте эпохи и ее куль-

туры. «Какие неожиданности можно здесь предвидеть!» — вос-

клицал

он".

Одна из этих неожиданностей — трактовка средне-

векового народного смеха Бахтиным, не предвиденная самим

Февром!

Творчество писателя масштаба Рабле столь многопланово и

сложно, в нем скрестились такие противоречивые тенденции, что

возможны весьма разные его

прочтения"'

«этому

едва ли

правильно и плодотворно подходить к спору Бахтина с Февром

как к дилемме, в которой истиной обладает лишь одна сторона.

Рабле — писатель и мыслитель, в сознании которого воплотились

культурные традиции гуманизма, стоял на вершине литературно-

го развития средних веков и Ренессанса, но его же творчество,

по словам Бахтина, представляет собой «незаменимый ключ ко

всей европейской смеховой культуре в ее наиболее сильных, глу-

боких и оригинальных проявлениях»

33.

Я бы прибавил к сказанному, что и для Бахтина и для Фев-

ра роман Рабле скорее средство, нежели цель: первый стремит-

ся выявить народную карнавальную стихию; второй использует

произведение Рабле как свидетельство религиозной психологии

во Франции в XVI в. Иными словами, задачи, поставленные

перед собой обоими учеными, совершенно различны. И если Февр

не сумел вскрыть с должными глубиной и историзмом смеховой

субстрат образного мышления Рабле, то Бахтину, в свою оче-

редь, можно было бы предъявить претензию, что он вообще про-

шел мимо религиозной жизни средневековья и Ренессанса, недо-

оценив того несомненного факта, что, во-первых, карнавально-

смеховой аспект так или иначе был присущ средневековой куль-

туре на всех ее уровнях, включая и официально-церковный,

Ср. посмертно опубликованные исследования О. М. Фройденберг «Про-

исхождение пародии» (Труды по знаковым системам. Тарту, 1973.

п.

)

«Миф

ит

ратур

древности» (М., 1978).

г,

Schroder L. Die

Rabelais-Forschung

der

Jahre

1950-1960//Romanistisches

Jahrbuch. 1960. Bd. 11; Larmat I. Le Moyen âge dans le «Gargantua» de Ra-

belais. Nice, 1973.

*» Бахтин M. M. Вопросы литературы и эстетики. M., 1975. С. 485.

А. Я. Гуревич. Уроки Лксьена Февра

517

а во-вторых, «смеховая культура» едва ли представляла собой

самостоятельную стихию: скорее она была теснейшим образом

связана с вполне серьезным и мрачным миросозерцанием и яв-

лялась изнанкой страхов, неотделимых от тогдашнего мировос-

приятия ".

Построения обоих ученых односторонни, как, вероятно,

и всякое новаторское исследование, в котором главное внимание

сосредоточивается на вновь открытом аспекте изучаемого явле-

ния, но такая односторонность плодотворна. Споры о Рабле,

о его творчестве и идеях, равно как и о культурной и идеоло-

гической жизни того времени, несомненно, будут продолжаться.

Столь же несомненно и то, что всякому новому исследователю

придется серьезно считаться и с концепцией Февра, и с концеп-

цией Бахтина.

Повторим: главное и наиболее ценное в книге Февра о Раб-

ле и неверии в XVI в.— разработка проблемы ментальности, раз-

мышления о возможностях человеческого сознания воспринимать

и осваивать мир, обусловленных его культурой и эпохой, о «мыс-

лительном инструментарии», который в определенную эпоху на-

ходится в распоряжении человека, унаследован от предшество-

вавшего времени и вместе с тем неприметно изменяется в про-

цессе его творчества, всей исторической практики. Неприметно, ибо

ментальность, способ видения мира, отнюдь не идентична идео-

логии, имеющей дело с продуманными системами мысли; она во

многом — может быть, в главном — остается непрорефлектиро*

ванной и логически не выявленной. Ментальность не философ-

ские, научные или эстетические системы, а тот уровень общест-

венного сознания, на котором мысль не отчленена' от эмоций, от

латентных привычек и приемов сознания,— люди ими пользуют-

ся, обычно сами того не замечая, не вдумываясь в их существо

и предпосылки, в их логическую обоснованность.

