Ильин В.В. Философия истории

Подождите немного. Документ загружается.

190

IV. Созидание исторической реальности

Под зримой оболочкой фетишизации науки просматривается

глубинный архимотив "стать господами и владетелями", оправды-

вающий выстраивание тлетворной цепочки:

— рационализация — схематизация — институционализация —

бюрократизация

—

политизация — фабрикация

—

манипу-

ляция — механизация. С "новым" человеком-винтиком

рационально устроенного ревзаповедника.

Интеллектуальная рационализация в качестве конформного

отображения на социум имеет гуманитарную механизацию. Разум

обслуживает резню: он призван сказку сделать пылью. Подъем

духа и изничтоженье — в этом, именно в этом гибельное и

губительное противоречие просвещенческого ратоборства. Устра-

нимо ли оно? По-нашему

—

да. Но не поворотом науки к жизни,

а апологией жизни.

Используя мысль Дюрренматта, скажем: картина мира в

науке есть точное выражение того, как мало мы знаем о жизни.

Комбинирующая "предельными случаями", "идеальными выра-

жениями" наука с жизнью не сопряжена. Ее и не требуется

сопрягать с жизнью. Главное — не допускать превращения

формального и формульного универсализма знания в технологи-

ческий универсализм политики. Требует запрета доктринальный

научно-теоретический способ расчета целей и ценностей жизни,

ставящий инструментальные идеалы над человеком, превращаю-

щий бытие в автоматизированное существование, безликую,

бездушную организацию.

Вопрос Маркузе: возможна ли нерепрессивная цивилизация

на пути фетишизации научно-технического (доктринального)

ratio как средства устроения жизни? — имеет предрешенный

ответ: на таком пути нерепрессивная цивилизация невозможна.

Перспективы нерепрессивной цивилизации пробиваются на ином

пути — демаркации науки и жизни. Суть в плюрализации,

диверсификации типов продуктивной деятельности, легализации

жизнезначимых смыслов за пределами знания на базе внерацио-

нальных потребностей, запросов созидательных активностей

субъектов жизни и их ассоциаций.

Содержательный абрис науки задан коперниканским перево-

ротом, галилеевой парадигмой, картезианской революцией, вво-

дящими аналитическую, дедуктивную, условную, систематич-

ную культуру знания. Ее гиперболизация, сопровождаемая столь

негативными политическими эффектами, как калькуляция, мас-

сификация, стандартизация, расчеловечение, ответственна за

ускорение волевыми рефлексиями хода истории, пропитанными

4.4.

Фундаментальность жизни

191

интенциями обмирщать рационально (цоктринально) выведенные

идеалы. Отсюда — деспотический абсолютизм, индустрия жерт-

венности, дисциплинарный энтузиазм, волевые интервенции в

повседневность "человека массы", этатизм. В качестве рефлек-

тивной проекции — антисциентистская убежденность, что все

рациональное противожизненно (Унамуно); не разум, а воля

созидает мир.

Отдавая должное критике деформации человеческого бытия

вследствие фетишизации ratio, с радикальными выводами в

ключе Унамуно мы позволим себе не согласиться. Человеческая

жизнь строится и по воле, и по разуму, и по многим другим

тонким началам. Дело не в этом, а в том, чю в любом случае

она не строится по доктринальному (чистому, научному) разуму.

В жизни

—

иные правила, фигуры, стандарты, типы удостовере-

ния значимого, к выражению которого приспособлена не стан-

дартная нововременная, а нестандартная некоперниканская, не-

галилеева, некартезианская методология.

Некоперниканская

парадигма.

Центральное положение челове-

ка в мире

—

изначальная данность, подтверждений нетребующая.

Человек

—

средоточие Вселенной, персонально развертываемой в

горизонте собственного жизненного проекта. Последний — сгус-

ток земной полножизненности, не допускающий отлагательства

реализации. Поскольку время в такой проекции

—

не вечность, а

ускользание наличного "Я" (мы перестаем умирать, когда пре-

кращаем жить), радикализуется статус значимых точек

—

момен-

тов существования (исключающих ситуацию, когда количество

переходит в некачество).

Все мгновенно, все пройдет,

Что пройдет, то будет мило.

Радость жизни, воспринимаемая как неприносимая в жертву

полнота бытия, тематизируется антропоморфной философией

моментализма (субъективная эпопея, центростремительный

роман). Говоря языком режиссуры, сверхзадача существования

здесь — добиться мига, когда "слышна вся еще ненаписанная

симфония" (Моцарт). Такое случается в пограничных обстоятель-

ствах carpe diem.

