Гарапон А. Хранитель обещаний: суд и демократия

Подождите немного. Документ загружается.

телевизионных каналов, с другой? Мы не доверяем излишне

телегеничному правосудию? Риск, возникающий при съемках

судебных заседаний, — это риск вывода на первый план логи-

ки спектакля, чуждой правосудию, и яркий тому пример —

бельгийский опыт с фильмом Les Amants d'assises*, показан-

ный по окончании судебного процесса. Логика аудимата** так

же опасна для правосудия, как и логика государства. Един-

ственным процессом, который был бы полностью записан на

киноленту, стал процесс по делу Барби в Лионе. Единствен-

ными выдержками, которые достойны быть показаны в теле-

передаче, сделанной, впрочем, в хорошем тоне, стали фраг-

менты заседания, наиболее заряженные эмоциями... Момент

сенсационности извращает момент состязательности. Образы

должны быть на службе демократии, а не наоборот. Гласность

по отношению к правосудию выступает лишь гарантией проце-

дурного плана, почти неизбежным злом. "Чем более многочис-

ленна толпа, тем более она слепа", — говорил Пендар: это пара-

докс общественного взгляда на правосудие, который по отноше-

нию к нему выступает одновременно и гарантией и угрозой,

условием справедливости и носителем несправедливости, проти-

воядием и ядом. Гласность и дистанцированность от обществен-

ности — это две антагонистические силы, которые взаимодей-

ствуют друг с другом, причем любая из них, оказавшись в оди-

ночестве, без противодействующей силы, довела бы правосудие

до его полного исчезновения.

Но и образы не настолько всемогущи, как полагают неко-

торые, они также имеют свои слабые стороны: "Аудиовизу-

альные средства на свой манер оживляют древнюю потреб-

ность в вере, хотя, как и все прочие, ее, эту потребность,

разочаровывают. Такая манера разжигать страсть, не удовлет-

воряя ее, или делать что-либо правдоподобным, в конечном

счете не подтверждая правдоподобность, однажды, может быть,

покажется лишь одним из моментов

". Присутствие на судеб-

ном заседании и просмотр его отрывков по телевидению не

являются источниками одинакового опыта. Здесь-то и прояв-

* "Любовники присяжных".

** Прибор для определения числа слушателей и зрителей радио- или

телепередач.

R. Debray,

Manifestes

mediologiques,

Paris,

Gallimard,

1994, pp.

202-203-

103

ляется разница между "свободным от всяких очков взгля-

дом" зрителя, присутствующего в зале судебных заседаний, и

"настраиваемым взглядом" телезрителя

, который восприни-

мает судебный процесс только сквозь призму визира и монта-

жа, направляющие его восприятие происходящего. СМИ раз-

жигают неосознанное стремление видеть все, но они же удаля-

ют от нас предметы, которые вводятся в нашу жизнь. В этом

парадокс функционирования современных СМИ, "которые,

обещая близость, тотчас в ней отказывают

". Не зависит ли

выживание современных демократий, помимо прочего, от на-

шей способности изобретать новые формы связи с института-

ми, менре разочаровывающие, чем та, которую предлагают

СМИ? Не принадлежит ли будущее тем, кому удастся под-

нять на щит демократию, обращаясь к чувствам демократичес-

кого человека, а не только к его рассудку? Может быть,

будущее прежде всего за правосудием, предполагающим не-

посредственную близость, а не за тем, какое нам предлагает

виртуальная демократия?

Ловушка назидательных процессов

В конечном итоге равноценных дебатов не бывает. Деба-

ты на уровне общества об абортах требуют, чтобы в них

приняло участие максимальное число граждан, независимо от

формы этого участия. Распространяется ли это правило на

судебный процесс, то есть на дебаты, где на кон поставлена

свобода гражданина? По всей видимости, нет. Здесь есть риск

того, что конфликт найдет свое разрешение за счет человека и

в ущерб человеку. Не существует экстраординарных дел, рав-

но как и показательных наказаний. Следует опасаться сверх-

детерминированностн процесса, и не столько рамками спектак-

ля, сколько политическими рамками, хотя эти два фактора

часто сопутствуют друг другу.

Судебный театр — это оружие обоюдоострое, требующее

осторожного с собой обращения. Оно должно служить исклю-

чительно выявлению истины, и ничему иному. Разве не пока-

зали дела Тувье и Барби, насколько опасно пытаться наделить

ibid., р. 195.