Поэтому ментальность, принадлежащая сфере социальной

психологии, не формулируется четко и -непротиворечиво. Она

принадлежит к «плану содержания», а не к «плану выражения».

Это означает, что для выявления ментальности историку прихо-

дится не верить непосредственным заявлениям людей, оставив-

ших те или иные тексты и другие памятники,— он должен дока-

пываться до более потаенного пласта их сознания — пласта, ко-

торый может быть обнаружен в этих источниках скорее как бы

против их намерений и воли. Заслуга Февра в этом отношении

заключалась прежде всего в том, что он воспринял те подходы в

Подробнее см.: Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной куль-

туры. М., 1981. Гл. 6.

Приложение

его кпсихологии

применяяего кпси

изучении человеческой психики, которые разрабатывали психо-

логи и этнологи, и смело использовал их в изучении истории.

Коллективное неосознанное получило «право гражданства» в

историческом исследовании.

Слово «mentalité», обозначающее ключевое понятие, введен-

лое Февром и Блоком в историческую науку, трудно перевести

однозначно. Это и «умонастроение», и «мыслительные установ-

ки», и «коллективные представления», и «склад ума». Но, ве-

роятно, понятие «видение мира» ближе передает тот смысл, ко-

торый они вкладывали в этот термин, при

людей минувших эпох

35.

№ою

ие

^^п

ва гражданства» как раз в тот период, когда Февр начал борьбу

за обновление исторического знания. Едва ли можно сомневать-

ся в том, что на него оказал влияние труд уже упомянутого

французского этнолога Люсьена Леви-Брюля «Первобытное

мышление» (La mentalité primitive, 1922). До этого Леви-Брюль

издал книгу «Ментальные функции примитивных обществ» (Les

fonctions mentales dans les sociétés inférieures, 1910).

В этих книгах он подчеркивал «прелогичность» и эмоциональ-

ную окраску сознания людей, не достигших стадии цивилизации.

Речь шла прежде всего о коллективных представлениях, которые

доминировали в первобытных обществах и резко контрастирова-

ли с образом мыслей, характерным для обществ цивилизованных.

В те же годы термин «mentalité» получает поддержку Марсе-

ля Пруста. Mentalité, по словам одного из персонажей романа

«У Германтов», означает то же самое, что и «образ мыслей», но

«никто не знает, что этим желают сказать»; «это нечто самоно-

вейшее, как говорится, „последний крик"». Другой собеседник

отвечает: «Mentalité мне нравится. Есть вот такие новые слова,

которые пускают в оборот, но они не прививаются» **.

Однако слово

«ментальность»

вопреки мнению героя романа

привилось. В исторической науке его ожидала большая судьба.

Ныне существует обширная литература, посвященная анализу

этого понятия и того значения, которое оно имеет для постиже-

ния психологии и общественного сознания людей разных эпох и

обществ ".

Manarou

Histoire sociale et

histoire

des

mentalites: La France moderne //

Aujourd'hui l'histoire. P., 1974. P. 221.

'· Proust M. A la recherche du temps perdu. P., 1934. T. 1: Le côté de Guer-

mantes. P. 330; Пруст M. В поисках за утраченным временем / Пер.

А. А. Франковского. М., 1936. Т. 3: Германты. С. 280-281. В новом пе-

реводе Н. Любимова {Пруст М. В поисках утраченного времени. У Гер-

мантов. М., 1980. С. 241) термин переведен, на мой взгляд, менее удач-

¥$GvrF¥Pfflfflffli*t\.

psychologie//Encyclopedie

francaise.