Живи беспечен, равнодушен!

До капли наслажденье пей!

Мгновенью жизни будь послушен,

Будь молод в юности твоей!

192

IV.

Созидание исторической реальности

Негалилеев

подход.

Безусловный, качественный залог, уста-

навливающий позитивно конкретное отношение к жизненной

реальности. Пафос платформы

—

в эвристике:

—

человек есть его опыт — то, что случалось и случилось с

ним;

—

мир есть животворная, воодушевляющая среда или разо-

мкнут: ни один компендиум фактов относительно мира не по-

лон,

ни одно обобщение не окончательно, фальсификация

открыта;

—

принадлежность к родовой форме, типу

—

конец человека;

— база витальности — непредсказуемость, спонтанность, не-

преднамеренность;

—

наука дает человечеству то, без чего нельзя осуществлять

согласованное извлечение пользы в коллективном общежи-

тии,

— символ и закон; экзистенция в пределах элегичес-

кого тире между началом и концом в преддверии вопросов

жизни, смерти, любви, высвечивая единство дефинитив-

ного и аксиологического, сообщает человеку опору его

приватного существования — благоговение перед жизнью.

Маневренность сознания, непрестанная темперация пози-

ций,

чудесное совмещение простейших слов-понятий с реалиями

подводят к пониманию — "вечные вопросы ходят по улице"

(Ницше),

—

придающему бытию дополнительную пикантность:

Смерть и Время царят на земле, —

Ты владыками их не зови;

Все, кружась исчезает во мгле,

Неподвижно лишь солнце любви.

Некартезианская

платформа.

Безрефлективный тип укоре-

ненного в бытийную почву интеллекта, некогитальная познава-

тельная культура "искать, стеная", в обход логоцентризма,

аналитизма, трансцендентализма подводящая к просветленной,

собранной, неиспорченно чистой истине.

Высшее бытие слагается в предчувствиях, где истина сама

себя несет, — здесь ей не нужно никаких оснований: «последняя

истина, то, чего ищет философия, что для живых людей являет-

ся самым важным, — приходит "вдруг". Она сама не знает

принуждения и никого ни к чему не принуждает»

Истины жизненного мира, возникая, минуя шаговую мысль,

трансцендентальные, висящие в воздухе штудии, словесные на-

Шестов

Л. Соч.: В 2 т. М, 1993. Т. 2. С. 402.

4.4.

Фундаментальность жизни

193

громождения, "в минуты роковые" осеняют. Такова резиньяция

Николая II: "У меня более чем предчувствие, что я обречен на

страшные испытания и что я не буду вознагражден за них на этом

свете". И далее: "Сколько раз я применял к себе слова св. Иова,

ибо ужасное, чего я ужасаюсь, то и постигло меня, и чего я

боялся, то и пришло ко мне".

Картине, намеченной нами, быть может, не хватает широ-

ты,

но ей нельзя отказать в справедливости. Гегелевская оценка

Просвещения как поверхностного, скучного, абстрактного поня-

тия ни о чем шокирующа, однако верна. С одной поправкой: не

"ни о чем", а "о разрушении сущего". В отношении Просвеще-

ния,

по-нашему, ввиду этого правильна любая сколь угодно

резкая негативная мысль, отрицательная оценка.

Вся новоевропейская история, начиная с Великой Француз-

ской революции, идет под знаком просвещенческой интенции

прямым преобразовательно-социальным действием обмирщать ра-

ционально выведенные идеалы. Гибель целых народов не расхо-

лаживала тех, кто верил в возможность людей "стать господами и

владетелями", мастерами и творцами, созидателями и учредите-

лями нового мира, в практическом откровении уравняться с Все-

вышним, проявить, выказать Божественную стать.

Окрыленные порывом призывной мечты, Драйзер, Фейхт-

вангер воспевали опыт строительства чаемого в СССР, Кортасар

—

на Кубе. "Тоска по идеалу" (Белинский) заставляла изыскивать и

находить монументальный стиль в ничтожных формах.

Надо дойти до глубинного истолкования Просвещения,

чтобы постичь его амбивалентность.

Открывая страницу гражданско-политического бестиализма

мировой истории, Просвещение стоит у истоков изощренно анти-

гуманистической, рационально бесчеловечной социальности.

