
не оформленный, фигурирует в латинской литературе
начиная с VI—VIII вв., но не в ученых трудах богословов, а в
расхожих, популярных жанрал словесности, адресованных
массам населения. В многочисленных повествованиях о
странствиях душ временно умерших по загробному миру
постоянно присутствует мотив мук, которым подвергаются
души грешников, мук, которые не продлятся вечно, но рано
или поздно приведут к их очищению, после чего эти души
сподобятся райского блаженства. Функции чистиляща
выполняют в этих ранних видениях отдельные отсеки ада, —
таким образом, чистилище от него еще не обособилось и не
приобрело «автономного» существования как некое
преддверие рая, и тем не менее потребность верующих в
надежде на конечное спасение деформировала поначалу
ясное представление об аде как месте вечных мук, из
которого нет и не может быть исхода (см. 26, гл. IV). Мне не
вполне ясно, почему выражение «очистительный огонь»
(ignis purgatorius), встречающееся в этих ранних сочинениях,
столь резко отмежевано Ле Гоффом от термина purgatorium.
Возникает вопрос, не началась ли действительная
история чистилища задолго до того, как теологи и схоласты
согласились после длительных сомнений и колебаний
признать его место в топографии потустороннего мира? Не
потому ли ученые богословы легализовали чистилище, что
они были поставлены перед фактом распространения веры в
него?
Такой вывод напрашивается при сопоставлении двух
рядов явлений: молчания о чистилище в теологической
литературе вплоть до конца XII столетия, с одной стороны, и
фактического существования чистилища в популярных,
адресованных массам рассказах о видениях загробного мира
— с другой. Авторы этих видений, равно как и
нравоучительных «примеров», обращаясь к простонародью,
к необразованным, неграмотным людям, принуждены были
говорить с ними на понятном им языке, прибегать к тем
идеям и образам, которые имели хождение в фольклоре,
мифе, сказке. Как мне уже приходилось об этом писать,
авторы видений и «примеров» испытывали сильнейшее
давление своей аудитории, и поэтому в указанных «низших»
жанрах среднелатинской словесности с основанием можно
видеть косвенное отражение психологии и мировоззрения
«невежественных», т. е. не знакомых с ученой литературой,
бесписьменных слоев населения средневековой Европы (26,
гл. 1).
В таком случае смутный образ чистилища, далекий от
оформления в виде отдельного царства, наряду с адом и раем
зародился в народном сознании задолго до того как был
признан теологами, под пером которых он получил свою
завершенную и официально апробированную форму.
Создается впечатление, что чистилище, зародившись в
рамках народной религиозной и культурной традиции и
отвечая глубоким потребностям и чаяниям рядовых
верующих, лишь с большим опозданием под напором этой