P., 1938. Т. 8;

Duby G. Histoire des mentalités; Mandrou R. L'histoire des mentalités//

Encyclopedia Universalis. P., 1968. T. 8; Dupront A. D'une histoire des

mentalités//Revue roumaine d'histoire. 1970. T. 9, N 3. P.

381-403;

A. Я. Гуревич. Уроки Люсьена Февра

519

Принципиально важно, что если Леви-Брюль и другие этно-

логи писали о специфической ментальности первобытных людей,

то Февр и Блок применили это рабочее определение к созна-

нию людей других обществ: Блок — к людям раннего и класси-

ческого средневековья, Февр — к людям эпохи Возрождения.

Разумеется, эти ученые были далеки от намерения переносить

психологические особенности дикарей на сознание людей фео-

дального или раннебуржуазного периодов, но они убедились в

том, что человек в разные эпохи мыслит неодинаково. Таким

образом, позаимствовав понятие «ментальность» у собратьев по

историческому ремеслу — этнологов, они стали применять его

при изучении более сложных и развитых

обществ

Контраст форм коллективного сознания и поведения перво-

бытных людей, с одной стороны, и цивилизованных — с другой,

бросался в глаза любому наблюдателю, прежде всего этнологу.

Между тем различия в ментальностях людей средневековья и

людей новейшего времени не столь очевидны, и историки до

Февра и Блока их, как правило, в расчет не принимали, самое

большее, речь шла о «косности», «недоразвитости» средневеко-

вых людей, о их «склонности к суевериям» ". Свои собствен-

Le Goff ]. Les mentalités: une histoire ambiguë / Ed. J. Le Goff, P. Nora //

Faire de l'histoire. III. P., 1974. P. 76-94; Arièt Ph. L'histoire des mentait-

UB/JLA

aouvolle

hiAoirc.

t?.~

VJ^-lis;

Яяиоп

я.-ftw

НЫППГЫ

М%н-

ЫШел:

the New Мир

Cultural

lory

History

»nd

Theory.

1981.

T. 20,

•js

P-

fSj—Sift:

ViiifH*

MwiWin*

mentalites.

P..

1ВДЯ;

Chartltr

fji:

Histoire intellectuelle et histoire des mentalités. Trajectories et questions //

Revue de Synthèse. Sér. 3. 1983. Vol. 8. P. 277-307; Burguière A. La no-

tion de mentalité chez Marc Bloch et Lucien Febvre: deux conceptions,

deux filiations//Ibid. P. 333-345; Revel J. Mentalités//Dictionnaire des

sciences historiques / Sous la dir. A. Burguière. P., 1986. P. 450-456; Men-

talitäten im Mittelalter: Methodische und inhaltliche Probleme//Vorträge

und Forschungen. Konstanz, 1987. Bd. 35; Гуревич А. Я

Некоторые аспек-

ты изучения социальной истории (общественно-историческая психоло-

гия) // Вопр. ист. 1964. № 10; Он же. История и социальная психология:

источниковедческий аспект // Источниковедение. М., 1969; Розовская И. И.

Проблематика социально-исторической психологин в зарубежной исто-

риографии XX века //Вопр. фнлос. 1972. № 7; Афанасьев Ю. И. Историзм

против эклектики; Он же. Эволюция теоретических основ школы «Анна-

лов» // Вопр. ист. 1981. № 9; Он же. Вчера и сегодня французской «Новой

исторической

науки»

//Там же. 1984. № 8; Идеология феодального об-

щества в Западной Европе: Проблемы культуры и социально-культур-

ных представлений средневековья в современной зарубежной историо-

графии. М., 1980; Культура и общество в средние века: Методология н

тШШ%

ЭДоШЖ

ййбЖШаЩюМ-о^едительности

истолкования

понятия «прелогнческое сознание» Леви-Брюлем и его критики Клодом

„

Лсви-Стросом.