Зиждущееся на идолатрии разума, выстраивающее жизнь по кон-

кретным символическим формам отражения Просвещение глубоко

порочно в части

—

схематизации человека: всесторонняя унификация лица по

отредактированным когитальным, трансцендентальным

формулам;

—

инициации социального радикализма — затратная, жерт-

венная, кровопролитная, разрушительная методология

действия;

—

перевода лица, народа, нации на положение заложников

волюнтарных, дисциплинарных, чуждых миру решений;

194

IV. Созидание исторической реальности

—

нацеливания на деструктивное преодоление наличных реа-

лий,

исходя из жесткой, нереалистичной деонтологии;

—

преступно узкого толкования жизненно-исторической

практики как аппликации разума;

—

подмены социального устроения насильственно-террорис-

тическими, революционными интервенциями в жизнесферу.

Сказанного довольно для далеко идущих критических квали-

фикаций.

В который раз акцентируем: желанна не любая жизнь, а

жизнь гарантийная. Гарантийность. Весь вопрос в ней. Напол-

няя существование безответственными, слепыми, подчиненны-

ми,

насильственными началами, возвеличивая инструментальные

ценности господства над природой, людьми, укореняя подкон-

трольный production of order, Просвещение разрушает гарантий-

ный строй жизни, преследуемый и сопровождаемый точно Дюре-

ров всадник назойливыми комплексами:

• ПРОМЕТЕЯ: отвращение к малой, обозримо-выверенной, опе-

рациональной политике. (Вспомним: "Я наших планов люблю

громадье, размаха шаги саженъи");

•

ЗЕВСА:

холодно-репрессивный нигилизм в отношении несоглас-

ных ("Кто не с нами..."), перерождающийся в деспотическую

социальную мелиорацию;

• ПИГМАЛИОНА: подмена мира идеально-символической кон-

струкцией, превращение средств в цели (ратификация того же

"обобществления").

Народ принимал просвещенческую практику обмирщения

чистых идей без соотнесения их с жизненными возможностями с

громким протестом, то откровенно борясь с надутым перстуказу-

ющим (властным, правительственным) ничтожеством, то выходя

из государственного порядка. Тем не менее просвещенческие

иллюзии относительно субстанциальной состоятельности рацио-

нальных видов доктринального осуществления сохранялись.

XX век жестокой практикой прямых объективации идеалов

подорвал их, разрушил сомнительные надежды на рационально

рассчитанное мироустройство. Вобрав печальный опыт больше-

вистского, нацистского, фундаменталистского холокоста, он

обострил булгаковский вопрос: как дойти до света?

Наш однозначный и односложный ответ на него состоит в

утверждении: санацией политики на базе введения экзистенциаль-

ного императива — власть, управление должны быть ориентиро-

ваны на соблюдение, поддержание жизненной гармонии, береж-

4.4. Фундаментальность жизни

195

ное,

осмотрительное, сбалансированное отношение к перспекти-

вам обеспечения судьбы, выживания всех единиц социальности,

начиная с индивида, популяции, этноса и кончая народом,

нацией, цивилизацией в целом.

Руководствуясь сказанным, критика Просвещения проводит-

ся в терминах уважения к гуманитарному как таковому с позиций

апологии гарантийной жизни, исключения затратных турбулент-

ных технологий миростроения.

Сверхзадача — благополучие всех на основе благополучия

каждого. Как она решается? Блокированием интенций развития

на идеал, минуя обсчет достижительных влияний, воздействий.

Порочная, скороспелая революция предотвращается продуманной

выверенной реформой,

—

отменяющей торжество

чистых,

несопряженных с

жизнью

идей;

—

связывающей радикальность, масштабность, необозри-

мость преобразований;

—

вводящей мелиористские, эволюционистские, консенсу-

альные расчеты потребного.

Пришло время, наконец, понять: в политике утверждаются

не идеалы, а интересы. Утверждаются не силой, а легитимной

доброй народной волей. Возможность ее заявления, учета — в

расширении социального регламента вовлечения и участия, пред-

полагающем легализацию диверсифицированных собственничес-

ких и гражданских форм. Сомнительному production of order

противопоставляется демассификация, дестандартизация, поли-

тический, владельческий плюрализм, гарантии его обеспечения.

В России слишком высок уровень ценностных притязаний и

слишком низок уровень гуманитарного их наполнения. По этой

причине — своеобразный параллелизм состояний падкой на

импульсивные импровизации модернизационной элиты и состоя-

ний замученного, затравленного инновациями "массового чело-

века".