J.-J. Courtine, "Les derives de la vie publique, sexe et politique aux Etats-Unis"

Esprit, octobre 1994, p. 61.

104

это оружие ценностями педагогического порядка? Бесспорно,

принципиально важно было их осудить, но не ради последую-

щих поколений, или мы не знаем, какая короткая память у

молодых людей? Единственное назидание, допускаемое право-

судием, — это назидание по поводу процедуры соблюдения

правового закона и справедливости. "Судебные дела, в кото-

рые вмешиваются соображения педагогического, историчес-

кого или политического порядка, заканчиваются полным фи-

аско, — говорит адвокат Деманжюк. В проигрыше остаются

все: как правосудие, так и история. Поэтому следует опасать-

ся такого рода судебных заседаний-представлений, а также

введениия СМИ в функционирование правосудия

". Эмоции

плохие советники, они скорее замедляют понимание фактов, а

не привлекают к ним внимание: "Процесс неизбежно фокуси-

рует внимание на одном - единственном лице, обвиняемом.

Имеет место демонизация индивидов. Но ведь и нацизм не

был делом чудовищ. Это была целая система, целая бюрокра-

тия, государственная структура, составленная из "обычных"

людей, которые терпеливо трудились над реализацией оконча-

тельного Решения, опираясь на административный аппарат од-

ного из великих современных государств

". Граница между

педагогикой и жертвенным механизмом, заставляющим одно-

го человека или небольшое число людей отвечать за коллек-

тивные ошибки, оказывается довольно размытой. Аквилино

Морель убедительно показал, что дело о зараженной крови,

концентрируясь вокруг четырех индивидов, замедлило анализ

существенных расстройств в функционировании медицинско-

го корпуса в целом

Вряд ли можно утверждать, что судебные процессы явля-

ются лучшими средствами вскрытия проблем общества: деба-

ты по поводу иммиграции не могут ограничиваться залом су-

дебных заседаний, но и рассмотрение дела о виновности того

или иного лица не может происходить в публичном месте.

Убеждение, основанное на фактах, нельзя сравнивать с мнени-

м, основанным на вещественном составе дела. Первое зави-

Y. Sheftel, "Le malaise Demanjuk", Le Monde du 4 novembre 1994.

C. Lanzmann, Le Figaro du 8 septembre 1993.

A. Morelle, "L'institution medicale en question", Esprit. 10 octobre 1993, pp. 5-51.

105

сит от качеств процедуры, второе имеет непосредственный

характер и присуще каждому. Убеждение, сложившееся в со-

знании судьи, противоположно убеждению простого подсуди-

мого.

Педагогические соображения, должно быть, побуждают при

определенных условиях демонстрировать отдельные процес-

сы. Существует необходимость, согласно справедливому на-

поминанию Пьера Земора, свидетельствовать о правовом госу-

дарстве, дабы противостоять шквалу образов, ежедневно об-

рушивающемуся на нас с экранов. С бесцеремонным вторже-

нием образов в нашу жизнь следует бороться не полномасш-

табным отказом от них, но путем создания новых образов,

соответствующих нашему идеальному представлению о право-

судии. Робер Жакоб показывает: в какой степени зарождение

и развитие правосудия опосредовано образами

. Эта история

имеет продолжение. Правосудие нуждается в репрезентации.

Телевизионные репортажи предлагают нам почувствовать себя

наделенными более богатым воображением, позволяющим ус-

воить судебный процесс на этом новом технологическом язы-

ке, не искажая его сути.