Не употребляя понятия «ментальность», Йохан Хёйзинга, «Осень средне-

вековья» которого Февр ценил очень высоко, по сути дела, им пользо-

вался. Воображение, с его точки зрения, играет не менее важную роль

в общественной жизни, нежели экономика. Иллюзия, разделяемая об-

ществом или его частью, имеет для этих людей силу истины, а потому

520

Приложение

лые представления историки ничтоже сумняшеся вкладывали в

головы предков, живших тысячу или пятьсот лет до них, и, ис-

ходя из сегодняшнего «здравого смысла», объясняли поступки со-

временников Григория Турского, Людовика Святого или Рабле.

Основатели школы «Анналов» впервые со всей ясностью увидели

ошибочность, более того, порочность подобной процедуры и вос-

стали против нее. Понятие «ментальность» при всей расплывча-

тости и неопределенности его содержания выражало обостренный

историзм мышления Февра и Блока, историзм, распространенный

на сферу эмоций и мировйдения.

Именно в этой связи Февром было «выковано» и другое упо-

мянутое выше понятие, сопряженное с понятием «менталь-

лость»,—

«outillage mental», «психическая оснастка», «умствен-

ная вооруженность». Оно должно было конкретизировать мен-

тальность. «Каждой цивилизации присущ собственный психоло-

гический аппарат»,— писал Февр и продолжал: «Он отвечает

потребностям данной эпохи и не предназначен ни для вечности,

ни для человеческого рода вообще, ни даже для эволюции от-

дельной цивилизации»

Февр превосходно понимал, что сознание и его психологиче-

ская вооруженность суть достояние индивида. Но в каждом об-

ществе на данной стадии развития существуют специфические

условия для структурирования индивидуального сознания; куль-

тура и традиция, язык, образ жизни и религиозность образуют

своего рода «матрицу» — в ее рамках формируется ментальность.

Эпоха, в которую живет индивид, налагает неизгладимый отпеча-

ток на его мировосприятие, дает ему определенные формы пси-

хических реакций и поведения, и эти особенности духовного

оснащения обнаруживаются в коллективном сознании обществен-

ных групп и толп и в индивидуальном сознании выдающихся

представителей эпохи — в творчестве последних при всех непов-

торимых, уникальных особенностях проявляются те же черты

ментальности, ибо всем людям, принадлежащим к данному об-

ществу, культура предлагает общий умственный инструментарий,

и уже от способностей и возможностей того или иного индивида

зависит, в какой мере он им овладел.

Влияние этнологии и психологии на мысль Февра несомнен-

но. Но метод работы историка иной, нежели этнографа или пси-

холога: он не может непосредственно общаться с людьми ми-

нувших времен и наблюдать их'психическую жизнь в «полевых

должна быть предметом исторического исследования. В целом же до

Февра изучение ментальностей не было свободно от тенденции сводить

их к анекдоту, к историческим курьезам и историки не придавали этой

стороне духовной жизни статуса серьезного предмета науки. См.:

Aries Ph.

L'histoire

des

mentaUtes.

402-423. •

г,

, ^

Tebvre

L.T^ouunage

mental/TEncyclopeaie

Trancaise.

P., 1937. T. 1. Co.:

R. С. Outillage mental//La nouvelle

histoire;·

Revel J. Outillage mental//

Dictionnaire des sciences historiques. P.

497—498.

A. Я. Гуревич. Уроки Люсьена Февр»

521

условиях». Он способен лишь выявлять ее симптомы, как пра-

вило разрозненные, запечатленные в сохранившихся памятниках.

По сути дела, в любом остатке прошлого так или иначе зафик-

ированы какие-то стороны духовной структуры людей, создате-

лей некоего предмета или текста,— нужно лишь найти подход к

данному источнику, разработать соответствующие методы его

изучения, и тогда источник, возможно, заговорит, раскроет исто-

рику те тайны общественного сознания минувших времен, мимо

которых проходили предшествовавшие историки. Главное и пер-

вейшее условие — исследовательская пытливость ученого, уме-

лое задавание вопросов. «Всегда в начале — пытливый дух» —

излюбленная формула Февра.