Народ кидал грязью не только в гонимых по этапу декабрис-

тов,

но и в продолжателей их революционно-преобразовательно-

го дела — народников, большевиков, либерал-реформаторов.

Зловещую роль в России играло и продолжает играть господство

уничтожающей содержание идеальной формы, не вскрывающей

свойства, заложенные в материале, а рациональным броском

перекрывающей их.

Как говаривал чеховский профессор Серебряков: "Надо,

господа, дело делать". По произвольно смонтированным импера-

тивным потребностям объявляется судьбоносный dies irae: доста-

196

IV. Созидание исторической реальности

ются полинявшие декорации насилия; непростительно, непопра-

вимо для нападения на реалии используется всякий предлог

—

то

недостаток коллективизма, то избыток централизованности; за

отсутствием способности воздействовать на ум и сердце приводят-

ся в изумление глаза и уши; стройка превращается в ломку; жизнь

становится бурлящим кратером борьбы...

С любознательностью постороннего наблюдать за состоянием

российской души в час эпохального перелома более не хватает ни

сил,

ни средств, ни совести. Что же нужно? Как утверждал в

"Бывших

людях"

Горький, нужен очистительный ливень, смываю-

щий всю грязь с нашей несчастной, измученной, печальной земли.

Выше обозначалась проблема: результат деятельности, не

совпадая с мотивами действий, осуществляет еще нечто более

далекое, что, хотя и заключается в непосредственно реализуе-

мом,

его превосходит. Размышления навевают образ двойного

дна истории, утрируя статус сущностного трансдеятельностного

нечто, перекрывающего обозримые пределы мелководья явлен-

ческих инициатив.

Ключ к снятию проблемы в представлении: в истории в

стихии личностной деятельности преследуется локальный (эгоис-

тический) интерес; общий же смысл происходящего устанавли-

вается задним числом, реставрацией идеалов. Наша линия,

следовательно, в различении потешного замысла и тайной сути,

разъятой формы свершения и содержательного его смысла.

Прозрачные действия людей имеют непрозрачные значения,

несовпадающие с перипетиями исторического самотека. История

как бы расслаивается на историю событий и историю значений.

Первое — фактофиксаторство, историография, хроника само-

очевидной рутины естественного жизнетока. Вторая

—

понимаю-

щая история, идеалология, рефлексия целей, ценностей, отсла-

ивающихся в надвременном. В хрониках остаются события, в

Анналах — тенденции — сверличностные, имперсональные,

транссубъективные, надцеятельностные составляющие хода

вещей.

Цинь Шихуанди в фактологию вошел как мародер-висель-

ник, обскурант, гонитель образования, науки (по его указам

казнено до полтысячи ученых, сожжена гуманитарная литерату-

ра).

В Анналы он вошел как создатель единой централизованной

империи, обогатитель китайской социальности введением:

—

единой колеи для повозок;

—

единой монеты;

— общей письменности;

—

общих мер весов, длин.

4.4. Фундаментальность жизни

197

Последнее сплотило народ, преодолело раздробленность,

повысило жизненную

адаптивность

населения, интенсифицировало

коммуникационные потоки, создало почву для единства нации.

Величие Цинь Шихуавди не в первом, а во втором.

Онтология истории, как видно, складывается из фактическо-

го и надфактического, к которому относится непреходящее изме-

рение деятельности — способы организации жизни на инноваци-

онных, эффективных началах.

Двойное невидимое нами дно истории — выходящее за

эмпирическое время царство значений, аккумулирующее качест-

во исторических дерзаний. Отсюда разброс оценок содеянного.

В малом (эмпирическом, фактофиксирующем) времени Цинь

Шихуанди, Иван IV, Петр I, Сталин — преступники. В

большом (сверхэмпирическом, идеалологическом) времени они —

исполненные величия персонажи. (Чего не скажешь о Нико-

лае II, Керенском, Горбачеве, — тщедушных, слабовольных,

никчемных — тривиальных и в малом, и в большом.)

Историю вершат без исключения все. Однако поскольку

фигуры деятельности конкретных актантов неоднопорадковы —

есть лицедеи влияющие и не влияющие, наделенные прерогатива-

ми,

полномочиями, компетенциями, санкциями и ненаделен-

ные, — удельный вес специфических действий разнится. "Чело-

век массы" по преимуществу создает "события". Предводитель

отечества, властитель — "значения". Главное, чтобы и одно и

другое не оказывалось за определениями границ допустимого.