Судебный процесс — конструкция очень древняя и до-

вольно хрупкая. Правила процедуры, обогащавшие ее в тече-

нии веков, так и не сделали ее абсолютно надежной. Да и

возможно ли это в принципе? Например, что может быть бо-

лее ненадежным, чем свидетельские показания; более поддаю-

щиеся внушению, чем признание; более мимолетное, чем впе-

чатление, сложившееся в ходе судебного заседания? Судеб-

ный процесс — это игра легитимных сил, которые, оказывая

давление на суд, призваны парализовать давление нелегитим-

ных сил, действующих извне. Дело в том, что дебатов, лишен-

ных какого-либо давления, теоретически не существует. Толь-

ко тот, кто никогда не входил в зал судебных заседаний,

может оспаривать данное положение. В ходе судебного про-

цесса психологическое давление на человека не только не от-

рицается, но, напротив, подразумевается. Именно по этой при-

чине внутреннее убеждение участника процесса требует сво-

бодного пространства, без которого оно становится еще более

сомнительным. Открыв двери залов судебных заседаний, мы

R. Jacob, Images de la justice, Paris, Le Leoprd d'Or, 1994.

106

можем сделать правосудие еще более чувствительным к внеш-

нему влиянию. Не так давно мы стали свидетелями того, как

общедоступный канал телевидения предоставил одному дело-

вому человеку, оказавшемуся под следствием, более шестиде-

сяти минут эфирного времени, причем наиболее выгодного с

точки зрения наибольшего охвата аудитории, позволив ему

оправдать себя перед телезрителями. Подобные манипуляции

не сулят ничего хорошего. Рамки процесса обязательно долж-

ны включать преследование лиц совершивших преступление,

от имени общества и удерживать на расстоянии тех, кто так

любит правосудие, что готов посвятить ему целые передачи,

подобные Temoin № 1 *. Шокирует не принцип построения пе-

редачи, бросающей вызов свидетелям, но тот факт, что част-

ная телекомпания получает право на освещение судебных дел,

ради повышения собственного рейтинга, под предлогом оказа-

ния содействия правосудию в деле поиска истины. Эффекты

от такой передачи будут далеко не безобидны. Максимально

сокращая дистанцию между процессом и судом, характерную

для каждого общества, СМИ атакуют внутренне присущий

субъекту барьер, который разделяет гражданина и индивида.

СМИ, власть de facto

Сегодня СМИ нечто большее, чем теневая власть или даже

чем одна из ветвей власти. Их уровень влияния, воспринима-

ется как власть, позволяющая "поставить", в театральном смыс-

ле слова, реальность. Они оспаривают у правосудия право

воплощать собой официальное место наблюдения за демок-

ратией. СМИ и правосудие конкурируют друг с другом еще

и потому, что их эволюция протекает в пределах одной и

той же сферы. Кроме того, они лишены общих моментов

их вступление в действие (после случившегося факта), их

методы (драматизация и морализация событий), их структу-

ра, не отвергающая инородные дискурсы, наконец, их осо-

бое положение, благодаря которому они не несут ответ-

ственности за свои действия. И СМИ, и органы правосудия

наделены только правом препятствовать действиям, не имея

'Свидетель №1.

R.V. Ericson, "Why Law is like News", Law as Communication, Aldershot (G.-B.),

Dartmouth, 1996.

107

права действовать. Пресса — впрочем, как и правосудие —

тем самым способствует ослаблению двух других ветвей влас-

ти и могла бы, ускоряя дезинтеграцию политической сферы,

стать благодатной почвой для популизма. Но в чем-то СМИ и

правосудие радикально расходятся: тогда как пресса поддер-

живает миф о прямой демократии, правосудие осуществляет

постановку дискуссии о демократии. Первая ускоряет разру-

шение символов, второе его предотвращает.

Для СМИ образ не нуждается в дополнительной интер-

претации. Реальность не нуждается в постановке: в этом вели-

кая — а быть может, и единственная, — догма невидимой

идеологии СМИ. Как и всякая идеология, она также выступа-

ет функцией сокрытия мыслей и чувств. Одновременно СМИ

маскируют место власти, с которым неразрывно связаны. Пред-

ставить себе общество, абсолютно прозрачное само по себе,

или мир, который самоуправляется без помощи институтов,

— это просто-напросто утопия. Посредничество имеет место

всегда, а когда о нем ничего не говорится, то ясно, что оно

обеспечивается людьми незаметными и, следовательно, не не-

сущими ответственности. Телевидение становится средством

информации, таким отравляющим сознание, когда оно сокру-

шает всякие авторитеты, предпочитая показывать то, что про-

исходит за кулисами, а не на сцене; жестокость, а не соци-

альные пути избавления от нее; человека, а не его публичное

лицо; несправедливость, а не справедливость. Все окружаю-

щее десакрализуется, за исключением самого телевидения, ко-

торое, напротив, полагает себя новым демиургом. Священное

негодование никогда не подавляет так, как в случаях, когда

оно завуалировано. Отсюда возникает требование показать то

скрытое духовное влияние, какое СМИ оказывают на демок-

ратию.

Притязания СМИ на то, чтобы воплощать новое, более

современное публичное пространство, в действительности нео-

существимы. В то время как правосудие служит одновремен-

но местом репрезентации реальной жизни посредством созда-

ния образов и местом воздействиям, события, СМИ уклоня-

ются от любых действий. Свою задачу они видят в одном:

информировать. Мешая институтам нормально функциониро-

вать, они не могут действовать сами. Подобная способность

108

препятствовать отправлению правосудия, не подкрепленная

какой-либо разрешительной способностью, погружает совре-

менные демократии в состояние стагнации. Поскольку мы го-

ворим о "власти de facto", то истинным результатом деятель-

ности СМИ можно считать порождение авторитета de facto.