Общение с другими науками о человеке обогащает историка,

именно новыми вопросами, к

орые он,

~тода —

мулируя по-своему,

юдимость

сотрудни-

задает своим

источникам"'

"~ """

—-г^—

чества историка с представителями других наук, потребность у

них учиться. О междисциплинарных подходах в гуманитарных

науках говорят давно, но, к сожалению, по большей части не

идут дальше самых общих рассуждений. Февр пытался, и под-

час успешно, применить методы иных наук в историческом ис.

следовании. Книга о Рабле — это книга историка, но историка,

который смело вторгся в заповедные области религиоведения,

филологии, лингвистики, психологии. Ныне историки, пошедшие

по его стопам, работают во многом иначе, строже, у них — иная

перспектива, больший опыт, но прорыв к такому комплексному,

разностороннему подходу к историческим источникам одним из

первых осуществил Февр.

Однако для Февра междисциплинарность, или, лучше сказать,

полидисциплинарность, не самоцель, а средство построения нау-

ки о человеке, такой науки, которая охватывала бы самые раз-

личные аспекты его социальной жизнедеятельности — от высот

интеллектуального творчества до отношения к природе. Поэтому

и проблемы «человеческой географии» и экологии (термин, по-

явившийся позднее), и проблемы индивидуальной и коллектив-

ной психологии, включая историю человеческих эмоций, и исто-

рия техники, и изучение средств фиксации и распространения

знания (книга в истории разных обществ и цивилизаций),

и вопросы истории религии как на высших уровнях теологии,

так и на уровнях обыденной религиозности, расхожих верований

и ритуалов, а равно и массовых социально-психологических явле-

ний, подобных пресловутой охоте на ведьм в период перехода от

средневековья к новому времени, и фольклор, хранилище народ-

ных представлений о мире и человеке, и искусство, ярчайшее

свидетельство мировосприятия данной эпохи,— все эти и многие

См. об этом: Гуревич А. Я. Этнология и история в современной фран-

цузской медиевистике // Сов. этнография. 1984. № 5.

522

Приложение

иные проявления общественного человека, человека в группе, че-

ловека своего времени, неизменно привлекали внимание фран-

цузского историка.

Не все эти стороны жизни людей в равной мере были пред-

метом углубленных изысканий Февра, историка Ренессанса по

преимуществу, но все они входили в круг его интересов, и он

живо откликался на те работы, в которых поднимались подобные

вопросы, связывая их в целостное видение истории. Многочислен-

ные статьи Февра в «Анналах» и других изданиях — свидетель-

ства его неиссякаемого интереса к человеку в истории. Он анер-

гично и решительно поддерживал новаторские исследования,

отвергая установки традиционной историографии на разобщен-

ную историю, которая разрабатывает какой-то один изолирован-

ный фрагмент жизни, не видя за деревьями леса, и лишена

сколько-нибудь широкой исследовательской перспективы. Целост-

ность видения истории, «стереоскопичность», стремление охватить

конкретное многообразие и разноплановость обнаружений чело-

века — неотъемлемая и характернейшая черта мышления Февра.

Ведущим принципом школы «Анналов» сделался принцип «то-

тальной», или «глобальной», истории

42.

«Тотальная» история не всемирная. Она может быть вполне

локальной — историей какой-то местности, области, церковного

прихода, ограниченного отрезка времени. Но это история людей,

живших в определенном пространстве и времени, рассматривае-

мая с максимально возможного числа точек наблюдения, в раз-

ных ракурсах, с тем чтобы восстановить все доступные историку

стороны их жизнедеятельности, понять их поступки в перепле-

тении самых разных обстоятельств и побудительных причин.