В отношении народа, творящего историю по обыденно-прак-

тическим целям, без сверхъестественного руководства, уместны

дезидераты:

—

не превращаться во внушаемую толпу с всеохватными по-

чинами;

—

не допускать относительно себя действий "по произволению";

•—

не попадая во власть к обстоятельствам, стараться быть

выше их;

—

быть нетерпимым к социальному злу, памятуя, что непро-

тивление злу часто приводит к торжеству зла.

В отношении власти, творящей историю по честолюбивым

целям, внеприродной идеальной детерминации, релевантны на-

поминания:

—

из самой здоровой, истинной, рациональной теории можно

вывести практически самые опасные, самые глупые следствия;

—

человеческое существование не покрывается контуром лю-

бого сколь угодно широкого идеала;

198

IV. Созидание исторической реальности

—

идеал есть способ целесообразного влияния на жизнь через

призму не прямого действия, а стимулирующего понятия

потребного;

—

преобразующим починам противопоказаны неумеренность,

радикальность как в замыслах, так и воплощениях;

—

рукотворное не более ясно, понятно нам, нежели неруко-

творное;

—

универсализация морали в политике влечет деспотию;

—

правитель — "слуга трех господ: государства, своего дела,

людской молвы" (Бэкон), высоте требований которых дол-

жен соответствовать.

Взаимные обязательства народа (легитимность заявления ин-

тересов) и власти (готовность к своевременной народоориентиро-

ванной реформе) позволяют добиться искомого консенсуального,

гармоничного сосуществования.

В историческом бытии нет уровня Провидения (Вико, Гегель,

Чаадаев, Данилевский), есть жизнеустроительные акции, пред-

усматривающие следование в кильватере идеалов. Последнее и

делает историческое бытие непрозрачным, отмеченным печатью

символичности. В трагедиях соблюдена дюйная мотивация — от

рока и личного выбора. По поводу рока предметно высказаться

нельзя. По поводу личного выбора допустимо высказаться уве-

ренно, твердо, прямо. На всей истории России лежит флер

пророчества, предвестья "неслыханных перемен" (Блок): очеред-

ной правитель — очередное упование — "рациональный" расчет —

революционный перевод утопии в реальность

—

крах

—

"всеобщая

исповедь" (К. Аксаков). В такой замкнутой символической цепи и

"дом ни один не стоит, ни город, и не колосится поле"

(Цицерон). Используя мысль Дюрренматта, можно вывести:

мир,

в котором мы живем, оказался не столько в кризисе

символического познания, сколько в кризисе осуществления

своих символических познаний.

Одни поддельные цветы дождя боятся. Испрашивая у Все-

вышнего дара премудрости для избавления от ни к чему не

ведущей бессмысленной активности в устроении, мы требуем

очистительного ливня, смывающего просвещенческую страницу

гражданско-политического бестиализма, лишающего мировую и

отечественную историю ее темного, негуманитарного, символи-

ческого второго дна. Дабы цвели живые цветы жизни.

РОССИЙСКИЙ ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ

космос

5.1

РОССИЯ КАК ЦИВИЛИЗАЦИЯ

JJ профессиональной среде нет

ясного понимания ни того, что есть "цивилизация", ни того,

какими признаками она выражается. В качестве итога

—

отсутст-

вие единого фокуса размышлений, не заражающий позитивом

вкусовой подход, усвоение трафаретов, за которыми — ничего,

кроме "урчанья брюха" (Сорокин) их поклонников.

Технология понимания определена глубиной понимаемого.

Быстрота понимания — показатель тривиальности, недостижи-

мость понимания — показатель трансцендентности понимаемого.

Применительно к пониманию цивилизации вообще (а российской

цивилизации в особенности) актуализируется, следовательно,

проблема адекватного понимания: оно должно быть ясным и не

быть низким. Проблема решается уточнением базовой рефлек-

тивной схемы цивилизации, поставляющей искомые условия по-

нимания колоссальных объемов фактического.

Происходя от "цивильности", цивилизация, характеризуя

выделение общества из природы, подчеркивает момент эмансипа-

ции одного от другого; у истоков цивилизации некий уровень

цивильности, обеспечивающий развитие общества на собствен-

ной основе. Отправная точка цивилизации — упрочение цивиль-

ности со стадии замены родовой общины соседской (территори-

альной). Фикс-пункт цивильности

—

бытие, избыточное относи-

тельно срока органической индивидуальной жизни. По ходу эска-

лации цивильности воплощенность человечности в бытии нарас-

тает. Последнее отвечает фундаментальной тенденции перена-