Ослабление институционализированных авторитетов кор-

респондирует с утратой демократией суверенного статуса. Ни-

когда прежде общества не призывали к прозрачности с такой

силой и в то же время не были как сейчас настолько непрони-

цаемыми для самих себя! Наше общество, обеспечивающее

публике широчайший обзор всего происходящего в мире, те-

ряет всякий контроль над собой. Оказывается, что наше сверхю-

ридизированное общество утратило чувство права, то есть чув-

ство меры и долга. Лишенное адекватного представления о

реальной жизни и об институтах-посредниках, оно уже видит

себя приговоренным к тому, чтобы никогда больше не дей-

ствовать непринужденно, в буквальном смысле этого слова.

Оно оказалось безоружным перед лицом силовых отношений,

не имея больше возможности возвышать их до уровня симво-

ла. Таким образом, СМИ образуют власть реальную, но и

сбивающую с толку, вследствие своей несостоятельности, не-

постоянства и непоследовательности, в отличие от института

— уловимого, обладающего четкими координатами, стабиль-

ного и действенного.

Практикуемое сегодня СМИ спонтанное обращение к об-

щественному мнению пагубно еще и потому, что общество

принимает идею, согласно которой в условиях демократии об-

щественное мнение лучший судья. Это положение ложно в

том числе применительно и к научной сфере. Все помнят о

деле Лысенко. Общественное мнение не может заменить голо-

са судей, которых само же наделяет соответствующим манда-

том. Толпа всегда выбирает Барабаса.

СМИ образуют власть, которую санкционирует только она

сама. Пользуясь возможностью прямого доступа к верховной

власти, которую они сами "помазали на царство" — имеется в

виду общественное мнение, — они не колеблясь обращаются к

ней в случае затруднений. Тот или иной сатирический журнал

всегда будет иметь возможность дискредитировать орган пра-

восудия, принявший непопулярное решение, и нередко в этом

109

преуспеет. Пресса самолегитимируется, поскольку не прини-

мает никаких санкций, кроме тех, что исходят от ее же ауди-

тории, то есть практически ненаказума. Если сказать более

определенно, то единственная санкция, которой она страшно

боится, — это санкция со стороны рынка. Но у рыночной и

законной санкции общее только название: одна содержит умы-

сел, другая возникает спонтанно, то есть относится к явлени-

ям естественного порядка. Коммерческий, политический и ме-

дийный дискурсы ко всему прочему объединяет то, что все

они основываются на обольщении. Нужно понравиться, про-

дать или заставить выбрать себя любой ценой. Они противо-

положны дискурсу закона, который относится к явлениям си-

лового порядка. Недоверие к масс-медиа определенно связано

с динамикой развития самой демократии, имеется в виду раз-

витие автореференции и искусства обольщения.

Не грозит ли нам деятельность СМИ, не подвергающаяся

никаким санкциям — за исключением тех, что обусловлены

рыночными законами, — при анализе состояния сферы право-

судия, тем, что однажды они приведут нас к додемократичес-

кой стадии, то есть к естественному состоянию? Иллюзия пря-

мой демократии, бредовая идея демократии без сцены, когда

высшую представительную инстанцию образовывали бы СМИ,

проистекает из идеи спонтанной гармонизации интересов каж-

дого при контроле со стороны лучшего в условиях демокра-

тии арбитра: общественного мнения. Демократия обществен-

ного мнения — это демократия без символов, без руководя-

щих инстанций, одним словом, без очевидных и действенных

авторитетов. Конечная цель такой демократии реализовыва-

лась бы в эмансипации институтов, которые ее образуют. Это

фантастическая идея о "естественной" демократии, лишенной

символического содержания, и внутренне присущей ей дистан-

цированности правителей от управляемых, в том числе во внут-

рисубъектных отношениях. Демократия немедленного, прямо-

го действия — это мечта о мире, отныне становящемся абсо-

лютно прозрачным для самого себя, о мире, в котором была

бы окончательно упразднена дистанция между банальным и

священным: демократия, наконец-то свободная от политики.