«Тотальная» история отказывается от разделения жизни людей

на политическую, хозяйственную, религиозную или какую-либо

еще частичную историю. Это история, взгляд на которую не за-

креплен жестко, но переключает внимание с одного аспекта на

другие; это исследование, воссоздающее объемную картину исто-

рической жизни, на многих ее уровнях. Таков был подход самого

Февра к истории Франш-Конте при Филиппе II.

Разумеется, здесь возникает ряд вопросов. Каково соотноше-

ние разных факторов в историческом процессе? Каков их удель-

ный вес, их воздействие на социальную жизнь людей? Для того

чтобы избежать эклектизма, необходимо вычленить некое ядро,

решающее звено в историческом объяснении, даже если историк

,ir

tiojj J., Taubert P.

Une

histoire

totale

moyen

age est

elle

possible? //

Actes du 100e

Congrès

national des sociétés savantes. P_ 1975; Section de

philologie et d'histoire jusqu'à 1610. P., 1977. T. 1. P. 31-44. Иная оценка:

Matjirotj

R. Histoire sociale et histoire des mentalités. P. 234-235. Особен-

но критично: Furet F. L'atelier de l'histoire. P., 1982. P. 5—34. Возражения

против негативной позиции Ф. Фюре см.: Gurevit A. Ja. La storia, dia-

logo con gli uomini

délie

età passate // La teoria della storiosrafia oggL

Milano, 1983. P. 231-237.

А. Я. Гуревич. Уроки Люсьена Февра

523

не склонен придерживаться узко понятого и угрожающего догма-

тизмом монистического объяснения исторических явлений.

Как на эти вопросы отвечает Февр?

Прежде всего здесь вновь приходится обратить внимание на·

то, что собственно социальная история, анализ состава общества

и отношений между образующими _его классами, сословиями

еигруппами как бы выпадают из поля его зрения. Февр полагает,

что поскольку история всегда и неизменно есть история людей,

то человек как существо, обладающее психикой, мыслями, чувст-

вами, и должен быть в центре интересов историка. С этим нужно

согласиться: история не происходит вне людей, «над» людьми,

силой, которая ее движет, являются люди. Февр признает, что

люди входят в группы, в общество. Но социальный анализ не его

стихия. В противоположность Марку Блоку Февр — историк

культуры.

Между тем изучение ментальностей не самоцель и не какая-

то обособленная область исторического знания. Едва ли право

мерно говорить о независимой истории ментальностей. Если вду-

ваться в опыт историографии после Февра — на протяжении

последних двух-трех десятилетий,— то можно утверждать: внед-

рение истории ментальностей связано с освоением нового аспекта

социальной истории. Более того, необходимо переосмысление са-

мого ее содержания и объема. В свете новых подходов, предла-

гаемых социально-исторической антропологией, социальная исто-

рия лишается механицизма, игнорирующего живого человека.

Он рассматривается не как жертва надличных и безличных сил,

управляющих историей, не как пассивный участник событий

обусловленных глобальными законами, следовательно, не в каче-

стве естественнонаучного объекта ". Его сознание — на всех

уровнях, от философской рефлексии и вплоть до культурных

стереотипов и коллективного бессознательного,— неизбежно и

с необходимостью окрашивающее и во многом определяющее его

социальное поведение, представляет собой неотъемлемый компо-

нент жизнедеятельности общественных групп. Собственно, впер-

вые тезис, гласящий, что история есть история людей, а не

абстракций, приобретает конкретную наполненность и реализует-

ся в самом исследовании.

Историческая наука постоянно сталкивается с гносеологи-

ческой трудностью: как объединить в одну связную картину 'об-

щество и культуру? Убедительного решения предложено не

было, и исследования экономической и социальной истории, по

существу, остаются никак не связанными с исследованиями исто-

рии духовной жизни. Труды историков, в которых делаются по-

иытки сочетать эти две сферы функционирования общества, по

Подробнее см.: Гуревич А. Я. Историческая наука и историческая антро-

пология

Вопр. филос. 1988. № 1. С. 56-70.