"Принцип демократии извращается, — говорит Монтескье,

— не только тогда, когда общество утрачивает дух равенства,

110

о и когда обществом овладевает дух крайнего равенства и

каждый хочет быть равным с теми, кого он выбирает себе в

(законные) начальники. Тогда народ, будучи не в силах более

терпеть даже ту власть, которой доверяет, хочет все делать

сам: дискутировать вместо сената, наказывать вместо магист-

ратов и изгнать всех судей

". Положение демократической

цивилизации плачевно как никакой другой. Именно поэтому

следует защищать тех "несовершенных посредников", како-

выми являются ее институты. И еще вопрос: когда битва за

демократию незаметно перешла на другое поле, разве мы, прежде

понимая этот процесс как эмансипацию институтов, должны

теперь рассматривать его как защиту от духа "крайней демок-

ратии"?

Понимая, что роль и заслуги СМИ перед демократией не-

померно раздуты, мы, тем не менее, не должны забывать их

уникальных достоинств. В этом-то и кроется вся сложность

вопроса: как все было бы просто, если бы можно было огра-

ничиться банальным разоблачением надувательства! Достаточ-

но было бы изгнать СМИ из наших институтов, запретить

появление телекамер в залах судебных заседаний и ужесто-

чить наказания за нарушение тайны следствия. Но это означа-

ло бы, что мы ни во что не ставим единственную в своем роде

теневую власть, каковой в условиях демократии являются

СМИ. Не будь их, мы никогда не имели бы операций, подоб-

ных итальянским mani pulite; дел, подобных Уотергейтскому в

США или делу о зараженной крови во Франции. СМИ могут

выполнять свою особую роль теневой власти только потому, что

их жизнь подчинена не политической, а коммерческой логике.

Рынок, таким образом, создает для демократии самые на-

дежные гарантии и самую страшную угрозу. Так, ежедневная

испанская газета El Pais, близкая к социалистической власти

варианта восьмидесятых годов, не захотела в первый момент

освещать дела о коррупции, приведшие к кризису правитель-

ства Фелипа Гонсалеса. Наказание (со стороны рынка) не

заставило себя ждать, и тираж газеты резко упал. Тогда

El Pais пришлось проявить не меньшую, а то и большую,

Montesquieu, De

Vesprit

des

lots,

Paris, Garnier/Flammarion, 1979

(хроноло-

гия, введение, библиография составлены V. Goldschmidt), t. I, p. 243.

Ill

чем у собратьев по журналистскому жанру, язвительность,

чтобы вернуть себе привычное место на рынке. Итак, если

пресса и играет роль теневой власти, то делает это не из

добрых побуждений, а ради корысти.

Также бессмысленно было бы противопоставлять варварс-

кую логику рынка цивилизованной логике общества. Связка

СМИ —правосудие и, следовательно, соединение двух разно-

речивых логик — рыночной и общественной — выглядит

настоящим вызовом. К тому же СМИ не образуют институци-

онализированной власти. И что общего между прессой, пользу-

ющейся шрифтом, и телевидением? Между "Paris-Match"и

"Le Monde'l Их интересы расходятся. Отсюда все трудности

с регулированием деятельности, принадлежащей одновремен-

но двум мирам: миру торгующему и миру политическому. СМИ

характеризуются гибридной природой, и их нельзя рассматри-

вать ни как обычную коммерческую фирму, ни как гражданс-

кий институт.

СМИ бросают вызов правовому государству, придавая

гражданскому пространству новую конфигурацию: чем опла-

кивать исчезновение символов, лучше пытаться приспособить

их к новым средствам передачи информации. Культура, как

говорит Режи Дебре, есть "непрестанно возобновляемое и пе-

ресматриваемое взаимодействие наших ценностей и наших ору-

дий"

. Поскольку отношения между правосудием и СМИ стро-

ятся на двух уровнях — на уровне власти и на уровне автори-

тета, — следует иметь в виду ответы на два следующих на-

правления: каким образом выйти из сложившейся ситуации

столкновения интересов судей, журналистов и политиков? А

также — где взять для демократического общества новое опос-

редованное содержание символами?

Однако деятельность СМИ сказывается не только на фун-

кционировании институтов. СМИ связаны с еще одной суще-

ственной причиной усиления власти правосудия, которую сле-

дует искать в демократическом обществе как таковом. СМИ,

являющиеся средством выражения общественного возмуще-

ния и гнева, рискуют ускорить процесс захвата демократии

эмоциями, распространить чувство страха и желание уподоб-

лять себя жертве и вновь ввести в сердцевину современного

R. Debray, op. cit., p. 148.

112